Личный опыт и интересы также нередко становятся предпосылками исследования. Так например, А. Стросс и Б. Глезер, незадолго до начала своего знаменитого исследования процесса умирания в больничных условиях, пережили потерю близких. Обстоятельства смерти их близких были таковы, что уже на предварительной стадии полевого исследования их внимание было приковано к рутинным процедурам обращения медиков с неизлечимыми пациентами и влиянию знания о безнадежном прогнозе на социальное взаимодействие больных, их родственников и персонала. В. Боггз, исследовавший мир латиноамериканского джаза и особенно той его разновидности, которую иногда называют «сальса» (своеобразный синтез латиноамериканского бита и негритянского джаза), смог постепенно перейти от многолетнего увлечения и непосредственной включенности в это музыкальное движение к формулировке социологического проекта, направленного на анализ расовых и классовых аспектов музыки. Однако переход этот был нелегким и потребовал изрядных усилий: не существует легкого способа превращения личного интереса в профессиональную вовлеченность ученого.
Уже на ранних стадиях исследования — при изучении литературы, анализе доступных документальных источников, ознакомлении с ситуацией «в поле» социолог часто меняет или уточняет исходную формулировку проблемы, некоторые теоретические предпосылки или рабочие понятия. Вполне может оказаться, что проблема в исходной своей формулировке пока или в принципе — неразрешима, либо в исходных теоретических представлениях содержались существенные пробелы. В этой ситуации нет ничего необычного — ученому часто приходится вспоминать старую истину: задать правильный вопрос труднее, чем найти на него ответ.
Особое значение неожиданностям, радикальным изменениям точки зрения исследователя и ощущению неадекватного понимания ситуации придает герменевтическая традиция. Не вдаваясь здесь в обсуждение сложных философских вопросов, мы лишь кратко опишем, как трактуется в этой традиции собственно «этнографическое понимание». Здесь особое значение придается тому обстоятельству, что социолог или культурный антрополог по сути сталкивается с чуждым, иным жизненным миром. (Даже если это мир его собственной культурной традиции, ученый стремится сделать его понятным для мира рационального научного знания, как если бы это был чужой мир.) Задача ученого, ведущего включенное наблюдение,— «показать, как социальное действие в одном мире может быть понято (осмыслено) с точки зрения другого мира».
Отсюда ясно, что недоумение, неясность, несоответствие теоретическим ожиданиям, иными словами, разрывы и «неисправности» в знании и взаимопонимании и являются исходным материалом для ученого. Задача этнографического понимания — обнаружить и зафиксировать разрыв, чтобы в дальнейшем дать объяснение, этот разрыв исключающее. Как только объяснение «странному обычаю» получено, разрыв перестанет восприниматься как таковой. И ученый, и читатели, к которым первый адресует свое изложение открывшегося ему смысла действия, перестанут воспринимать обычай как «странный», т. е., например, не будут больше расценивать как необычное то обстоятельство, что цыганки не гадают друг другу, что отец в традиционной кавказской семье никогда не берет ребенка на руки (хотя, по всей видимости, любит его) или что профессиональные ученые часто придают большее значение публикации результатов, чем собственно их получению.
Однако движение от разрыва и недоумения к пониманию — это не только коррекция исходной формулировки теоретической проблемы. Конечным результатом этнографического понимания является слияние двух или более культурных традиций — этнографа, изучаемого им сообщества, аудитории. Наблюдатель становится посредником между различными социальными мирами, расширяющим горизонты культурных традиций и способствующим их коммуникации.
Социолог в такой трактовке самым очевидным образом оказывается в одной из главных своих профессиональных ролей — посредника между социальными сообществами и культурами.
Возвращаясь к обсуждению выбора теоретической проблемы и предмета включенного наблюдения, заметим, что описанные различия между группами, культурами и системами значений делают особенно важной проблему сравнения, т. е. выбора групп, ситуаций, условий для проведения этнографического исследования.
