Виктор Коган-Ясный
Политика – слово очень многозначное, одновременно и с объективным, и с субъективным смыслом, и с общим, и с локальным значением в русском языке. Политика (politics по-английски) – это, к примеру, принятие государственных решений. Тот, кто в этом участвует, участвует в политике.
Но человек может этого и не признавать, говорить: я не политик, я просто общественный деятель, – и будет прав, потому что в узком смысле политика – это провозглашение не только каких-то частных целей, но и самых общих целей, касающихся основ общества, и предполагает систематическую ответственность не только за их декларирование, но и за достижение результата, а значит – предполагает постоянную профессиональную работу (не «между прочим») для систематического принятия решений, и в рамках такой работы профессиональное заключение союзов и коалиций как на уровне всего общества, так и внутри групп, связанных с управлением, предполагает борьбу за власть, определенную интригу (хотя последнее может сильно не нравиться).
Наконец, политика – это (то, что по-английски policy) линия управленческого поведения, чья угодно линия, например, линия какой-либо государственной власти. Ну, скажем, когда была политическая линия, политика, воля на то, чтобы создать гражданское общество в странах центральной Европы, единая как в руководстве этих стран, так и в западной Европе и США, эта задача была, при всех оговорках и трудностях, решена достаточно быстро.
В России и по отношению к России со стороны Запада такой политики, такой линии и воли не было.
Наконец, политика – это и наш выбор, когда мы идем (или не идем) голосовать.
Если говорить о гражданской общественной инициативе, то она, конечно же, не то же самое, что политика в том или ином узком смысле. Она более конкретна, локальна по своей сути и поэтому, возможно, шире по охвату людей различного плана и убеждений. Если власть, исходя из интересов общества в целом, в том числе из своих корпоративных интересов, своей политической линией не преследует, более того, не игнорирует и даже приветствует гражданскую инициативу, то инициативы, соприкасаясь с такой властью, становятся идейно разнообразными, широкими по числу участников, становятся общественно значимыми и дают начало гражданскому обществу. Гражданская инициатива происходит «снизу», с уровня, как говорят, корней травы, «grassroots». Смысл гражданского общества в том, что много людей по своей собственной инициативе участвуют в гражданских инициативах, понимая, что решение тех или иных проблем зависит непосредственно от их творческих усилий. Гражданское общество направлено на решение проблем, оно созидательно по сути, даже если принимает протестные формы, и ответственная перед обществом (и перед самой собой) власть всегда это осознает.
Гражданское общество означает встречное движение обычных инициативных людей и власти. Ведь важнейшая сфера и ответственность профессиональной политики – это создание атмосферы для продуктивного развития общества. Элементом такой атмосферы является диалог. (Имитация диалога, ритуальные мероприятия, манипулирование, использование с чьей-либо стороны в собственных текущих целях не имеют отношения ни к теме ответственной политики, ни к теме гражданского общества. СМИ также лишь вторичны, а не первичны по отношению ко всей обсуждаемой нами теме. Тем более, не имеет никакого отношения к нашей теме политико-бюрократический плагиат, преднамеренное перехватывание идей у авторов с целью передачи на реализацию «своим людям» и «затирки» авторов; из этого никогда ничего продуктивного не получается).
Правильная в технологическом плане инициатива самой власти гражданскую инициативу заменить не может, ответственная властная корпорация и гражданское общество нуждаются друг в друге.
Насколько можно утверждать, что гражданская общественная инициатива находится вне политики? Можно, наверное, при условии, что авторы и участники инициативы со всей тщательностью не высказывают своих предпочтений в плане всего того, что не относится к ней конкретно. Насколько такое возможно – зависит от многих обстоятельств.
В практическом определении «политика», или «гражданская активность», многое, конечно, субъективно и произвольно, и зависит от того, кто и по каким мотивам дает определение (а это делают не на основе тщательных и всесторонних рассуждений).
Руководитель государства может про себя сказать: я не политик, – в том смысле, что он не хочет быть постоянно вовлечен в управленческий процесс, не хочет во что-то активно вмешиваться без крайней необходимости, а просто стремится лишь смотреть за тем, чтобы все было честно и в порядке.
