Итак, по Риккерту, единство и объективность наук о культуре обусловлены единством и объективностью нашего понятия культуры, а последнее в свою очередь, - единством и объективностью ценностей устанавливаемых нами.* (Указ соч. - с.124-125.). Но как определиться в выборе ценностей, чтобы придать историческим исследованиям действительное единство, которое бы выражало историю всего культурного развития. Этой задачи, по Риккерту, служит философия истории, без которой не может быть исторической науки. Собственно, и естествознание, как отмечает он, представляет исторический продукт культуры, а отсюда в борьбе за право исторического понимания вещей мы не должны бояться естествознания. Более того, по его мнению, естественно-научная точка зрения скорее подчинена исторической и культурно-научной, т.к. последняя значительно шире первой.
Как пишет в этой связи Риккерт: "Не только естествознание является продуктом культурного человечества, но также и сама "природа" в логическом смысле есть не что иное, как теоретическое культурное благо, т.е. значимое, объективно ценное понимание действительности человеческим интеллектом, причем естествознание должно даже всегда предполагать абсолютную значимость связанной с ним ценности."* (Указ соч. - с.127). С точки зрения объективности наук о культуре нельзя отвлечься от того, что мы все верим в объективные ценности, значимость которых является предпосылкой как философии, так и наук о культуре. Ибо "без идеала над собой человек, в духовном смысле этого слова, не может правильно жить", ценности же, составляющие этот идеал "открываются в истории, и с прогрессом культуры они, подобно звездам на небе, одна за другой вступают в горизонт человека."* (Указ соч. - с.128).
Нельзя не заметить, что в процессе анализа поставленной Риккертом проблемы о специфике познания в науках о культуре, он постоянно подчеркивал, что оба метода и генерализирующий и индивидуализирующий находят свое применение как в естественных, так и в гуманитарных науках. Вместе с тем, его концепция была использована для противопоставления естественно-научного и гуманитарного знания, а также поддержке иррационального в гуманитарном познании и утверждения мнения о его "ненаучности", то есть в целях, которые отличались от его собственных.
Проблема связей и перехода от индивидуализирующего к генерализирующему методам познания была и остается для социологической науки "ахиллесовой пятой" ее методологии. Крайности "индивидуализации" и "генерализации" социальных реалий мы встречаем не только в прошлой истории этой науки, но и на современном этапе.
Методологический анализ и выяснение специфики познания в науках о культуре имели важные последствия не только для развития гуманитарных дисциплин, но и для социологии. Несмотря на то, что социологии Риккерт отказал в праве считаться исторической наукой (он видел в социологии ": чисто естественно-научное трактование человеческой социальной духовной жизни"* (Риккерт Г. Границы естественно-научного образования понятий. - СПб, 1896, с. 481.)), его "философский ученик" - М.Вебер обосновал с теоретико-методологической точки зрения социологию в качестве "универсально-исторической" науки, где центром познания ставится "человек в истории".
Проблемы исторического познания (поставленные представителями баденской школы неокантианства), связанные с отнесением к общезначимым культурным ценностям, являлись для социологии важнейшим стимулом поиска объективных критериев научного знания свободного от предвзятых политических и идеологических оценок. В этом плане работы представителей баденской школы были одной из первых попыток проанализировать логически основы социогуманитарных наук, одним из результатов которых можно рассматривать широкую разработку и развитие различного рода типологических процедур в социологии. Это влияние неокантианства на методологию научного познания в области социологии было оказано опосредовано через М.Вебера. Именно М.Вебер, разрабатывая понятие своей понимающей социологии, встал перед проблемой сочетания номотетического метода с идеографическим, индивидуализирующим. Он вслед за Риккертом подчеркивал рациональный характер процедур, осуществляемых с помощью идеографического метода. А главное, он исходил из того, что уникальное и неповторимое в истории вполне постижимо логическими средствами и, что здесь нет необходимости обращаться к иррациональным приемам познания (интуиции, "вчувствованию", "вживанию" и т.д.). Тоже можно сказать и о познании причинных связей, которые Вебер, как и Риккерт, рассматривал в качестве необходимой составляющей индивидуальной эмпирической действительности. Однако, как отмечает Ю.Давыдов: "Стремление широко использовать наряду с номотетическим методом и идеографический метод, было характерно лишь для послевеберовской немецкой школы социологии в 20-е гг. Но в целом в западной социологии, в особенности англо-американской (но и также и французской), по-прежнему господствовал номотетической метод"*. (История теоретической социологии. - с.275.)
