Милыйдруг, иль ты не видишь,
Чтовсё видимое нами –
Толькоотблеск, только тени
Отнезримого очами?
Вл.Соловьев.
Итак,мы кратко рассмотрели две ключевые модели христианской русской философии, в еёотличии от западного гуманистического дискурса – её онтологичекую иантропологическую ветви. При этом мы подчеркнули, что в обоих вариантах русскаямысль носит религиозно-бытийный характер: в первом случае она своим метафизическимактом утверждает Бога как творца вселенной, во втором – она утверждает Его какглубинное («тайное») измерение человеческого Я. Таков теоцентрический пафоснашего национального ума, в отличие от антропоцентрической (языческой)доминанты европейского интеллекта, всеми возможными способами утвверждающегочеловека в качестве универсального центра космоса.
Третьейосновной моделью русской философии является символическая религиознаяфилософия, которую часто называют «софиологией» или «новым религиозным сознанием».Основоположником её является, как известно, В.С.Соловьев, а главнымипредставителями – П. А. Флоренский, С. Н. Булгаков, С.Н. Трубецкой, Е.Н.Трубецкой, Н.А. Бердяев, В.Ф. Эрн, С.Л. Франк, Л.П.Карсавин, Н.О. Лосский и ряддругих, менее крупных мыслителей. Здесь я должен сделать некоторое отступление.Как известно, значительная часть указанных философов была выслана из СССР в1922 году на знаменитом «философском пароходе», само упоминание о них вСоветском Союзе было запрещено. Фактическое возвращение названныхпредставителей нашей национальной мысли в Россию началось только после 1988года – после государственного празднования тысячелетия Крещения Руси. Однако впоследнее время мы опять встречаемся с тенденцией к запрету «новогорелигиозного сознания» – на это раз со стороны представителей самойхристианской мысли. Наиболее серьёзной попыткой такого рода является ужеупоминавшаяся выше книга Н.П. Ильина (Мальчевского), где «религиозные философы»обвиняются в создании «параллельного богословия», Вл. Соловьев именуется «философствующимСмердяковым», а у о. Павла Флоренского обнаруживаются «трещины в рассудке».
Споранет – у софиологии много грехов. Кто без греха, первый брось в неё камень.Концепции Владимира Соловьева и его последователей были тем, чем они были – светскойформой религиозной философии, делом верующего разума. Насколько такая практикабыла православной и тем более богословской – это другой вопрос, требующийвнимательного обсуждения. В любом случае, грубость тут неуместна. Иначе можнопопасть в то место современного «интеллектуального пространства», где находитсянекий господин Т., опубликовавший в 1994 году в либеральном журнале «Звезда»сочинение под названием «Об одной ошибке русской философии», где он тоже«запрещает» русскую философию начала ХХ века – по причине её «тоталитаризма»(идея всеединства, соборности), «нелюбви к свободе» (община) и прочихчудовищных для просвещенного европейца вещах. С господином Т. всё ясно – он непонимает русскую философию (и вообще Россию), потому что не любит, и не любит,потому что не понимает. Н.П. Ильин занимает, казалось бы, прямо противоположнуюпозицию – почему же крайности сходятся?
Делов том, что религиозно-философские воззрения В. С. Соловьева и егопоследователей носят символический характер. Есть строгое церковное (соборное)богословие, опирающееся на канонически признанные догматы и авторитет отцов Церкви– и тут никаких «художеств» быть не может, хотя, как мы знаем, в самомбогословии существовала символическая александрийская школа (поддержанная, вчастности, такими светочами православия, как св. Григорий Богослов и св.Григорий Нисский), а в личном богословствовании допускаются так называемые«теологумены» (взгляды, принадлежащие только данному автору). Что касаетсяВладимира Соловьева, то он весь состоит из «теологумен» – и именно потому онфилософ, а не богослов. Соловьевская идея всеединства – и прежде всего еготрактовка взаимодействия Бога и человека в мировой истории – может бытьинтерпретирована по-разному (в том числе даже как «мистический позитивизм»), нов любом случае она читается как символ – обозначение бесконечного черезконечное. В русской философии второй половины Х1Х века Вл. Соловьев явилсянаиболее последовательным теоретиком (и практиком) символизации духа черезмногообразие культуры, что само по себе может относиться как к христианскому,так и к нехристианскому смысловому полю. Всё зависит от путей конкретизацииобраза Всеединства-Софии (31). На протяжении своего тридцатилетнего творческогопути Владимир Соловьев был разным – «славянофилом», «теократом»,«апокалиптиком». Я приведу сейчас выдержку из его статьи «Три силы» (1977),которая характеризует его именно как христианского и патриотического мыслителя:
«Итак,третья сила, долженствующая дать человеческому развитию его безусловноесодержание, может быть только откровением высшего Божественного мира, и телюди, тот народ, через который эта сила имеет проявиться, должен быть толькопосредником между человечеством и тем миром, свободным, сознательным орудиемпоследнего. Такой народ не должен иметь никакой специальной ограниченнойзадачи, он не призван работать над формами и элементами человеческогосуществования, а только сообщить живую душу, дать жизнь и целость разорванномуи омертвелому человечеству через соединение его с Вечным Божественным Началом.Такой народ не нуждается ни в каких особенных преимуществах, ни в какихспециальных силах и внешних дарованиях, ибо он действует не от себя,осуществляет не свое. От народа-носителя третьей Божественной силы требуетсятолько свобода от всякой ограниченности и односторонности, возвышение надузкими специальными интересами, требуется, чтоб он не утверждал себя сисключительной энергией в какой-нибудь частной низшей сфере деятельности изнания, требуется равнодушие ко всей этой жизни с ее мелкими интересами,всецелая вера в положительную действительность высшего мира и покорное к немуотношение. А эти свойства несомненно принадлежат племенному характеруславянства, в особенности же национальному характеру русского народа. Но и историческиеусловия не позволяют нам искать другого носителя третьей силы вне славянства иего главного представителя — народа русского, ибо все остальные историческиенароды находятся под преобладающей властью той или другой из двух первыхисключительных сил: восточные народы — под властью первой, западные — подвластью второй силы. Только славянство, и в особенности Россия, осталасьсвободною от этих двух низших потенций и, следовательно, может статьисторическим проводником третьей. Между тем две первые силы совершили кругсвоего проявления и привели народы, им подвластные, к духовной смерти иразложению. Итак, повторяю, или это есть конец истории, или неизбежноеобнаружение третьей всецелой силы, единственным носителем которой может бытьтолько славянство, и русский народ.
