Реформа центральных органов власти была проведена несколько позднее, чем местных. Контроль и руководство местной гражданской администрацией, финансами, судами, тюрьмами и регулярными войсками были сосредоточены в руках центрального правительства. Чжу Юаньчжан сохранил традиционный для империи цензорат, однако упразднил императорский секретариат и поставил под свой личный контроль шесть министерств: чинов, финансов, обрядов, военное, юстиции и общественных работ. В каждом назначались министр и два старших секретаря — левый и правый, что обеспечивало эффективность функционирования министерств. «Министерство чинов ведало назначением, проверкой деятельности, повышением и понижением в должности и наказанием чиновников всей империи; министерство финансов — сельскохозяйственными, торговым и соляным налогами и трудовыми повинностями; министерство обрядов — церемониями, религиями, жертвоприношениями, просвещением, экзаменами на занятие государственных должностей и внешними сношениями; военное министерство — назначением и смещением офицеров регулярной армии и изданием приказов по армии; министерство юстиции — вопросами законодательства, судами и тюрьмами; министерство общественных работ — производством оружия, монет, возведением деревянных сооружений, ирригационными сооружениями, путями сообщений и т. п. Министры несли ответственность непосредственно перед императором и исполняли его волю. Чжу Юаньчжан стал самым могущественным монархом в истории Китая»[90]. Для того, чтобы чиновники в этих учреждениях были верны императору, отдавали все силы службе и отлично выполняли приказы императора, была создана система ревизии и контроля. Она функционировала таким образом, что во всем бюрократическом аппарате все взаимно контролировали друг друга. Контрольные органы проверяли всех чиновников, организации тайной полиции подавляли и устрашали народ, вся власть была сосредоточена в руках императора, а шесть министерств, канцелярии и палаты подчинялись ему непосредственно.
Немаловажным для эффективности применения основных принципов философии управления является то обстоятельство, согласно которому «идея власти как тайны приобрела в Китае самодовлеющее значение»[91]. Так как власть в китайской империи представляла собою молчаливое соглашение между правителем и подданными, то отсюда следует никогда не исчезающий интерес китайских правителей к стратагемному мышлению, путям и способам скрытного достижения своих целей. Информация о схемах (способах) или стратагемах мышлениясвойственны представителям тех или иных культур. Однако, если для европейской культуры, как наследницы первых греческих дихотомий, характерна ориентация мышления на идеальную форму, которая выступает затем в виде цели и дальнейшее действие направлено на ее осуществление (теоретический проект превращается в реальность в ходе практической деятельности), то китайское мышление избегает противопоставления теории и практики и использует естественный ход вещей (потенциал ситуации). Различие между европейским и китайским способами достижения эффективности французский философ Ф. Жюльен описывает следующим образом: «Применим полученное различение к тому главному неизвестному, каким выступает для нас эффективность: вместо того, чтобы выстраивать модель как образец для действия, китайский мудрец, скорее, сосредоточивает свое внимание на привычном ходе вещей, стараясь постичь их соразмерность и извлечь пользу из их саморазвития»[92]. Иными словами, европейская культура использует жесткие трансформационные технологии, основанные на концепции линейного времени, то китайская культура – мягкие преобразовательные технологии, в фундаменте которых лежит концепция циклического времени. Эта концепция времени дает возможность вписывать инновации в социокультурные традиции, что способствует социальному прогрессу.
Стратагемность мышления (и поведения) – то, что сейчас европейские психологи называют «играми», - было разработаны в древнекитайской системе ценностей и воплощены в жизнь за несколько веков до нашей эры. Только сейчас европейская наука признала значимость стратагемности мышления, тогда как в России она была известна достаточно давно в результате контактов с Китаем. «Этот феномен, имплицированный в общественное сознание, - пишет В.С. Мясников, - с веками, перейдя национальные границы, отразился и на политической и общественной культуре таких восточноазиатских стран, как Япония, Корея, Вьетнам»[93]. Понятно, что стратагемность мышления присуща всем народам, просто она не всегда осознается, главное же состоит в том, что она успешно использовалась китайскими правителями в управлении гигантским государством.
