Иначе выглядело положение буддистских священников. Однако, за исключением незначительного меньшинства, непосредственно призванного совершать службы в официальных храмах мелкопоместного дворянства Тоба, и эти люди общались с правящим классом нечасто. Их жизнь протекала в локальности монастыря, при этом, однако, они имели развитую систему социальных взаимоотношений, простирающуюся от Центральной Азии до южных регионов Китая и Кореи. В монастырях бок о бок друг с другом жили люди различной этнической и языковой принадлежности, собравшиеся вместе благодаря общим духовным исканиям. На фоне других социальных групп священники и монахи выделялись своей образованностью и эрудицией. Безо всяких ограничений они путешествовали по стране и пересекали ее границы, не обращая внимания на тех, кому номинально подчинялись. Несмотря на все это, они не воспринимались как нечто внешнее по отношению к китайскому обществу, как это было в случае с арабской общиной Кантона в эпоху властвования династии Танг. Правительство считало, что упомянутая община находится в его ведении, требовало уплаты налогов и даже учредило специальные службы, ответственные за поддержание взаимных связей. Однако все понимали, что община представляет собой особый тип общественного устройства, а посему не сравнима с другими сообществами, существующими на территории государства. Приведем заключительный пример:
В ХIХ в. В провинции Юнань установилась политическая власть бюрократии, которая контролировалась Пекином и олицетворяла собой китайское правительство; на равнинах располагались деревни и города, населенные китайцами, взаимодействовавшими с представителями правительства и в известной мере разделявшими его взгляды. На склонах гор встречались другие племена, теоретически подчиненные Китаю, но, несмотря на это, жившие собственной жизнью, имевшие особые ценности и институты и даже обладавшие оригинальной экономической системой. Взаимодействие с китайцами, проживающими в долинах, было минимальным и ограничивалось продажей дров и покупкой поваренной соли и текстиля. Наконец, высоко в горах жила третья группа племен, у которой имелись собственные институты, язык, ценности, религия. При желании проигнорируем подобные обстоятельства, назвав этих людей меньшинством. Однако чем ранние периоды исследовать, тем чаще встретятся мнимые меньшинства, являющиеся в действительности самодостаточными обществами, иногда связанными друг с другом экономическими отношениями и периодическими взаимодействиями; отношения подобных обществ с властью напоминали, как правило, взаимосвязь побежденного и победителя в конце войны, при этом обе стороны старались минимизировать возможные контакты.
Рассуждения о единицах, превышающих по своим масштабам имперские государства, не следует впадать в этноцентризм. Так, сегодня мы склонны говорить о Европе как особой социополитической категории, однако, это является результатом прочтения истории наоборот. Историки, исследующие перспективы, выходящие за пределы отдельных наций отмечают, что если бы совокупность обществ, занимающих пространство Афро-Евразии, была поделена на две части, деление на Европу (Запад) и Восток утратило бы всякий смысл. Средиземноморский бассейн, например, представлял собой исторический союз, сложившийся задолго до образования Римской империи, и оставался таковым сотни лет спустя. Культурная разобщенность Индии увеличивалась по мере продвижения на восток и была значительнее, чем различия между государствами Среднего Востока и странами Европы; еще более неоднородным был Китай. Зачастую различия между основными ареалами культуры заметны не меньше, чем те, что существуют между соединениями, известными нам как общества. Широкомасштабная регионализация не должна восприниматься только лишь как совокупность сложных отношений между обществами. Подобная точка зрения имеет право на существование, если мы употребляем ее в контексте современного мира с его внутренне централизованными государствами-нациями, но совершенно не подходит для предшествующих эпох. Так, в определенных случаях вся афро-евразийская зона может рассматриваться как единое целое. Начиная с VI в. до н.э., цивилизация развивалась не только путем создания разбросанных в пространстве и отличных друг от друга центров; в некотором роде имел место процесс постоянной и непрерывной экспансии афро-евразийского региона как такового [10].
