Против подобного подхода выступал Тео ван Дусбург: «Представьте себе, что градостроительство и строительство жилья будут сведены только к тому, что наиболее экономичным образом удовлетворяет наши материальные жизненные потребности. Для любой практической потребности тогда, например, будет точно подсчитано количество необходимых кубических метров, и все лишние пространства будут беспощадно отсечены. Архитектурная форма станет полностью зависимой от наших движений, рассчитанных с помощью системы Тейлора. Не приведет ли это к абсолютной жесткости и стерилизации нашей жизни? Не придают ли функционалисты слишком большое значение нашим материальным жизненным функциям?» (журнал «Строительная промышленность»). А в 1934 году уже и бывшие единомышленники критикуют Кузьмина – М.Я. Гинзбург, ранее неоднократно предоставлявший архитектору слово на страницах журнала «Советская архитектура», пишет о его проекте: «Безупречный конвейер, по которому течет здесь нормированная жизнь, напоминает прусскую казарму».
Некоторые уступки еще не наступившему коммунизму и новому быту были сделаны в жилом доме Наркомфина (1928-1930 годы; М.Я. Гинзбург, И.Ф. Милинис, инж. Л.С. Прохоров). Это, пожалуй, один из самых знаменитых памятников конструктивизма в Москве. Комплекс включал шестиэтажный жилой дом и соединённый с ним переходом на уровне второго этажа корпус, в котором размещались детский сад и столовая. Вдоль сквозных коридоров на втором и пятом этаже располагаются двухэтажные квартиры (кухня в нижнем ярусе, спальня наверху). Весь объём жилого корпуса поднят над землёй на круглых столбах, чем обыгрываются возможности каркасной конструкции. Обобществленный быт проявляется в оборудовании столовой и детского сада, однако имеются и отдельные квартиры.
Несколько особняком стоит собственный дом архитектора К.С. Мельникова, построенный им в 1927-1929 годах в Кривоарбатском переулке. Казалось бы, строить собственный особняк в социалистической стране – безумная, «буржуазная» идея, которую лишь чудесным образом удалось осуществить. Однако дело обстоит не совсем так. Строительство личного особняка Мельникова рассматривалось в том же ключе, что и строительство поселка Сокол – как проект новых домов для трудящихся. Во всех официальных документах он значился как опытно-показательное сооружение. Кроме того, в основу планировки дома положено все то же самое понятие нового быта. Стоит обратить внимание на то, что спальня – третье по величине помещение в доме (после гостиной и мастерской хозяина), и она предназначена для совместного сна всех членов семьи. Конечно, тут сказался и повышенный интерес самого архитектора к проблеме сна – так, он планировал построить санаторий «Сонная соната» и парк «Зеленый город», в котором располагались бы 12 корпусов для сна на 4000 спящих. На созданном им пропагандистском плакате по этому поводу были надписи «Сон – лечебный фактор! Думающий иначе – больной», «Спать должно по цехам», «Лечить сном вплоть до изменения характера». Однако в архитектуре его особняка подчеркивается идея именно совместного сна. Была и общая туалетная комната, где стояли шкафы с одеждой всех членов семьи. Таким образом приоритет отдавался не личному, но общественному, – мастерская была самой большой комнатой в доме, и у каждого была собственная рабочая комната. Кроме того, задачам эпохи – экономии строительного материала и ускорения строительства отвечает необычная конструкция дома – два цилиндра, врезанные один в другой. А «ковровая» кладка внешних стен, обладающих множеством шестигранных отверстий, позволяет менять функциональность внутренних помещений.
