3) где, наконец, одновременно существует несколько очень влиятельных исследовательских программ (например, бихевиористская, интерпретативная и структуралистская), каждая из которых обладает собственным набором методологических норм, излюбленных исследовательских техник и образцовых теоретических интерпретаций.
Воспользуемся наглядным примером, взятым из области социальных наук. В социальной психологии, социологии и экономике существуют довольно убедительные теории, относящиеся к единой исследовательской программе и описывающие поведение человека как эгоистическое, направленное на достижение максимального удовлетворения потребностей индивида. С точки зрения этих теорий, в частности, даже самые идеальные мотивы скрывают за собой рациональный расчет, направленный на увеличение личных "активов", в том числе материальных благ, социального престижа, политического влияния. Самым рациональным, таким образом, 'будет поведение, которое позволяет максимизировать доступные индивиду блага — материальные и нематериальные — для данного набора индивидуальных возможностей, т. е. ресурсов, которыми этот индивид располагает. Соответственно деятельность ученого, проводящего трудоемкие изыскания без какой-либо материальной поддержки, или поступок филантропа, жертвующего деньги на благотворительность, также рассматриваются с точки зрения скрытых вознаграждений, удовлетворяющих эгоистические потребности: ученый рассчитывает завоевать признание коллег, получить хорошо оплачиваемую работу в престижном университете; филантроп заинтересован в удовлетворении собственного тщеславия и создании благоприятного общественного мнения о себе. В конкретном исследовании данная исследовательская программа (назовем ее "концепцией экономического человека") принимает форму гипотез, описывающих ожидаемое поведение людей в ситуациях определенного типа (например, "Если в ситуации S для достижения максимального вознаграждения А нужно сделать В, то испытуемый X сделает В"). Получаемые в результате исследования данные могут соответствовать либо не соответствовать тому, что предсказывает гипотеза. Следовательно, результаты будут рассматриваться как подтверждающие или не подтверждающие выдвинутую первоначально гипотезу. Всякое удачное предсказание будет вести к относительному подтверждению гипотезы (для данного типа ситуаций). Интереснее, однако, то, что происходит, когда теоретические предсказания не сбываются или сталкиваются с контрпримерами. "Концепция экономического человека", в частности, сталкивается с трудностями, если требуется предсказать поведение в ситуациях неопределенности, когда выбор основан на недостаточной информации и окончательная "цена" того или иного решения в принципе не может быть определена заранее. В таких ситуациях самой разумной с точки зрения "экономического" подхода стратегией обычно является случайное угадывание. Однако эксперименты и наблюдения за поведением отдельных людей или групп показывают, что они практически никогда не основывают свой выбор на простом подбрасывании монетки. Напротив, они всячески стремятся обосновать свой выбор и придумать какую-то "стратегию принятия решений", исходя при этом из ложных или заведомо непроверяемых представлений. Еще сложнее сторонникам описанного подхода справиться с другого рода контрпримерами, демонстрирующими слепое подчинение разума вполне неразумным целям либо рациональное стремление увеличить или уменьшить не собственное, а чье-либо еще благо. Человек, совершающий самоубийство, вполне способен осуществить задуманное самым экономичным и рациональным способом. Возможно, конечно, утверждать, что при этом он достигает максимального блага, или, если воспользоваться специальным жаргоном, реализует свое "наибольшее предпочтение", но в таком случае нам придется признать свою неспособность дать независимое определение того, что следует считать "разумным желанием" — рациональной будет выглядеть любая цель, мотивирующая реальное поведение. Более того, так как люди часто стремятся представить любые свои поступки в качестве разумных, "рационализировать" их, то нам будет весьма трудно отличить истинно расчетливые поступки от "рационализации", изобретаемых для оправдания уже свершенного. Трудности в определении ключевых понятий приведут к трудностям в их операционализации, и в результате эмпирическое подтверждение или отвержение отдельных гипотез, выводимых из "концепции экономического человека", будет полностью зависеть от используемых показателей или методов измерения рациональности поступков. Кроме того, результат, противоречащий теоретическим предсказаниям, всегда может быть отнесен на счет несовершенства этих методов. Существуют и такие контрпримеры, которым обсуждаемая концепция (являющаяся, напомним, не отдельной теорией, а обширной исследовательской программой) не может дать сколько-нибудь удовлетворительного объяснения. Так, иногда люди совершают добрые поступки анонимно (вносят благотворительные пожертвования, возвращают потерянные кошельки и т. п.). Ученый из вышеприведенного примера может тратить значительные силы не на собственные труды, а на то, чтобы любой ценой воспрепятствовать публикации трудов коллеги. "Концепция экономического человека" может многое объяснить в том, как люди расчетливо используют наличные средства для достижения максимально возможного счастья (так определял рациональное поведение Гоббс), но она малопригодна для объяснения того, как человек может руководствоваться стремлением к счастью или несчастью другого человека. Такая "ограниченная подтверждаемость" (обратной стороной которой является "ограниченная опровергаемость") скорее типична для социальных наук. Сильная взаимосвязь между теорией, методом и получаемыми "на выходе" эмпирическими данными, характерная для реальной логики всякого научного исследования, здесь становится еще более очевидной в силу наличия конкурирующих теоретических перспектив, каждая из которых располагает большим количеством контрпримеров, ставящих под сомнение базисные предположения остальных.
