Казин А. Л.
Философия par excellence
Смотрите,братия, чтобы кто не увлек вас философиею, по стихиям мира сего, а не поХристу.
Колосс.2.8
Летом2000 года, во время поездки на Валаам, у меня состоялся разговор о философии содним христианским поэтом. Поэт сказал примерно следующее: «Для чего нужнафилософия? Она ничего не дает человеку. По существу, это просто потерянноевремя». Помнится, я тогда ответил ему, что и поэзия в известном плане есть рифмованнаяфилософия: во всяком случае, она выражает некий человеческий взгляд на мир (1).Потом я несколько раз возвращался мысленно к этому разговору. В самом деле,поэту – то есть, по определению, человеку культуры – философия может оказаться совершенноне нужной. И хотя говорят, что каждый человек (особенно русский) в своем родефилософ, это не более верно, чем утверждение, что любой человек так или иначе, врач,или предсказатель погоды, или ещё что-нибудь в этом роде. Конечно, у каждого изнас есть своё мнение о том, почему у него болит голова, но за это не даютмедицинского диплома. Точно так же каждый из нас полагает нечто о смерти(философия, согласно Платону, есть прежде всего размышление о смерти), но этововсе не означает, что любой прохожий на улице – профессиональный философ. Воттут-то и скрывается главный парадокс философского мышления: предмет философии –назовем его пока условно смыслом жизни – дан каждому человеку и человечеству вцелом как непреложная умственная задача, в то время как профессионально(сознательно) занимающихся этой проблемой индивидуумов на свете считанныеединицы. Что же, все остальные просто неучи, умственно неполноценные существа,копошащиеся в бытии как слепые кроты в темной норе? Или дело обстоит как-тоиначе – почитали же в «темные» средние века философию служанкой богословия?Разумеется, это немного обидно для «свободомыслящей» личности, но, быть может, всёже точнее выражает суть дела? Вопрос, собственно, заключается в том, каков источникистины для человека – той истины, без которой он не может жить? Если к этомуисточнику ведет профессиональная философия, то тогда всему человечеству, поменьшей мере, нужно окончить философский факультет университета. Если же кэтому роднику воды живой ведет какая-то другая дорога - например, христианскаявера, то какова при этом подлинная роль и место философии?
Сформулированнаяв таком виде, указанная проблема есть основной вопрос верующего разума. Болеетого, это есть основной вопрос русской философии, ибо именно в России вопрос овере и разуме (рациональном знании) был и остается до сих пор наиболееактуальным и спорным моментом национальной культуры, как в его теоретическом,так и в сугубо практическом (прагматическом) повороте. Не предваряя дальнейшегоизложения, скажем, что на Западе проблема верующего разума решена в конечномсчете в пользу разума, на Востоке – в пользу безличной мистической интуиции. Изсовременных христианских стран только в России этот поистине судьбоносныйвопрос все ещё подвешен «на весах Иова» – свидетельством тому четыре русскихреволюции за одно ХХ столетие. Нет ничего практичнее хорошей теории – об этомтоже не следует забывать.
Язнаю, что ничего не знаю.
Сократ.
Вкачестве отправной точки наших рассуждений укажем на то несомненноеобстоятельство, что религии и философии (вере и разуму) трудно друг с другом.Собственно религия - это вера, которая есть «осуществление ожидаемого иуверенность в невидимом» (Евр. 11,1), и уже потому чужда доводов идоказательств. Рациональных (логических) доказательств веры быть не может,потому что это унижает веру. С другой стороны, философия оказывается отрицаниемверы по определению, ибо полагает предмет своего знания как продуктчеловеческого ума. Существуют, правда, промежуточные формы «полуверия» и«полузнания» вроде теософии, однако их положение в «большом» духовномпространстве в принципе маргинально.
Ужеиз этих первоначальных соображений следует, что религиозный и интеллектуальныйподход человека к жизни находятся по отношению друг к другу в состоянии некоейсостязательности. Как бы мы ни понимали религию – как личную веру или церковныйкульт, как «историческое» христианство или «новое религиозное сознание», дажекак «разновидность мифологии»(2) – в любом случае мы должны исходить извнерационального, сверхлогического, дорефлексивного единства человека с Богом,которое зависит прежде всего от откровения (любви и света) Абсолютной Личности,свободно воспринятого в себя человеческой душой. И наоборот, как бы мы ниопределяли философию – как учение о мире в целом, как науку о всеобщих законахприроды, общества и мышления, как вопрошание о бытии и ничто – мы первым деломдолжны настаивать на рациональном, рефлексивном характере философскогодискурса, независимо от того, каков в том или ином случае его познавательныйили ценностный предмет. Таким предметом может оказаться и Бог, и мир, и самчеловек, и даже академическая шапочка на голове человека (3) – однакофилософским наше рассуждение окажется в той мере, в каком оно ухватывает свойобъект как конструктивное (рефлексивно-логическое) порождение нашего сознания,как его собственное самостоятельноек суждение о предельных основаниях бытия.Условно можно сказать, что в религии (и, соответственно, в богословии) Богтворит космос и человека из ничего, тогда как в философии, наоборот, человекпроизводит вселенную из доступного ему «подручного» материала. Мир-человека ичеловек-в-мире – вот предмет и метод философии. Не случайно гениальный философИммануил Кант хотел ограничить разум, чтобы дать место вере. Как основоположникклассической немецкой философии, кенигсбергский мыслитель хорошо понимал, чтовера и разум по существу различны. Если ты верующий христианин, то иди в храм изажигай там свечу. Если же ты хочешь быть философом par excellence, то в храмты можешь пойти только после того, как критически продумал свою веру, какотрефлексировал её, то есть фактически разрешил ей быть своим суверенным(самодержавным) умом. Именно так, кстати, и называется основная«религиоведческая» работа Канта – «Религия в пределах только разума» (1793). Знаменательноеназвание: оно прямо влечет за собой радикальный фейербаховский вывод о том, чтоне Бог сотворил человека, а человек – «бога». Но не будем забегать вперёд.
