Макс Борн описывал поколение ученых, к которому он принадлежал с Эйнштейном, как поколение, рассматривающее объективную, независимую Вселенную с точки зрения "аудитории, наблюдающей пьесу в театре. Эйнштейн все еще верит, что должна существовать связь между наблюдателем и объектом наблюдения. Квантовая механика, однако, интерпретирует атомную физику по-другому. Мы можем сравнивать наблюдателя физического явления не со зрителем, который находится в театре, но со зрителем, который находится на футбольном матче, где акт наблюдения сопровождается аплодисментами, криком, что оказывает существенное влияние на скорость и концентрацию игроков и таким образом влияет на то, что наблюдается. По сути деле, сама жизнь есть более удобное сравнение. В жизни аудитория и актеры являются одними и теми же людьми. Жизнь - это акт экспериментатора, который организует аппарат, определяющий существенные черты наблюдений. Следовательно, не существует объективных ситуаций, как полагает классическая физика" [7, с. 413]. Таким образом, замечания Сорокина являются не только прямой критикой современных социологических методов, но и сближают различающиеся до этого восточные и западные традиции объяснения реальности и установления истины.
Другим уроком, который нам дают коллеги из атомной физики, является характер и роль объяснения и предсказания в науке. И вновь копенгагенская интерпретация и диалог Эйнштейн-Бор являются хорошей иллюстрацией этого урока. Эйнштейн признавал партикулярно-волновой дуализм, что, тем не менее, не снимало для него основные эпистемологические проблемы. Его подход к природе был ньютонианским, а, следовательно, детерминистским. Подобно Ньютону, Эйнштейн озабочен поиском единых, унифицированных принципов [8; 11]. Законы тяготения Ньютона доказывают, что те же самые силы, которые притягивают предметы к Земле, удерживают небесные тела на планетарных орбитах. Одним взмахом Ньютон указывает на принцип в природе, который позволяет соединить необъединяемые до того наблюдения. Коротко говоря, он формулирует законы, при помощи которых вселенская Великая Машина работает. Эйнштейн был уверен, что именно в этом заключается истинная роль ученых, которые должны развивать теории, содержащие внутри себя исчерпывающие объяснения объективной реальности. В этом заключается идеальный предел знания.
Тот факт, что субатомный уровень реальности не полностью детерминирован, Эйнштейну было трудно принять. В самом деле, принцип неопределенности Гейзенберга показывает, что невозможно получить полную информацию о положении частицы и определить ее кинетическую энергию в субатомной среде. Лучшее, что может быть сделано, это подойти к данным параметрам приблизительно, но чем больше мы знаем об одном параметре, тем меньшее мы сможем узнать о другом. Таким образом, вероятность скорее, чем детерминизм становится наилучшим принципом объяснения субатомных феноменов. Хорошо известно, что Эйнштейн не любил эту интерпретацию, потому что она вводила элемент случайности и неопределенности в то, что, по его мнению, является полностью познаваемой Вселенной. Для Эйнштейна Бог не играет в кости с реальностью; и долг физиков Эйнштейн видел в поиске единой теории поля. Именно на формулировку общей теории поля была ориентирована работа Эйнштейна в последние годы его жизни.
Следует подчеркнуть, то, что не сознание наблюдателя вызывает "неопределенность" в принципе Гейзенберга, а тот способ, с помощью которого природа себя обнаруживает. Представьте, что вы хотите узнать одновременно положение и кинетическую энергию электрона и вы обладаете супермикроскопом, позволяющим фиксировать электрон. Но этот микроскоп не в состоянии использовать конвенциональную длину световых волн, ибо длина световых волн слишком огромна для того, чтобы обнаружить намного меньший электрон. Вместо этого должны быть использованы гамма-лучи, потому что "если мы держим волос между ярким светом и стеной, то на стене не будет четко выраженной тени волоса. Он очень тонок по сравнению с длиной волны света. Чтобы что-либо увидеть мы должны ограничить световые волны, которые обеспечивают наше зрение. Другими словами, для того, чтобы увидеть что-либо, необходимо осветить данный предмет с помощью световых волн более коротких, чем сам предмет. Для этой цели Гейзенберг применяет гамма-лучи в своем воображаемом микроскопе" [8, с. 113].