Вместе с тем, в рамках американской социологии 20-30-х гг. очень значительную роль играли и исследования, ориентированные на использование идеографического метода, получение качественной информации, основанной на анализе субъективных источников (личной переписки, дневников, углубленного интервью и т.д.), а также включенного наблюдения. Это отчетливо видно не только в работе Ф.Знанецкого и У.Томаса "Польский крестьянин в Европе и Америке", но и в процессе проведения знаменитого "Хоторнского эксперимента" и в ряде других социологических работах американских авторов. Они во многом строились под влиянием антипозитивистских идей и в своей исследовательской деятельности ориентировались на понимание субъективных мотивов и широкое использование как в теоретическом, так и методологическом планах понятия "ценность". Хотя эта группа социологов в процессе обобщения материала, безусловно, стремилась сохранить критерии научной рациональности и доказательности выводов и в этом можно видеть значительное влияние "понимающей социологии" М.Вебера.
В целом процессы связанные с определенной переориентацией познания общественной жизни с генерализирующего метода, свойственного раннему позитивизму, на индивидуализирующий метод наук о культуре имели важные последствия для социологической науки. Речь в данном случае идет о переходе от социологического реализма, к социологическому номинализму. Именно это направление в логико-методологическом (гносеологическом) отношении оказалось наиболее предпочтительным и привлекательным с научной точки зрения для целого поколения социологов.
Если отвлечься от гносеологических тонкостей, связанных с философской интерпретацией "реализма" и "номинализма", уходящей еще в средневековье, то в социологии под "реализмом" понимается общетеоретическая и методологическая ориентация, согласно которой общество, равно как и отдельные социальные институты (государство, семья, право и т.д.) выступают как самостоятельные реальности, несводимые к взаимодействию отдельных индивидов; социологический номинализм, наоборот, отказывал социальным целостностям (обществу, государству и т.д.) в праве на самостоятельность и считал, что таковой обладают лишь отдельные индивидуумы. Классическое выражение социологической номинализм получил у М.Вебера в его теории социального действия, где любое социальное образование (социальное целое) рассматривается лишь с позиций действия отдельных людей.
Установка на то, что подлинными носителями реальности являются надиндивидуальные целостности, а не конкретные индивиды нашла свое воплощение в трудах О.Конта, Л.Гумпловича, Э.Дюркгейма, М.Ковалевского и ряда других мыслителей. Причем социологический реализм имел место не только на почве позитивистской социологии, но и в социологических теориях, построенных на антипозитивизме. Вместе с тем, последовательно придерживаться только исходных принципов реализма или номинализма никому не удавалось. Каждому из представителей этих течений приходилось в той или иной мере учитывать и апеллировать к фактам соединяющим общество и индивидов, надиндивидуальное и личностное.
Так, теория социального действия, исходящая из номинастической ориентации понимания социальной системы (система это сумма действий индивидов) в объяснении ряда социальных процессов и явлений вынуждена обращаться к социологическим факторам и утверждениям, имеющим "реалистическую основу". Это можно проиллюстрировать, обратившись к структурно-функциональной теории Т.Парсонса и, в частности, к положению о том, что отдельные деятели могут объединяться в системы, свойства которых невыводимы из свойств самих деятелей, или что в сложных социальных системах в качестве определяющих факторов выступают не отдельные индивиды, а "нормы" и ценности, носящие по существу надиндивидуальный характер и т.д.* (См. анализ общей теории действия Т.Парсонса: Громов И.А., Мацкевич А.Ю., Семенов В.А. Западная социология. - Спб, 1997, с. 228-250.).
С другой стороны, можно привести немало примеров, когда сторонники социологического реализма обращаются к использованию аргументов номиналистического толка. К таковым можно отнести методологическую установку Г.Спенсера о том, что в обществе нет ничего такого, что бы не было в свойствах составляющих его индивидов. Определенные логико-методологические принципы познания наличествуют в любом анализе конкретных социальных явлений и знание теоретических дискуссий, происходящих на всем протяжении исторического развития социологии является необходимым компонентом совершенствования наших представлений о мире. А сам процесс распространения тех или иных научных парадигм в социологии носит логически обоснованный и упорядоченный характер и вписывается в контекст исторических условий, а также гносеологических приоритетов, сформулированных в научном сообществе.