Смелые люди, которые в Советском Союзе открыто ставили вопрос о нарушении прав человека и международного права, не хотели признавать себя политиками. Они справедливо утверждали, что не участвуют ни в какой интриге, не стремятся осуществить смену властной корпорации, а просто громко говорят правду. Но власть – и не без резона – придерживалась другой точки зрения. Она считала, что эти люди независимостью своих открытых суждений подрывают сами основы ее существования, и сажала их за это в тюрьмы или изгоняла за пределы страны. Как потом оказалось, в своем историческом чутье властная корпорация была права.
Если репрессивная власть считает, что кто-то «влез» на ее территорию, то этот кто-то посредством привлечения к нему пропагандистского внимания сразу же становится политиком, даже сам того абсолютно не желая, даже опасаясь (по моральным причинам или из самосоохранения) приложения к себе категорий политического плана. Но на самом деле политиком в такой ситуации не перестает выступать именно только сама властная корпорация. И термин «политический заключенный» означает не то, что человек лишен свободы за свою политическую деятельность, а только то, что власть расправилась с ним, руководствуясь своими политическими мотивами действий и решений.
Хочу сказать об одном важном для меня различии между гражданской активностью и политической работой. Политик обязан максимально просчитывать все последствия своих шагов, отвечать за это, тогда как гражданский активист не несет на себе в такой же мере бремени ответственности за последствия своих действий.
Но понятия эти, конечно же, широки и переходят одно в другое. Бывают попытки их четко разделить, и они приводят к недоразумениям, к проявлениям гражданской безответственности, если исходят от активных граждан и их сообществ, и к историческим провалам, катастрофам, если исходят от властных корпораций, которые только себя считают компетентными в вопросах общественной важности.
Учитывая сегодняшнюю ситуацию в России, наверное, следует специально остановиться на теме, назовем это, «конкордата». Считаю возможным применить этот исторический термин к такой ситуации, когда авторитарная власть, стараясь не во всем вступать в открытый конфликт с инакомыслящей частью общества и вообще с самостоятельными и инициативными людьми, стремится четко очертить, чем можно заниматься по собственной инициативе и (в той или иной мере) помимо власти, а чем – нет. В зависимости от «мягкости», «либеральности» тоталитарной или авторитарной власти поле для независимости варьируется, но такая власть всегда считает, что оставляет за собой возможность дать немного свободы и возможность взять ее обратно. Такой характер отношений был присущ, к примеру, отношениям между советским государством и основными религиозными объединениями в СССР после 1945 года (Сталин счел непродуктивным уничтожать людей за сам факт религиозных убеждений и сделал акцент на наблюдении за их лояльностью власти). В тех или иных границах правила и рамки сосуществования монопольной власти и инакомыслящих выработаны в ряде стран Латинской Америки, Юго-Восточной Азии, Ближнего Востока, в Китае. Это наблюдается и на части пространства СНГ. Результат для развития стран внешне разный, но даже во внешне «успешных» государствах очевидно ненадежный, требующий серьезных перемен.
Среди прочего, приходит и мысль об эпохе императора Александра III. Этот царь очень заботился об управляемости государства. И его можно понять: страна огромной территории, с очень плохими коммуникациями, населенная очень разнообразными этносами, абсолютное большинство «простого» населения неграмотно, а образованный слой в значительной своей части стоит в резкой оппозиции политическому режиму, вплоть до «поставок» все новых и новых своих представителей не только в ряды идейных революционеров, но и в отряды вооруженных заговорщиков. Исходя из этого, он очень жестоким образом подавлял все, что касалось попыток изменить его систему правления. Но зато в вопросах благотворительности, здравоохранения, просвещения, местного самоуправления, строительства, модернизации промышленности и транспорта он дал значительную свободу. Образованный класс получил как бы безопасное для царя независимое существование и занятие. И были быстро решены многие важнейшие государственные вопросы: создана система широкодоступного здравоохранения и начального образования, заработали суды присяжных с высокой адвокатской культурой. Империя покрылась сетью железных дорог, которая работает и поныне. Выросли многие университеты и технические училища европейского уровня. В империи и вокруг нее не было войны. Казалось бы, путь к историческому успеху. Но оказалось, что наоборот. Свободомыслие не допускалось до стержня политической системы, и основы линии царя не подлежали обсуждению, и это обстоятельство привело к тому, что на важнейшие правительственные должности, в том числе на военные, подбирались не передовые специалисты, а люди, преданные царю. И вскоре после смерти Александра III Россия из-за некомпетентности такого типа руководителей попала в тяжелейший военный и политический кризис войны с Японией, людских потерь, утраты военной мощи и территорий, вооруженного социального конфликта.