Приведенный пример показывает, что чрезмерно упрощенный "традиционный образ науки" и основанные на нем методологические рекомендации едва ли могут оказаться полезными при разработке и оценке исследовательских методов для социальных наук. Это, однако, не означает, что нам следует отказаться от разработки критериев рационального и объективного научного исследования, основанных на более адекватном представлении о научной практике.
Во-первых, всякое исследование в социальных науках направлено на поиски объяснения человеческого поведения, и, следовательно, ориентировано на поиск некоторой гипотетической закономерности, обладающей большей или меньшей степенью общности, но всегда требующей эмпирического подтверждения и критического сопоставления с другими альтернативными гипотезами. Источником таких гипотез, как мы уже видели, могут быть и сложившиеся научные концепции, и — реже — "обыденные теории". Далее, возможность объяснения и предсказания в общественных науках основана на признании причинной обусловленности объясняемых событий. Даже объясняя поведение людей их целями, представлениями и убеждениями, социолог стремится продемонстрировать работу некоторого причинного механизма, обеспечивающего взаимосвязь целей и идей (рациональных или иррациональных, истинных или ложных) с поведением. Изучение чисто логических отношений согласованности между целями и средствами деятельности, элементами системы верований или, например, брачными правилами, существующими в некотором сообществе, само по себе еще не позволяет объяснить, почему произошли или не произошли некоторые события. Логические отношения между идеями или высказываниями (отношения импликации) позволяют осуществлять логический вывод — от одного формально истинного высказывания к другому, но не позволяют предположить, что произойдет (или произошло) в действительности. Из совокупности высказываний можно логически вывести лишь другую совокупность высказываний. (Человек, логично рассуждающий о преимуществах любви к ближнему, как известно, не обязательно следует собственным рассуждениям на практике.) Поэтому, вопреки рецептам некоторых сторонников "гуманистической модели" социальных наук, социологи не ограничиваются интерпретацией того, что люди говорят, либо того, во что они верят.
Оценка существующих теорий и гипотез в социальных науках, как и в науках естественных, предполагает введение определенных критериев эмпирической проверяемости и истинности теоретических высказываний, а также разработку и применение соответствующих этим критериям методов исследования.
Таким образом, процесс социологического исследования неизбежно включает в себя:
1) стадию осознания теоретической или практической недостаточности существующего знания (источники такого осознания, как говорилось выше, могут лежать и в области теории, и в области повседневного опыта или социальной практики);
2) стадию формулировки проблемы и выдвижения гипотетического объяснения, а также
3) стадию эмпирической проверки сформулированной гипотезы, за которой нередко следует
4) стадия переопределения и уточнения проблемы или гипотезы, дающая начало новому исследовательскому циклу.
Разнообразие существующих в социологии исследовательских программ, а также реальных контекстов исследования, т. е. теоретических и практических целей исследования, возможностей, которыми располагает исследователь, а также возникающих в исследовательской практике технических и этических ограничений, ведет к тому, что конкретные реализации описанного процесса исследования могут существенно различаться. Ведущие методы социологического исследования и представляют собой такие конкретные реализации, или стратегии, процесса социологического исследования.