Миряне – общинники эпохи феодолизма находились в тягчайшей личной зависимости от господ. В эпоху сложившихся феодальных отношений крестьянство предстало как единая масса крепостных. В этих условиях община не только не гарантировала прав крестьянина, но и способствовала укреплению гнёта феодалов.
Крестьяне, осознавшие своё бесправие, стали говорить: «Мирская шея толста» (вынесет много), «Правда не на миру стоит, а по миру ходит»
Со времён «Русской Правды», отдававшей крестьян под власть бояр и князей, появилось много пословиц и поговорок о крепостничестве и крепостных порядках: «Муж крепок по жене, а жена крепка по мужу», «По муже раба, по рабе холоп». До самого конца 16 века крестьяне ещё не были окончательно прикреплены к землевладельцу и земле: они имели право перехода от одного помещика к другому в так называемый Юрьев день. В 1581 году был наложен запрет на переход крестьян от одного помещика к другому, и новая пословица выразила мысли и чувства обманувшегося в ожиданиях крестьянина: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день». Жестокий крепостной гнёт, полное закабаление вызвали к жизни горькую пословицу о крестьянском бесправии: «Тело – государево, душа – божья, спина - барская».
Война 1812 года, всколыхнувшая Россию, породила множество патриотических пословиц: «На француза и вилы ружьё», «Голодный француз и вороне рад». Осуждая завоевательные войны, трудовой народ сурово предупреждал агрессоров: «Русский не шутит ни с калачом, ни с мечом», «Русский терпелив до зачина».[6]
2.2. Традиционные черты русского характера в пословицах и поговорках
Каждая личность есть своеобразный, единственный в мире индивидуум, неповторимый по бытию и незаменимый по своей ценности. Индивидуальное своеобразие личности не может быть выражено в общих понятиях. Пытаясь дать характеристику русских людей, приходится говорить, конечно, о тех общих свойствах, которые чаще всего встречаются у русских и потому выразимы в общих понятиях. Эти общие свойства представляют собой нечто вторичное, производное из индивидуальной сущности каждого отдельного лица, но всё же они заслуживают исследования, потому что дают представление о том, с какими чертами характера чаще всего можно встретиться в среде данного народа.
Русский философ И. Ильин так выразил сочетание в национальном характере основного противоречия и великих возможностей, которые реализуются при его успешном разрешении: «Доселе он колеблется между слабохарактерностью и высшим героизмом. Столетиями строили его монастырь и армия, государственная служба и семья. И когда удавалось им их дело, то возникали дивные, величавые образы: русские подвижники, русские бессеребреники, претворяющие свой долг в живую преданность, а закон – в систему героических поступков; и в них свобода и дисциплина становились живым единством».
Вообще национальный характер – самый «неуловимый» феномен этничности, хотя этим понятием пользуются и политики, и учёные, и писатели, зачастую имея ввиду различные проявления этнического сознания и поведения. Характер народа обнаруживается не в одних обычаях, но и в ситуативном самовыражении.
Конечно, с течением времени и народы, и национальные характеры меняются, как с возрастом – люди, при этом сохраняя неизменным своё «ядро».
Этнические стереотипы выполняют важную функцию, определяя поведение человека в различных социальных ситуациях, составляя непременный атрибут этнокультурной социализации, влияя на этнические симпатии – антипатии, на национальные установки, определяющие межэтническое взаимодействие людей.
Этностереотипы формируются на основе избирательности, ещё одной особенности национального самосознания. Когда оно обращено на отличительные признаки «чужих» народов, самовыделение этих черт неизбежно осуществляется путём сопоставления со свойствами собственной этнической общности. Вместе с тем представление о типичных чертах собственного народа в определённой мере зависит от свойств тех народов, с которыми он чаще всего контактирует. Иными словами, стереотип формируется при сравнении «нас» с «не-нами», хотя далеко не всегда это сравнение осознаётся этнофором.
Наравне с другими факторами этностереотипы обуславливают характер межэтнической коммуникации, способствуя формированию образов «хороших» и «плохих» народов (союзников – партнёров – соперников - врагов) и, таким образом, косвенно обеспечивают позитивный или негативный характер этнической комплиментарности.
Исторически сложившиеся этностереотипы, прямо или косвенно передаваемые в ходе этнокультурной трансмиссии, наиболее явственно обнаруживаются в языке, и, в частности, в фильклоре.