Вспомним,с чего началась вообще философия. Историки указывают на полумифологическиепредставления древней Индии и Китая, на натуралистические учения милетскойшколы в Греции (вода, воздух, огонь в качестве первоначал мира), напифагорейские числа, наконец, на впечатляющую абстракцию чистого бытия уэлеатов (Парменид, Зенон и др.). Однако вряд ли подлежит сомнению, что своюсобственную родовую сущность западная философия как вид человеческойдеятельности и как область культуры обретает у Сократа (У век до Р.Х.) с егознаменитым призывом «Познай самого себя!»(4). О Сократе рассказывают многоудивительного, он философствовал на рынках, он постоянно подшучивал над людьми,но факт остается фактом: он первый среди европейцев понял и очертил подлинныйметод философии – направленную активность человеческого сознания. Как пишетА.Ф.Лосев, Сократ был «до ужаса разумен… Он первый стал смаковать истину какпроблему сознания» (5).
Говорят,что у Сократа был свой личный демон (daemon). Что именно он нашептывалмыслителю – неизвестно, но жители Афин обвинили мудреца в развращении юношестваи в оскорблении богов. В конце концов Сократ принял яд. В либеральной традициисамоубийство Сократа трактуется обычно как героизм независимой личности (“гдетут пропасть для свободных людей?”), я же думаю, что консервативные афиняне внекотором роде были правы - ведь с точки зрения открывшегося Сократучеловекомудрия, боги и вообще вся жизнь суть нечто вторичное по отношению кчеловеческой мысли и свободе. Выражаясь категориальным языком, знаменитаясократовская майевтика (родовспоможение мысли) оказалась первым шагомосознающей себя саму философии – шагом от теоцентризма к антропоцентризму.
Такили иначе, Сократ оказался отцом западной философской традиции. Именно Сократуследует в первую голову адресовать известное утверждение английского ученого ХХвека А. Уайтхеда о европейской философии как комментарии к учению Платона обидеях. Платон, как известно, был учеником Сократа, и в главном он продолжил егодело. Если резюмировать грандиозный платоновский синтез религии, философии и политикив немногих словах, то позволительно сказать, что платонизм явился попыткойрациональной реконструкции первоначального космогонического мифа с позициичеловеческого разума. Иначе говоря, и платоновский космос, и платоновский эросоказываются, в последнем счете, феноменами антропологического порядка,подлежащими строгому дисциплинарному контролю со стороны мудрецов и стражейидеального государства. Не случайно Платон изгнал художников и поэтов изпроектируемой им республики коммунизма: поэты ведь по природе существанеразумные, нередко даже одержимые (тот же daemon?), и потому опасные. Черезнесколько веков Кант и Гегель подтвердят со своей стороны настороженноеотношение профессиональных рационалистов к искусству. Первый из них выскажетсяо музыке в том смысле, что издаваемый ею шум мешает серьёзной умственнойработе, а второй вообще признает художество низшей ступенью объективного духа,заведомо уступающей философии место «царицы доказательств». Ниже мы увидим, чтов русской философии дело обстояло иначе.
Сказанноени в коей мере не умаляет значения Платона и платонизма – именно какпротиворечивого проекта рациональной реставрации сверхрационального Истока. Платоновскаядуховная интуиция вела его к небу по пути любви («пира»), однако в качествелучшего представителя языческой философской мудрости автор «Государства» и«Законов» дошел только до любви к идеям, которые можно мыслить, но которыминельзя жить. Неудивительно поэтому, что молодое христианство могло 1000 летспустя смело заявить: «Петр витийствует, и Платон умолче; учит Павел, Пифагорпостыдеся…» (канон Великого поста). С точки зрения христианства, даже самаяутонченная античная диалектика есть ничто иное, как плотское мудрование: «этообраз мыслей о Боге и о всем духовном, заимствованный человеком из егосостояния падения, а не из Слова Божия» (свт. Игнатий (Брянчанинов).