В XVIIIвеке главными интеграционными и идентификационными принципами являлись универсальные принципы сословной принадлежности и надлокального подданства, которые абсорбировали и подчинили конфессиональную идентичность, ставшую формальным показателем лояльности государству. В XIXв. имперская идентичность начала планомерно дрейфовать в сторону локализма. Последовательное нарастание локализма обнаруживается в «теории официальной народности» и достигает апогея в «русском имперском национализме» Александра III, в рамках которого «русскость» рассматривалась скорее не как цель, но как «наиболее доступное» средство интеграции империи в условиях нарастающего кризиса. В соответствии с такой логикой выбиралась и тактика реализации проекта имперской идентичности: с середины XIXв. власть отказалась от прагматично-гибкой политики в отношении нерусских народов и взяла курс на их целенаправленную русификацию. Массовое утверждение русского локального интегратора, замещавшего или даже вытеснявшего прежние доминирующие выражения идентичности, знаменовало кризис имперского миропорядка.
Теоретически проект имперской идентичности был направлен на интеграцию империи в единое государство, но ставка власти на локальный идентификационный принцип на практике способствовала полной дезинтеграции всей империи.
Локально ориентированный проект имперской идентичности должен был, по логике вещей, способствовать консолидации пускай не империи, но хотя бы русского общества, поскольку во главу угла ставил именно русские интересы (в своем понимании). Но случилось обратное: русское общество в массе своей отказалось от монархической империи, несмотря на то, что последняя активно разыгрывала «национальную карту». Своими нелояльными действиями общество как бы говорило власти: «Я не тот, за кого меня принимают». И здесь мы сталкиваемся с вопросом: что представляла собой идентичность русского общества на рубеже веков, насколько она соответствовала локальному (национальному) характеру официального проекта идентичности?
1.3 Кризис конфессиональной идентичности в русском обществе
конца XIX– начала ХХ века
Прежде чем приступить к анализу идентификационной ситуации, сложившейся в России в конце XIX– начале ХХ в., следует разобраться в содержании понятий, с помощью которых мы будем «ставить диагноз» данной ситуации. Такими понятиями являются «социокультурный кризис» и «кризис идентичности».
Понятие «социокультурный кризис», широко используемое в современной гуманитаристике, своим появлением «обязано» так называемой социокультурной методологии, которая отвергает понимание общества и культуры как жестких, замкнутых, непроницаемых для взаимодействия систем. Значительный вклад в разработку данной методологии внес П.А. Сорокин, с точки зрения которого рассмотрение любого социального взаимодействия невозможно вне контекста культурных ценностей: нормы, регулирующие взаимодействие между индивидами и во многом определяющие суть социальных институтов или организаций, находят своё основание в культуре. В контексте социокультурной парадигмы социальное и культурное постоянно перетекают друг в друга, предстают единым полем непрерывных взаимодействий, влияя на динамику друг друга.
Проблема социокультурного кризиса рассматривается, прежде всего, как проблема социокультурной динамики. Как отмечает отечественный культуролог И.В. Кондаков, применительно к социокультурной динамике следует вести речь о движении, изменении, развитии культуры в зависимости от изменения, развития общества, в связи с ним. В культурологии под социокультурным кризисом (от греч. krisis– «поворотный пункт, исход, решение») понимается перманентный, противоречивый процесс рассогласования, дегармонизации, дестабилизации социального и культурного миров; нарушение баланса структурной упорядоченности локальной социокультурной системы, согласованности и взаимодополнительности в функционировании ее различных подсистем, эффективности взаимосвязей между ее компонентами. Ситуация социокультурного кризиса является наиболее радикальной формой видоизменения «жизненного мира» социума. Онтология кризиса связана с глубокими трансформационными процессами, переходными состояниями.
По мнению А.С. Ахиезера, исследующего сущность социокультурной динамики на примере России, социокультурный кризис выражается в нарушении воспроизводственной способности субъекта, в распаде единства культуры и социальных отношений (двух аспектов воспроизводственной деятельности человека), сопровождающемся разрушением исторически сложившихся связей, возникновением конфликтов между целым и частями, частей между собой. Подобное состояние общественного организма есть ни что иное как дезинтеграция (один из важнейших критериев кризиса). Распадаются практические и духовные «скрепы», связывавшие людей в разномасштабные общности. Множество людей оказываются ввергнутыми в экстремальные условия, чреватые для них моральными деформациями, экзистенциальными катастрофами, страданиями.