3. УПРАВЛЕНИЕ В РИМСКО-КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ: ФИЛОСОФИЯ ТЕОКРАТИЧЕСКОГО УПРАВЛЕНИЯ
О кризисном характере систем управления в современном мире свидетельствует проблема бунта в рядах духовенства централизованной римско-католической церкви, вступающей в третье тысячелетие своего существования. Сейчас римско-католическая церковь, охватывающая своим влиянием около миллиарда человек на всем земном шаре, стоит перед лицом внешней и внутренней эрозии, она находится в состоянии собственного кризиса. Одним из крупных симптомов этого является сокращение численности католиков: «Всем известно, хотя трудно это подтвердить количественно, что Римская Католическая Церковь в Соединенных Штатах, латинской Америке и даже в Африке теряет все больше своих приверженцев в пользу протестантских течений – факт, который признал сам Иоанн Павел II, когда публично предостерегал в отношении таких сект. Поэтому можно сделать неизбежный вывод, что Римско-католическая Церковь сокращается»[94]. Самое парадоксальное в сокращении католицизма заключается в том, что именно требование соблюдения высокой дисциплины в сфере теологии и образе жизни верующих лежит в основе неадекватного реагирования римско-католической церкви на изменяющуюся социокультурную действительность. Таким образом, одна из самых мощных централизованных систем теократического корпоративного управления в истории человеческого общества дает сбои.
Значимость рассмотрения теократической философии управления, которая лежит в основе централизованной системы управления римско-католической церкви, следует из того эмпирического факта, что эта церковь сумела выжить среди множества потрясений на протяжении почти двух тысячелетий. Как отмечается в пятитомной «Истории церкви», написанной с теологических позиций, первой христианской церковью является иерусалимская организация апостолов, которая возникла в начале I в. и которая наряду с духовной структурой имела экономическую организацию[95]. Эта первая локальная христианская церковь имела коллегию пресвитеров во главе с епископом как наследником апостольской власти. Затем христианство начинает распространяться за пределами Палестины: центры христианских общин появились в Дамаске, Антиохии, Эфесе, Эдессе и Риме.
Именно в Риме, который в то время был мировой империй, произошла эволюция христианской церковной организации: «Имущество церкви из рук общины перешло в руки учреждения – вернее того епископа, который стоял во главе этого учреждения и «представлял интересы бога». Церковное имущество принадлежало епископу не как частному лицу, а как «божьему представителю»: он не имел права передавать его по наследству, и после его смерти оно переходило к его преемнику по епископской кафедре, а не к частному лицу, сыну или родственнику епископа»[96]. Христианская церковь в Римской империи стала религиозной корпорацией благодаря ее легализации.
Известно, что религиозные корпорации существовали в древнем Риме задолго до того, как в нем появились христианские общины. Как показал в своих исследованиях Н.С. Суворов, в одних случаях это были жреческие коллегии при храме какого-либо бога или богини, другие корпорации были составлены из самих римских граждан для отправления некоторых обрядов и церемоний. Наряду с этим допускалось создание религиозных корпораций, члены которых были иностранными купцами или рабами, чтобы совершать обряды поклонения негосударственным (неримским, «чужим» богам). Имелись также государственные коллегии по надзору за отправлением культов, чье число в древнем Риме было весьма велико. Наряду с чисто религиозными существовали и иные коллегии (благотворительные, похоронные и проч.), отправлявшие свой религиозный культ[97]. Не только сами религиозные корпорации были субъектами права, но и представляемые ими божества так же были субъектами особого рода: в их пользу могло быть передано имущество и т.д., т.е. в соответствии с действовавшими тогда законами в дохристианской Римской империи боги имели право приобретать всякого рода имущество. Этим и воспользовалась христианская церковь, выступая в виде религиозной корпорации.
Ведь получив легальный статус при императоре Константине Великом (313 г.), христианская церковь постепенно стала использовать положения римского права о религиозных корпорациях вообще и коллегиях в частности[98]. Необходимо отметить некоторую двойственность положения христианской церкви в Римской империи: с одной стороны, римское законодательство подводило религиозные коллегии под модель корпорации (в узком смысле), что соответствовало характеру и устройству самой христианской церкви, с другой - император Юстиниан наделил правами юридического лица не только епархии, но и приходы, и монастыри, и подобные им учреждения. Существенно то, что при этом олицетворялась не община верующих, а корпорация служащих (клир) во главе с прелатом (игуменом в монастыре, настоятелем в приходе и т.д.); таким образом, церковным учреждениям был придана модель института[99]. На основе изложенного можно сделать вывод о том, христианская церковь как в целом, так и в совокупности ее элементов имеет корпоративный и институциональный характер. Заслуживает внимания то обстоятельство, что институциональное начало ей совершенно чуждо, ведь первоначально она сама была учреждена Христом (Мф. 16,18).