Император и его приближенные практиковали уи, например упражнения с копьем. Эта практика носила в основном не прикладной, а оздоровительный характер. В «Продолжение жизнеописаний буддийских монахов» («Цзи гао сэнчжуань») встречается любопытное описа- ние: «Во дворце часто устраивались стодневные монашеские посты. Император и его приближенные своими руками готовили пищу, а после поста поедали ее, занимаясь также боевой практикой».
Второй уровень, на котором практиковались единоборства и воинские искусства, — нароный, или локальный. В древности на народном уровне единоборствам не придавалось большого прикладного значения: в основном и сянпу, и сянбо, и цзюэди носили зрелищный, игровой характер, повторяя в своей основе внутреннюю сущность чжоуских боевых обрядовых танцев. Народная культура обычно имитировала элитарную имперскую культуру, но как бы в упрощенном виде. фактически в народе практиковались те же виды единоборств (исключая, конечно, слишком профессиональные воинские искусства), что и при дворе. Однако здесь не было ни кодифицированного набора приемов, ни правил. Многочисленные разновидности борьбы — цзюэди, цзяоли, шуайцзяо, сянпу, сянбо — перекрещивались, а их названия зачастую путались. Это был веселый праздник, полный музыки и радости. В то же время он нес воспоминания об истории Китая, о битвах великанов, о непобедимом Хуан-ди и мятежном Чию, о сменах династий, о походах и сражениях.
Как на элитарном, так и на народном уровне в практике единоборств большое значение придавалось чисто ритуальным действиям, но органичного сращения методов боя с философскими системами, вероятно, еще не произошло. Это, однако, не помешало в конце правления династии Хань возникнуть первой кодифицированной системе рукопашного боя. Она была создана наставнике» воинских искусств Го И, который назвал ее «Длинна! рука» — Чаншоу. Этот комплекс главным образом обо ронительных приемов был рассчитан на борьбу с воору женным соперником и нашел широкое применение в армии. Хотя, в сравнении с позднейшими стилями у-шу, арсенал приемов Го И был крайне ограничен, а в качестве ударных частей тела использовались только кулаки, колени и стопы ног. Чаншоу, как свидетельствует «История поздней династии Хань» («Хоу Ханыпу»), пользовался популярностью еще в начале IV в. Этот стил имел чисто прикладное значение.
Развитие светских воинских искусств и народных единоборств шло параллельно с развитием учения даосов об «искусстве продления жизни человека» (яншэншу), включающим методы дыхания, медитации, гимнастические упражнения, теорию циркуляции в теле человека жизненной энергии ци. Слияние этих двух направлений легло в основу глобальной системы у-шу.
В Древнем Китае было написано немало специальных трактатов и наставлений, посвященных искусству ведения группового и индивидуального боя. Среди таких трактатов выделяются труды великого стратега и мыслителя древности Сунь-цзы. Даты жизни Сунь-цзы (или Сунь У) весьма неточны, известно лишь, что он жил в конце эпохи Чунцю в VI—V вв. до н.э. Славу Сунь-цзы принесла его воинская доблесть, опыт которой он обобщил в трактате «Суньцзы бинфа». Этот труд занял главное место в «Каноне военной науки» («У-цзин»), так называемом «Семикнижии», где были собраны важнейшие произведения по стратегии и тактике боя.
Заповеди Сунь-цзы легли в основу многих школу-шу. Хотя предназначены они были для ведения широкомасштабных боевых действий, способы закалки воинов, обманных маневров, изучения соперника, методики защиты и нападения, психологической подготовки с успехом применялись и в воспитании адептов у-шу.
Бой, будь то сражение армий или поединок двух бойцов, должен стать реализацией всех способностей человека в единый критический миг. Поединок истинных мастеров решает не физическая сила и даже не техническое мастерство, учитывая то, что они оба искушены во всех тонкостях. Залог победы — в естественности и спонтанности действий, интуитивности применяемых
Воители древнего Китая
приемов. Стоит лишь задуматься — и решающий момент для атаки или защиты упущен. Лишь интуитивное озарение может решить исход схватки. Несмотря на то, что каноны воинских наук предлагают определенные схемы построений и атак, важно, чтобы противник был обескуражен неожиданным решением. Как же достичь сочетания канонических требований и спонтанного творчества?
В этом случае Сунь-цзы пользуется даосской теорией о сочетании и взаимопереходе пустого (сюй) и полного (ши), формы (сын) и бесформенного (усин), мягкого и жесткого. Количество трансформаций в мире безгранично, хотя в их основе лежит определенный набор злементов. Например, сочетая пять цветов, можно написать различные картины, сочетая пять звуков, можно сочинить бесконечное разнообразие музыкальных ритмов сочетая основные базовые элементы боя, можно создать сотни непредсказуемых ситуаций. Сунь-цзы выражав это важнейшим принципом боевых искусств: «Люди имеют форму, я же формы не имею». «Бесформенность» бойца не позволяет его сопернику выбрать адекватнук защиту, ведь неопределенность не дает возможности понять замысел, равно как и неопределенность теоретического постулата не позволяет его рационально опроверг нуть. То, что не имеет формы, — всеобъемлюще, оно нзастывает на строгих требованиях канонов, это и ecri творчество в его полноте, часть безграничного мира ее' тественной спонтанности.