Наряду с традициями и обычаями национальный характер явственно отражается в языке, ибо именно язык, по образному сравнению американского лингвиста Дж. Теодорсона, - это «повозка традиций, сохранившихся и передающихся из поколения в поколение чувств, символов, эмоциональных ассоциация и мифов».[7] Если развить образ Теодорсона далее, то наиболее яркой, красочной и крепкой «повозкой» этих традиций, настойчиво преодолевающей время, можно назвать национальный фольклор и, в частности, пословицы и поговорки.
Они поистине неувядаемы. Старинная русская пословица, ныне подзабытая: «Всё по-новому да по-новому, а когда же будет по-доброму?» как будто сконцентрировала в себе все тревоги и надежды наших современников. Можно ли складнее, ярче и короче выразить глубокую мысль, чем в словах: «На смерть, что на солнце, во все глаза не взглянешь».[8]
Одним из качеств русского характера является религиозность русского народа. Основная, наиболее глубокая черта характера русского народа есть его религиозность и связанное с нею искание абсолютного добра, следовательно, такого добра, которое осуществимо лишь в Царстве Божием. Совершенное добро без всякой примеси зла и несовершенств существует в Царстве Божием потому, что оно состоит из личностей, вполне осуществляющих в своём поведении две заповеди Иисуса Христа: люби Бога больше себя и ближнего, как себя. Члены Царства Божия совершенно свободны от эгоизма, и потому они творят лишь абсолютные ценности – нравственное добро, красоту, познание истины, блага неделимые и неистребимые, служащие всему миру. Блага относительные, т. е. те, пользование которыми для одних лиц есть добро, а для других – зло, не привлекают к себе членов Царства Божия. Погоня за ними составляет главное содержание жизни лиц с эгоистическим характером, т. е. лиц, которые не обладают совершенной любовью к Богу и предпочитают себя своему ближнему, если не всегда, то, по крайней мере, в некоторых случаях.[9]
Доказательством религиозности русского народа служит обилие пословиц и поговорок: «Избу ставят, бога славят». Но следует отметить, что русские люди не слепо религиозны, в жизни, в быту руководствуются прежде всего разумом: «С богом начинай, а руками кончай», «Бог-то бог, да и сам не будь плох», «Богу молись, а к берегу гребись».
Искание абсолютного добра, конечно, не означает, что русский человек, например простолюдин, сознательно влечётся к Царству Божию, имея в своём уме сложную систему учений о нём. К счастью, в душе человека есть сила, влекущая к добру и осуждающая зло, независимо от степени образования и знаний его: эта сила – голос совести. Русский человек обладает особенно чутким различением добра и зла; он зорко подмечает несовершенство всех наших поступков, нравов и учреждений, никогда не удовлетворяясь ими и не переставая искать совершенного добра.
Признав святость высшей ценностью, стремясь к абсолютному добру, русский народ, говорит Достоевский, не возводит земные относительные ценности, например частную собственность, в ранг «священных» принципов. В романе «Бесы» Достоевский высказывает устами Шатова свою мысль, что русский народ есть «народ-богоносец».[10]
Говоря о свойствах воли русского народа, нужно вместе с тем говорить и о чувствах его. К числу первичных основных свойств русского народа принадлежит могучая сила воли. Отсюда становится понятной страстность многих русских людей. Страсть есть сочетание сильного чувства и напряжения воли, направленных на любимую или ненавидимую ценность. Чем выше ценность, тем более сильные чувства и энергичную активность вызывает она у людей, обладающих сильной волей. Отсюда понятна страстность русских людей, проявляемая в политической жизни, и ещё большая страстность в жизни религиозной. Максимализм, экстремизм и фанатическая нетерпимость суть порождения этой страстности.
Волевой процесс начинается с хотения, желания, влечения, вообще стремления к чему-либо, что для нас ценно. Мы хотим усвоить уже существующую положительную ценность, или сотворить нечто положительно ценное, или устранить какую-либо отрицательную ценность, либо избежать её. Отсюда ясно, что всё наше поведение, все поступки связаны с нашим отношением не только к бытию, но и к ценности его. Поэтому существенно важно отдать себе отчёт, имеем ли мы знание о ценностях или, по крайней мере, есть ли у нас сознательные и бессознательные переживания ценности бытия. Поведение наше не было бы осмысленным, если бы мы не имели органа для постижения ценностей или вообще какого-то приобщения к ценностям бытия. Положительное решение этого вопроса даёт теория чувств, которую выработал философ Макс Шелер.