Таким образом, вывод очевиден: конфликтогенность и интегрированность являются равнодействующими переменными соотношения этнического и политического пространств, а степень выраженности одной из них впрямую обусловлена степенью устойчивости данной социальной системы.
Специфическими образованиями, обеспечивающими относительную устойчивость социальных связей и отношений в обществе, являются социальные институты, обладающие как формальной (материальной) структурой, так и внутренней, содержательной деятельностью.
Поскольку предмет наших основных рассуждений - социальные проблемы этничности, обратим внимание прежде всего на внутреннее устройство института, потому что именно в этом значении и можно говорить об институционализации этничности. В самом общем виде содержание любого института состоит в "определенном наборе целесообразно ориентированных стандартов поведения определенных лиц в определенных ситуациях" [8, с. 206]. Примерно также трактует понятие института и зарубежная социология, рассматривая его в "контексте долговременных и регулярных социальных практик" как "установленные образцы поведения" [9].
Все эти стандарты, образцы или нормы поведения как концентрированное выражение социально значимых потребностей, интересов, вкусов, склонностей и предпочтений интериоризируются индивидом в ходе усвоения элементов культуры, которая, как уже говорилось, является одной из характеристик этничности. Именно в этом процессе происходит слияние системы ценностно-нормативных стандартов поведения с индивидуальной мотивацией людей.
Важно подчеркнуть, что наличие общеразделяемой системы ценностей является необходимой предпосылкой стабильности и интеграции любого общества. Конкретным механизмом же обеспечения этой стабильности и является социальный институт, посредством которого регулируются действия людей в различных сферах жизнедеятельности.
Этничность подобно семье может быть отнесена к числу социальных институтов, хотя соединяет в себе черты как социального института, так и социальной общности.
Сам факт вступления в брак означает, что будущие супруги принимают и разделяют господствующие в данном обществе ценностные стандарты семейной жизни. Точно так же и этническая самоидентификация (своеобразный "брак" индивида с этнической группой) свидетельствует о том, что член этнической группы готов солидаризироваться с ценностями данной культуры.
В процессе межличностного взаимодействия происходит усвоение на индвидуально-личностном уровне определенной совокупности потребностей, идеалов, мотивов деятельности, иными словами, - институционализация. Точно так же как молодые супруги интегрируются в социокультурную систему общества, так и член этнической группы осваивает свое этнокультурное пространство. В период актуализации этничности (этнической мобилизации) этнообусловленные социальные нормы и предписания становятся важными регуляторами поведения людей, а этничность в культурно-символическом смысле образует ценностно-нормативное ядро социальной интеграции и контроля, таким образом, полноценно реализуя свою регулятивную функцию.
Приложим сказанное к советскому и постсоветскому пространству.
В СССР основным социальным институтом, управляющим ценностно-нормативным комплексом, была идеология, а государственно-идеологическая идентичность - основой социально-психологической дихотомии, выраженной в сравнении "нас" с "не-нами".
Тем не менее процесс институционализации этничности происходил уже в этот период, причем не только на содержательном уровне (этнонациональные образцы и нормы поведения выступали противодействием полному "растворению" в составе советского народа), но и на формальном. Негласное закрепление преференций и квот для так называемого коренного населения в сфере управления национально-территориальными образованиями СССР привело к образованию этнонациональных элит, выступивших инициаторами дезинтеграции союзного государства.
С начала перестройки этничность еще более институционализируется и постепенно сменяет традиционную советскую идеологию основного института регуляции и контроля: новая государственная идеология в каждом из вновь образованных постсоветских государств, кроме России и Белоруссии, строится на внедрении в массовое сознание идеи именно этнической солидарности, а не консолидации на основе надэтнических ценностей, способных сплотить людей независимо от этнического происхождения.
Прогрессирующее социальное расслоение, неизбежное в период системной трансформации, сопровождается в полиэтническом обществе и этносоциальной дифференциацией, разобщающей граждан одного государства и способствующей общей дестабилизации социальных и, в частности, политических отношений.