Среди других жилых домов, построенных в Москве в 1920-е годы – Студенческие общежития МВТУ в Анненгофской роще (1920 год, Б.Н. Блохин, Б.В. Гладков, А. Зальцман), Студенческий городок в Дорогомилове (1929-1930 годы, Б.Н. Блохин, Б.В. Гладков, А. Зальцман), Студенческий городок во Всехсвятском (1929-1930 годы, Б.Н. Блохин, Б.В. Гладков, А. Зальцман Жилой дом общества «Динамо» с клубом и магазином (1928-1932 годы, И.А. Фомин, А.Я. Лангман), Жилой дом кооператива «Крестьянская газета» (1927-1930 годы, Н.А. Ладовский), Жилой дом Госстраха на М. Бронной (1926-1927 годы, М.Я. Гинзбург), Дом-коммуна на ул. Лестева (1926-27 годы, Г.Я. Вольфензон, С.Я. Айзикович, Е. Волков), Студенческий дом-коммуна (1929 год, И.С. Николаев).
Вторым важнейшим направлением после жилой застройки в 1920-е годы было строительство клубов. Каковы задачи клубного строительства? Вот как их сущность сформулировал профсоюз коммунальных рабочих в положении «К разработке проектов наших клубов»:
1. «Клуб есть место, где рабочие должны получить знание, культурные развлечения и отдых.
2. Клуб, как лаборатория, должен быть приспособлен к нашим поколениям (взрослые рабочие, молодежь и пионеры). Нельзя забывать и физкультурников.
3. Клуб – не строгий храм какого-то божества, в нем надо добиться такой обстановки, куда бы рабочего не тащить, а он сам бы бежал туда мимо дома и пивной. Таким образом не следует строить клуб только для политических занятий клуб должен, если сумеет, показать, как надо строить новый быт.
4. Несмотря на то, что в клубе должен быть зрительный зал со сценой, на 800-900 человек и малый зал человек на 100-150, он не должен походить на театр или кино, в смысле распланировки помещений надо иметь в виду различные кружки…
5. Так как члены нашего союза по роду своей работы в большинстве вынуждены работать в одиночку, необходимо создать такую обстановку, которая говорила бы о мощи коллектива и рабочего класса.
6. Индустриализация – база социализма, поэтому некоторые моменты творчества архитектуры желательно соединить с индустриализацией…».
Для Лефовцев и всех сторонников новой эстетики строительство клубов было еще и потому важным делом, что они видели в клубе антитезу театру. В 1924 году в статье «Не в театре, а в клубе!» О. Брик писал: «Театр бьется в своей коробке и не может из нее вылезть. Не помогают никакие конферансье, никакие прохождения через публику, выезды «на местах», злободневные вставки и т. п. вылазки крепко замурованного рампой актера. Пробовали взрывать «изнутри». Неудачно. Динамитчики-взрыватели добросовестно растрачивали свои запасы динамита, – но результат получился неожиданный: вместо взрыва – блестящий фейерверк во славу все той же театральной твердыни (см. «Лес» Мейерхольда, «Гроза» Таирова и пр.). Да надо ли взрывать театр? Пусть стоит архивным памятником искусства и старины. Новая театральность сформируется без него и вне его, – не в специальных театральных коробках, а в гуще зрителей, – в клубе!». А в 1927 году Вит. Жемчужный определил основные задачи клуба так:
1. «Кузница пролетарской культуры.
2. Место, где формируется рабочая общественность.
3. Своеобразный дом отдыха, дающий ежевечернюю зарядку на следующий рабочий день».