Какие «случаи» считать релевантными, значимыми, существенными для данной исследовательской проблемы? Прежде чем ответить на эти вопросы, отметим, что включенное наблюдение можно рассматривать как некую разновидность (возможно, самую распространенную) метода монографического «анализа случая» (case-study). Под последним принято понимать детальное, целостное описание индивидуального случая, включенного в более широкий социальный и культурный контекст. В качестве «случая» может рассматриваться культура, сообщество, субкультура, организация, социальная группа, а также такие явления, как верования, практики, формы взаимодействия, иными словами,— почти все аспекты человеческого существования. Анализ случая может включать в себя интервьюирование, включенное наблюдение, анализ личных документов, литературных источников. Весь этот широкий круг методов объединяет идея максимально полного описания критически важного для прояснения данной исследовательской проблемы случая (или) нескольких случаев. В отличие от массовых опросов, ориентированных на сбор данных о больших популяциях, методология анализа случая не придает большого значения статистической репрезентативности полученных данных. Возможность обобщения и переноса выводов исследования в более широкий контекст здесь обосновывается через «типичность» случая, через возможность теоретического объяснения выбора данного объекта, места и времени его изучения.
Критики методологии «анализа случая» и соответственно включенного наблюдения часто (и справедливо) подчеркивают возможность систематических смещений и необоснованных обобщений, выводимых из исследования единичного явления. Особую остроту, таким образом, приобретает проблема отбора — случаев, ситуаций, групп — и обоснования переносимости результатов включенного наблюдения в более широкий контекст.
Самой успешной попыткой справиться с проблемой отбора в этнографическом методе стала последовательная разработка понятия теоретической выборки, впервые предпринятая Б. Глезером и А. Стрессом (1967). Выбор исследуемого явления здесь обосновывается через логику проверяемой теории, определяющей, какие особенности данного явления (случая, группы и т. п.) существенны с точки зрения содержательных, теоретических соображений. Хотя основанный на включенном наблюдении анализ случая обычно не подразумевает использования статистических процедур репрезентативного отбора, эти процедуры могут использоваться для селекции наблюдений «внутри» данного случая, построения сравнительных групп и т. п.
Чтобы проиллюстрировать эти несколько абстрактные соображения, обратимся к уже упоминавшемуся исследованию социальных контекстов умирания, проведенному Глезером и Стрессом.
Исследование Глезера и Стросса проводилось в шести больницах, расположенных в прибрежном районе Сан-Франциско. В самой общей форме исследовательская проблема была следующей: какого рода события происходят вокруг пациентов, умирающих в американских больницах? На предварительной стадии исследования эта общая проблема сузилась до нескольких вопросов: «Каковы устойчивые типы взаимодействия между умирающим пациентом и персоналом больницы? Какого рода тактики использует медицинский персонал в отношении пациента? В каких организационных условиях внутри больницы эти типы взаимодействия и тактики имеют место и как они влияют на пациента, его семью, медиков, больницу как целое, всех тех, кто вовлечен в ситуацию, окружающую процесс смерти?». В поиске ответов на эти вопросы, исследователи пришли к формулировке следующей теоретической гипотезы: все происходящее может быть объяснено тем, как и в какой мере осознается судьба пациента каждой из взаимодействующих сторон в ситуации умирания. Можно сформулировать эту гипотезу еще проще: важно «кто—в ситуации умирания что знает о вероятности фатального исхода для умирающего пациента». Ключевой теоретической переменной в исследовании Глезера и Стросса стало, таким образом, понятие контекста осознания (или «контекста знания») о приближающейся смерти.
Чтобы сделать яснее теоретическую логику этого подхода, заметим, что он основан на интерпретативной, интеракционистской традиции социологического мышления. Напомним, что с точки зрения этой традиции за любым социальным взаимодействием стоит постоянное осознание и осмысление людьми их повседневной жизни. Люди не просто пытаются осмыслить и осознать причины и последствия поступков и событий, они взаимодействуют и совершают поступки, основываясь на тех смыслах, которые они приписывают событиям повседневной жизни.
Верно или неверно люди определяют ситуацию и толкуют события и намерения других людей, — что во многих случаях в принципе не поддается оценке, — они реально руководствуются своими мнениями и убеждениями в своих поступках. Если воспользоваться общеизвестной формулировкой: если люди определяют ситуацию как реальную, она реальна по своим последствиям.