Гамма-лучи имеют более короткую длину волны и более высокий уровень энергии, чем видимый свет. Таким образом, когда гамма лучи воздействуют на воображаемый электрон, они его освещают и тем самым фиксируют его положение. Но вместе с тем это изменяет направление движения электрона и его кинетическую энергию. С другой стороны, свет, который бы не изменил кинетическую энергию частицы, имел бы длину волны большую, чем та, что позволяет обнаружить положение электрона. Следовательно, чем точнее мы фиксируем положение электрона, тем меньше мы знаем о его кинетической энергии.
Принцип Гейзенберга указывает на тот факт, что обобщить явления не всегда возможно. Лучшее, что может сделать исследователь, это установить универсальные условия в виде возможностей, а не в форме непреложных и неизменных законов. Согласно квантовой механике, неопределенность в той же степени соответствует порядку вещей, в какой законы Ньютона описывают природу. Принцип неопределенности имеет два смысла для теоретика социальных наук. Во-первых, некоторые предметы природы, в силу существа природы вещей, не могут быть полностью познанными и совершенно предсказуемыми. Во-вторых, акт наблюдения изменяет то, что наблюдается.
Влияние копенгагенской интерпретации, принципа Гейзенберга и следствия из этих открытий оказали специфическое влияние на социологов. В 1927 г. физики вернули гуманитариев обратно в лоно науки. Социологи перестали быть пассивными наблюдателями Великой Машины. Вместо этого наука и порядок стали выводиться из структуры научного интеллекта. Это показывает нам, что истинная наука не может и не должна быть независимой от субъективных процессов сознания.
Копенгагенская интерпретация открывает новые горизонты для интеграции макро- и микросоциологических сфер. Подобно тому как небесные тела подчинены одним принципам, а субатомные частицы другим, таким же образом организуется подчинение микро- и макросоциологических отношений между людьми. Для того чтобы понять каждый из этих уровней, следует использовать разные принципы познания. Следовательно, добротная социологическая теория не может быть оценена ни с точки зрения идеальных пределов знания, ни с точки зрения унификации индивида, общества и истории. Действительно, как отмечал Р. Мертон, было бы неразумно требовать подобной оценки от науки, которая еще не имеет своего Ньютона, не говоря уже о своих Эйнштейне и Боре [12, с. 6]. Перспективные направления теоретического и методологического порядка находятся в русле исследований феноменологических социологов. Они обеспечивают баланс между солипсизмом и объективизмом, поскольку наилучшим образом обращаются с сознательным конституированием реальности. Традиция феноменологической социологии наиболее адекватна эпистемологии продуктивной науки и позволяет прагматической теории развиваться как на макро- так и на микросоциологическом уровне познания.
Показав недостатки и заблуждения социальных дисциплин, Сорокин обнаруживает в новой физике подтверждение своей отстаиваемой на протяжении долгого времени "дополнительности".Чувственное восприятие не есть единственный путь познания. В науке всегда есть место для интуиции или сверхчувственности. Интуиция очень часто обеспечивает прогресс в науке. Следовательно, адекватная социальная наука должна базироваться на теории, которая придерживается принципов: "Познающий и познаваемое не может существовать в виде одного целого; некоторая степень объединения необходима для приблизительно точного познания объекта; полное единство есть единственный способ для соответствующего познания конечной или истинной реальности" [13, с. 287]. Далее Сорокин утверждает, что, если мы хотим избежать слепых дорог заблудшего эмпиризма, должна произойти фундаментальная реконструкция социологии и психологии сообразно Интегралистской концепции. Это означает использование трехмерной трактовки реальности, объединяющей чувственное, рациональное и сверхрациональное. Интегральная наука требует использования всех этих форм знания для характеристики реальности. Наши чувства направлены на определение физических характеристик феномена, разум ориентирован на восприятие рациональных параметров, а интуиция воспринимает сверхразумные элементы. Для того, чтобы понять явление вообще, необходимо объединить эти три метода. Такое исчерпывающее исследование "в отличие от какого-либо одного метода познания, приведет к наиболее полному и адекватному пониманию" [13, с. 317].