Больше всего клубов в Москве создано К.С. Мельниковым. Первым был построен дом культуры им. И. Русакова (1927-1929 годы) на Стромынке для Союза транспортников МКХ. Три огромных консоли, впечатляющих каждого, кто подходит к зданию, являются балконами зрительного зала. По воспоминаниям архитектора, в то время от строителей требовали залы с одним амфитеатром, без ярусов и лож – считалось, что это демократично. В качестве компенсации пространственной упрощенности Мельников расчленил часть амфитеатра как бы на три ложи – так появилось и разделение, и общность. Кроме этого, эти балконы можно было отгораживать от зала специальными перегородками, создавая из них отдельные аудитории. Как ни странно, здание клуба не совсем подходит для театральной деятельности – для спектаклей там слишком маленькая глубина сцены. Другое решение предложил архитектор для клуба кожевников «Буревестник» (1928-1930 годы). Там торжествовала идея изменяемости форм и функций – фойе можно было переоборудовать в бассейн. Происходить это должно было так: партер убирали, пол раскрывали, а ряды кресел в боковых частях зала становились трибунами. Однако это смелое предложение не было осуществлено – бассейн не построили, по выражению Мельникова, «из-за тугого младенчества техники». В 1990-х годах здание было отремонтировано. Хотя этот ремонт и вызвал многочисленные нарекания, – в частности из-за искажения интерьеров и упрощения рисунка оконных проемов, – но на данный момент «Буревестник» находится в самом хорошем состоянии из всех зданий К.С. Мельникова.
Клуб завода «Каучук» (1927-1929 годы) был построен в согласии с планом «Новая Москва» – на пересечении бульварного кольца «Г» с Плющихой. Отсюда необычная форма сектора в четверть круга, обращенного дугой к перекрестку. И в этом клубе была предусмотрена трансформация внутренних пространств – центральная часть могла подниматься до уровня балконов, высвобождая место для проведения массовых действ. Эта идея не была осуществлена, возможно, по техническим причинам, а возможно и потому, что массовые действа, эта важная идейная составляющая жизни 1920-х, были уже не к месту в 1930-е.
Другие клубы Мельникова в Москве – клуб Дорхимзавода с фабрикой-кухней (1927-1929 годы), клуб фабрики «Свобода» (1927-1929 годы).
Программным было строительство дворца культуры автозавода им. Лихачева (1931–1937 годы, братья Веснины) на месте Симонова монастыря. Это последнее по времени строительство рабочего клуба, и оно как нельзя лучше подходит для демонстрации приоритетов и намерений власти. Для постройки этого гигантского сооружения был наполовину снесен Симонов монастырь – взорвали пять из шести его церквей. Погибли Успенский собор, колокольня, надвратные церкви, Сторожевая и Тайнинская башни, были уничтожены все могилы на территории обители. От монастыря уцелела лишь южная стена с башнями, трапезная палата с церковью Сошествия Святаго Духа и хозяйственная постройка. Было уничтожено и монастырское кладбище (прах известных культурных деятелей, таких, как Д.В. Веневитинов, С.Т. Аксаков перенесли на Новодевичье кладбище). «Культурный Днепрострой» – так в печати называли строительство нового клуба. В центре западного фасада клубного корпуса, законченного в 1937 году, выстроена стеклянная полуротонда, над которой возвышается купол обсерватории – так архитекторы отметили место снесенного собора. Символика очевидна – там, где был очаг мракобесия, теперь очаг культуры. На месте старого святого места строится то, что свято для нового поколения людей. Общественность приветствовала открытие нового комплекса. К.Г. Паустовский писал о нем так: «Дворец культуры похож со стороны на глыбу черного хрусталя. Он сверкал радиусами белого цвета и раздвигал ночь – ночи приходилось прятаться в глухие башни Симонова монастыря, покрытые черными лишаями. В потолках сиял невидимый свет. Казалось, что обширное здание не имеет веса и опирается не на стены и колонны, а на просторные геометрические линии». Действительно, дворец культуры автозавода можно назвать одним из совершенных памятников московского конструктивизма; его внешний вид обращает на себя внимание четко выделенными объемами, а Т-образный план клубного корпуса позволил сгруппировать помещения по секторам с отдельными входами. Система лестниц, связывающая зал и фойе с гардеробом, кафе, бильярдной и служебными помещениями, добавляет выразительности пространственному решению интерьера. Впрочем, задуманный братьями Весниными комплекс не был достроен. Им пришлось отказаться от запланированного театра на 4000 мест и спортивного корпуса – к 1937 году стало ясно, что конструктивистская эстетика больше не отвечает пожеланиям «партии и народа».