Эта тенденция - крайне опасна, хотя и легко объяснима: в условиях социально-психологической неустойчивости своего существования человек "возвращается" в этничность как в свою "большую семью", которая на уровне как массового, так и индивидуально-личностного сознания остается единственной ценностно-нормативной константой, способной предотвратить социальную аномию и фрустрацию.
Именно с этим, скорее всего, связана неявная причина столь громких протестов со стороны представителей ряда российских народов, в частности, Татарстана и Башкирии, относительно отсутствия графы "национальность" (пресловутого "пятого пункта) в российских паспортах нового образца. Ценность этнического происхождения в сознании многих народов России все еще заметно превышает значимость общегражданской идентичности.
Сложность поиска государственной идеи в современной России как раз усугубляется тем, что на этнической основе, как в других постсоветских государствах, строить ее невозможно в силу федеративного устройства России и законодательно закрепленного равноправия всех российских народов - попытка внедрения "русской идеи" неизбежно встретит со стороны представителей национальных меньшинств, особенно территориально "обустроенных", вполне понятное неприятие и обвинение национального большинства (русских) в шовинизме и этноцентризме.
Между тем, этничность постепенно, чаще всего неосознанно, и для русских становится "базовой" ценностью, чему, в частности, способствует актуализация этнических неравенств.
Этническое неравенство присутствует в любом этническом пространстве, ибо этнические группы, точно так же как и все прочие социальные группы, образуют определенную иерархию. Уже в самом этом обстоятельстве заложена потенция конфликта [10].
Однако если в дореволюционной России наряду с сословным признаком универсальным неравенством была конфессиональная принадлежность (не случайно, кстати, даже понятие "инородец", тождественное определению "чужак", относили исключительно к "не-православным" подданным Российской империи), а в СССР - идеологическое самоопределение, то в постсоветский период роль этничности как универсального неравенства существенным образом видоизменяется.
В дооктябрьский период любой "инородец", принявший православие (его в просторечии называли "выкрестом"), во всяком случае, формально, по документам становился русским, причем это относилось даже к евреям - наиболее дискриминируемой этнической группе России. Иными словами, предписанный этнический статус можно было изменить, переменив веру, и "русскость" попадала в ранг уже не аскриптивных, а достигаемых статусов. Этническому происхождению в унитарно организованной державе вообще придавалось значительно меньшее значение, чем впоследствии в СССР, и во всех постсоветских государствах.
Об этом, кстати, косвенно свидетельствует содержание энциклопедического словаря, изданного в России в 1898 г., где географии (то есть пространству) империи отводится более 100 страниц, в то время как ее "племенному", или, выражаясь современным языком, национальному, составу - всего 22 строчки [11, с. 65].
Таким образом, становится очевидно, что этническое неравенство (а, следовательно, и этническая стратификация) в Российской империи хоть и существовало как в любой полиэтнической среде, но по своим последствиям (в частности, "оцениванию") заметно уступало значимости неравенства религиозного, не говоря уже о сословном.
В СССР система социальных неравенств была обусловлена господствующей идеологией, самим характером социальных отношений и политических институтов. В высшую по престижности группу (страт) входила партийно-советская элита, внутри которой существовала еще и своя собственная иерархия. Второе и третье места по уровню материальных благ и привилегий делили высший слой интеллигенции, состоящий из выдающихся ученых и деятелей искусства, и "рабочая аристократия" (передовики, ударники и т.п.), имевшие высокий заработок, особые условия труда и быта, высокий престиж в обществе. Однако между партийно-советской элитой, с одной стороны, и последующими двумя в иерархии группами, с другой, существовала уже значительная дистанция по шкале власти.
Членство в этих группах было связано с позицией конформизма как соответствия нормативным политическим экспектациям. Ориентация на достигаемый статус предполагала по меньшей мере идеологическую лояльность, приносившую позитивные санкции в форме различного рода и уровня привилегий. Наличие или отсутствие партийного билета явно и неявно предопределяло "награду" и "оценивание", а, следовательно, и место в советской иерархии.