В бою «бесформенность» сочетается с дезориентацией противника, заставляет его нанести удар в пустоту не позволяет разобраться в истинном положении вещей.
Любой бой состоит из двух важнейших взаимосвязанных элементов: базовых канонических требований которые Сунь-цзы называет «правильным боем», и творческой инициативы, граничащей с интуицией (по Суньцзы — непредсказуемым маневром).
Наносить окончательный удар надо с использованием двух факторов — мощи и неожиданности. Важно выбрать наиболее уязвимое место соперника, его «болевую точку». Это не только наносит ему физический урон, но и подавляет его психику.
Сунь-цзы описал тринадцать приемов военной хитрости. Согласно комментаторской традиции, они подразделяются на пять категорий: приемы тактической маскировки, предосторожности, использование недостатков и просчетов противника, воздействие на противника «изнутри» и, наконец, воздействие на психику противника, его волю и разум.
Китайская военная наука приписывала победу не только чисто техническому умению и даже не собственно творческой интуиции. Любой военачальник, любой воин должен прежде всего следовать Пути-Дао. Не противореча небесному принципу, поступая в соответствии с ним. «Тот, кто хорошо ведет войну, осуществляет Путь-Дао и соблюдает закон. Поэтому он и может управлять победой и поражением», — пишет Суньцзы.
32
Битва (с китайской гравюры)
Таким образом, в древности в Китае сформировался комплекс воинской подготовки, включавший практические занятия по ведению индивидуального боя с оружием или голыми руками и сложную теорию военной науки, опирающуюся на конфуцианские постулаты, а также на даосскую теорию о подобии земных изменений небесным трансформациям Пути-Дао. Истинный воин непременно должен был сочетать гражданские и военные знания. Например, трактат «У-цзин» отмечал, что полководец — это человек просвещенный и возвышенный. Он должен непременно обладать двумя гражданскими («культурными» — вэнь) качествами — добродетелью и гуманностью и двумя военными (у) — властностью и храбростью. По Сунь-цзы, полководец должен не только прекрасно разбираться в военном деле, но и иметь ум политического деятеля. «Полководец мудр, искренен, гуманен, мужественен и строг». Любой военачальник обязан не только знать теорию воинских искусств, но и сам должен уметь проделать все то, что делает простой воин, в том числе владеть приемами рукопашного боя.
Одно из многочисленных китайских преданий повествует о том, как князь Сян Ю, проиграв решающее сражение ханьскому полководцу и оставшись без оружия, голыми руками уничтожил несколько десятков вражеских солдат. До последнего момента к нему никто не мог подступиться, и лишь убедившись в безнадежности своего положения, Сян Ю покончил с собой. Таких легенд было множество, они создавали ореол божественной силы, таинственности и героизма вокруг тех, кто профессионально занимался военным делом. Это были не только воины, но и те, кто в одиночку совершал подвиги. Например, в «Книге династии Цзинь» («Цзиныыу») рассказывается о неком Чжоу Чу, искушенном в кулачном бою и военной хитрости, который, «взойдя на гору, убил дикого тигра». «Чудесный стрелок» Лю Яо пробивал стрелой железную плиту в 3 см тощиной. Фу Шэн убивал голыми руками разъяренного тигра и останавливал на скаку лошадей. (Обращает на себя внимание некоторое однообразие подвигов, что говорит об определенном стереотипе мифов.)
Легенды и мифы укрепляли престиж тех, кто был связан с воинскими искусствами, — полководцев, странствующих искателей приключений, борцов цзюэди, сянпу и шоубо, «чудесных стрелков» и мастеров меча, даже разбойников. Хотя в Китае, в отличие от Японии, не , сложилось особого «пути воина», аналогия здесь совершенно очевидна. Как и самурай в Японии, воин, по китайским канонам, должен был сочетать в себе начала вэнь и у, то есть не только уметь постоять за себя на поле боя, но и знать каллиграфию, основы стихосложения, разбираться в истории и живописи. В то же время, чиновник в древнем Китае должен был владеть копьем и мечом. Упражнениями с легким копьем и прямым мечом-цзянь увлекались даже придворные дамы. Император Хуэй Вэнь-ван, правивший государством Чжао в 298—266 гг. до н.э., был так одержим фехтованием, что тренировался ежедневно и держал при своем дворе 300 приближенных, которые «совершенствовались во владении мечом день и ночь».