8. Социальные и культурные системы
В наиболее значительном интеллектуальном течении из всех, распространенных в англоязычных странах, т.е. в традиции, берущей свое начало в утилитаризме и дарвиновской биологии, независимое положение социальных наук явилось результатом выделения особой сферы интересов, которая никак не укладывалась в границы общей биологии. Прежде всего, в центре выделенной сферы оказалась рубрика социальной наследственности Спенсера, культуры Тейлора. Рассматриваемая в терминах общей биологии, эта сфера, очевидно, соответствовала скорее области воздействия среды, нежели наследственности. На этой стадии категория социального взаимодействия играла подчиненную роль, хотя она явно подразумевалась Спенсером, когда он делал акцент на социальной дифференциации.
Общим для современной социологии и антропологии является признание наличия социокультурной сферы. В этой сфере создается и сохраняется нормированная культурная традиция, разделяемая в той или иной степени всеми членами общества и передаваемая от поколения к поколению через процесс обучения, а не через биологическую наследственность. В нее включаются организованные системы структурированного, или институционализированного, взаимодействия между большим числом индивидов.
В Соединенных Штатах антропологи стремятся подчеркивать культурный аспект этого комплекса, а социологи – аспект взаимодействия. Им кажется важным, что эти два аспекта, хотя они и соотносятся друг с другом эмпирически, аналитически рассматриваются как раздельные. Фокус социальной системы – это условие взаимодействия человеческих существ, которые составляют конкретные коллективы, с определяемым членством. Фокус культурной системы, напротив, в смысловых моделях, иными словами, в моделях ценностей, норм, организованного знания и верований, экспрессивных форм. Основное понятие для интеграции и интерпретации обоих аспектов – институционализация.
Таким образом, существенная часть тактики состоит в том, чтобы отличать социальную систему от культурной и рассматривать первую из них как ту сферу, в которой в первую очередь сосредоточиваются аналитические интересы социологической теории. Однако системы этих двух типов находятся в тесных взаимоотношениях.
Как отмечалось, положение об аналитически самостоятельной социокультурной сфере представляло собой сквозную линию истории научных идей, имевших наиболее непосредственное отношение к возникновению современной социологической теории. Выработка такого аналитического представления имела весьма важное значение, однако его сторонники зашли слишком далеко, стремясь отрицать как существование социального взаимодействия на субчеловеческих уровнях биологического мира, так и наличие субчеловеческих прототипов человеческой культуры. Но коль скоро установлены фундаментальные теоретические границы, восстановление требуемого равновесия уже не составляет особого труда, и мы попытаемся сделать это при более детальном изложении материала. В конечном счете наиболее четко выделилось единое течение, состоящее во все более настойчивом утверждении значимости мотивированного социального взаимодействия на всем протяжении шкалы биологической эволюции, особенно на ее верхних ступенях[21].
9. Социальные системы и индивидуум.
Другая совокупность проблем возникла параллельно с базисным различием между социокультурной и индивидуальной сферами. Как в социологии не существовало четкой дифференциации между социальными и культурными системами, точно так же и в психологии имелась еще более выраженная тенденция трактовать поведение организма как единый объект научного анализа. В центр психологических интересов была помещена проблема обучения. В последнее время здесь также появилось аналитическое различие, аналогичное различию между социальной и культурной системами, противополагающее, с одной стороны, организм как аналитическую категорию, сконцентрированную вокруг своего генетически заданного строения (в той мере, в какой это последнее имеет отношение к анализу поведения), и, с другой стороны, личность, систему, которую составляют компоненты организации поведения, приобретенные организмом в ходе обучения[13].
10. Парадигма анализа социальных систем
В понятии взаимопроникновения подразумевается, что, каково бы ни было значение логической замкнутой как теоретического идеала, с эмпирической точки зрения социальных систем рассматриваются как открытые системы, вовлеченные в сложные процессы взаимодействия с системами, их окружающими. В число окружающих систем в данном случае входят культурные и личностные системы, поведенческие и прочие подсистемы организма, а также, через посредство этого последнего, физическая среда. Та же логика приложима к внутреннему строению самой социальной системы, рассматриваемой в качестве системы, дифференцированной и расчлененной на множество подсистем, каждая из которых с аналитической точки зрения должна истолковываться как открытая система, взаимодействующая с окружающими подсистемами в пределах более обширной системы.