А.Я. Флиерполагает, что проявлениями социокультурного кризиса, как правило, являются перемены в стереотипах сознания и поведения людей, девальвация общепринятых (и в этом смысле традиционных) норм и правил жизнеобеспечения, социального взаимодействия, морали, ценностных императивов, деформация системы социально интегрирующих мотиваций, функциональных взаимодействий между людьми и общественными группами. Соответственно размываются и представления о нормативно-ценностной специфике данной культуры. Важной характеристикой кризисного состояния социокультурной реальности он считает также состояние маргинализации, порожденное размытостью границ статусных групп и неопределенностью критериев принадлежности к ним.
Говоря о размытости границ нормативного, пересмотре ценностей и критериев оценок в кризисных условиях, И.В. Кондаков называет социокультурный кризиспериодом «смысловой неопределенности». Именно человек оказывается его главной «жертвой», поскольку разрушение социума и культуры есть, прежде всего, разрушение реальности, в которой он живет, в результате чего человек утрачивает тождество с этой реальностью. Поэтому очевидно, что в условиях социокультурного кризиса неизбежно возникает «проблематичность Я на фоне разбегающегося социокультурного контекста».
Как мы выяснили в предыдущем параграфе, идентичность – это сопричастность личности некоему смысловому комплексу, легитимирующему в ее глазах существующий порядок жизни и имеющему основания в социокультурной традиции. Соответственно изменение параметров, эрозия социокультурного пространства означают изменение условий идентификации, делают ее проблематичной (вплоть до деидентификации индивидов), требуют обновления или замены прежних идентификационных программ. Как отмечает И.Г. Яковенко, «всякий серьезный кризис культуры оборачивается для многих ее носителей чувством утраты онтологического наполнения жизни» и порождает «чувство онтологического сиротства, утраты смысла собственного существования, переживания окружающего мира как неподлинного». Индивид как бы покидает свой "дом", где всё понятно и знакомо, оказываясь внезапно в "чужой" стране.
Понятие «кризис идентичности» впервые получило осмысление в работах Э. Эриксона, который определил его как психосоциальный, нормативный кризис, развивающийся одновременно с распадом идеалов и ценностей, лежавших в основе ранее доминировавшей картины мира, и проявляющийся в индивидуально-психологических реакциях фрустрации, депрессии, агрессивности, внутреннего конфликта и т.п. С его точки зрения, кризис идентичности всегда сопутствует радикальным социокультурным переменам, является их «визитной карточкой». Смысл социокультурного кризиса на уровне индивида, по мнению американского психолога, заключается именно в отказе от старой и поиске новой идентичности, как индивидуальной, так и групповой.
Обращаясь к анализу коллективной идентичности, современный философ В.Л. Хесле отмечает, что кризис идентичности – это самое болезненное жизненное переживание. Сущность кризиса идентичности, по его мнению, состоит в отвержении самости («я»-объекта как наблюдаемого) со стороны «Я» («я»-субъекта как наблюдающего), проявляющемся в уменьшении идентификации индивидов с коллективной реальностью, которую они прежде поддерживали. Похожую трактовку кризиса идентичности находим у Н.Н. Федотовой: «Несоответствие критериев самотождественности и самоидентификации новому порядку вещей, распад представлений о том, чем являются люди и страны, и есть кризис идентичности». Именно распад устойчивой ролевой структуры в обществе, основанной на социально предписанных типизациях, ведет к разрушению самоидентификации личности, потере человеком своего «я».
Обобщая взгляды исследователей, под кризисом идентичности мы будем понимать существенный аспект социокультурного кризиса, представляющий собой ситуацию смысловой неопределенности, заключающуюся в распаде общепринятых представлений о нормативно-ценностной основе социальной общности и выражающуюся в отказе индивида от данной общности.
Теперь обратимся к анализу проблемы идентичности русского общества в конце XIX– начале ХХ в. Для начала вдумаемся в пронзительные слова Д.С. Мережковского о состоянии «порубежной» России, чтобы прочувствовать степень сложности, «отчаянности» сложившейся социокультурной ситуации: «Существует предел, за которым нисхождение становится низвержением во тьму и хаос. Не чувствуется ли именно сейчас в России, что близок этот предел, что нисходить дальше некуда: еще шаг – и Россия – уже не исторический народ, а историческая падаль?». Надо признать, что в субъективных попытках русской интеллектуальной элиты осмыслить интересующую нас эпоху получили выражение объективные процессы истории, а именно их кризисный характер, столь созвучный нашим дням.