Внешнийобраз раба, в котором находится наш народ, жалкое положение России вэкономическом и других отношениях, не только не может служить возражениемпротив ее призвания, но скорее подтверждает его. Ибо та высшая сила, которуюрусский народ должен провести в человечество, есть сила не от мира сего, ивнешнее богатство (Золото. — А. К.) и порядок (Меч. — А. К.) относительно ее неимеет никакого значения. Великое историческое призвание Росси, от котороготолько получают значение и ее ближайшие задачи, есть призвание религиозное ввысшем смысле этого слова. Когда воля и ум людей вступят в действительноеобщение с вечно и истинно существующим, тогда только получат свое положительноезначение и цену все частные формы и элементы жизни и знания — все они будутнеобходимыми органами или посредствами одного живого целого. Их противоречие ивражда, основанная на исключительном самоутверждении каждого, необходимоисчезнет, как только все вместе свободно подчинятся одному общему началу исредоточению.
Когданаступит час обнаружения для России ее исторического призвания, никто не можетсказать, но все показывает, что этот час близок, даже несмотря на то, что врусском обществе не существует почти никакого действительного сознания своейвысшей задачи. Но великие внешние события обыкновенно предшествуют великимпробуждениям общественного сознания. Так, даже Крымская война, совершеннобесплодная в политическом отношении, однако повлияла на сознание нашегообщества. Отрицательному результату этой войны соответствовал и отрицательныйхарактер пробужденного ею сознания. Должно надеяться, что готовящаяся великаяборьба (Балканский поход 1877—1878 годов. — А. К.) послужит могущественнымтолчком для пробуждения положительного сознания русского народа. А до тех пор мы,имеющие несчастье принадлежать к русской интеллигенции, которая вместо образа иподобия Божия все еще продолжает носить образ и подобие обезьяны, — мы должныже, наконец, увидеть свое жалкое положение, должны постараться восстановить всебе русский народный характер, перестать творить кумира изо всякой узкойничтожной идейки, должны стать равнодушнее к ограниченным интересам этой жизни,свободно и разумно уверовать в другую, высшую действительность. Конечно, этавера не зависит от одного желания, но нельзя также думать, что она есть чистаяслучайность или прямо падает с неба. Эта вера есть необходимый результатвнутреннего душевного процесса — процесса решительного освобождения от тойжитейской дряни, которая наполняет наше сердце, и от той мнимо научной школьнойдряни, которая наполняет нашу голову. Ибо отрицание низшего содержания есть темсамым утверждение высшего, и, изгоняя из своей души ложных божков и кумиров, мытем самым вводим в нее истинное Божество» (32).
Еслибы В. С. Соловьев целиком остался на данной позиции, его имя было бы золотымибуквами вписано в историю русской православной мысли. Единственную достойнуюРоссии цель национального существования Владимир Соловьев находил не вкакой-либо частной задаче (форме), а в историческом воссоздании на земле образаПресвятой Троицы через единство Церкви, Державы и Народа («православие,самодержавие, народность», если воспользоваться известным выражением графаС.С.Уварова). Об этом прямо написано в его работе «Русская идея». Припостановке такой соборной задачи Соловьев не отличался в конечном счете ни отКиреевского с Хомяковым, ни от Данилевского с Леонтьевым, ни даже от Страхова сАстафьевым. Различие – и нередко радикальное -- проявлялось в способах еерешения. В. С. Соловьева заботила Русь именно как мировая посредница между«отвлеченными началами» — экономики и политики, нравственности и искусства,личности и державы. «Каким ты хочешь быть Востоком — Востоком Ксеркса ильХриста?» — спрашивал этот поэт-философ. С течением времени, однако, когда достижимостьуниверсальной «свободной теократии» становилась для него все более отдаленной,а на передний план истории все яснее выступало антихристово зло, Соловьевуказал для России опасность панмонголизма: