Научные тексты как эмпирический материал изучения строения знаний и процессов мысли (стр. 1 из 7)

В предшествующей лекции в связи с некоторыми сомнениями, которые я высказывал по поводу изучаемого предмета, было все же много положений, в которых нечто утверждалось и подчас довольно определенно. Начиная с сегодняшней лекции положение резко меняется. Будет мало определенных и резких утверждений. Моя задача будет состоять в том, чтобы, во-первых, ставить перед вами проблемы, а во-вторых, излагать историю некоторых подходов к решению этих проблем.

Вместе с тем я буду вам, по сути дела, излагать историю тех попыток анализа процессов мышления, которые мы предпринимаем с 1952 года. Вспомним прежде всего основной конечный результат, который мы получили на прошлой лекции. Мы отделили процессы вывода от процессов рассуждения. При этом подчеркивалось, что предметом изучения традиционной формальной логики и дальше математической логики были прежде всего процессы вывода. А если мы хотим ответить на вопрос, в чем, к примеру, ошибся Галилей, решая задачу о соударении шаров, и почему, напротив, Гюйгенс сумел решить эту проблему, то нам придется, решая этот вопрос, иметь дело не с выводом, какой исследовали бы в классической формальной логике, а с другим образованием – рассуждением.

При этом перед нами будет всегда вставать двойная задача. Если бы у нас были какие-то средства для анализа процессов рассуждения, то мы прикладывали бы их как некоторые трафареты к тем или иным процессам рассуждения – к Галилеевым или Гюйгенсовым. И мы получали бы с помощью этих средств некоторое изображение заданных нам единичных рассуждений. Но все это можно было бы делать, если бы у нас такие средства были. Но у нас таких средств нет. И поэтому работа наша будет заключаться в том, что мы должны будем каким-то образом вырабатывать эти средства для анализа рассуждений, с помощью которых решаются различные научные проблемы.

Что же мы имеем, приступая к этой проблеме? С одной стороны, мы имеем некоторые тексты. Будем считать, что эти тексты даны нам в любом количестве и в любом наборе и что мы можем их произвольно группировать. Что я здесь имею в виду? В частности, что мы можем взять какую-то проблему, например описание процесса соударения шаров, и смотреть, как к этому подошел Галилей. И выписать его текст, касающийся этого вопроса. Потом мы можем выписать текст Гюйгенса. Потом мы можем выбрать текст Декарта, если он нам понадобится, и мы вставим его между ними. Затем мы возьмем текст Бернулли. А дальше какой-то текст Лагранжа и т.д.

Если нас заинтересует проблема метода дифференциального и интегрального исчисления, то мы опять можем построить такой набор текстов, начиная с Евдокса, дальше, скажем, Евклид, потом Архимед, потом Кавальери, Кеплер и т.д. И все это будут наборы текстов, относящихся фактически к одной и той же проблеме. Мы будем все эти тексты группировать и получим возможность их сопоставлять. Но на этом, фактически, заканчивается все, что мы имеем. И этого очень мало для того, чтобы двинуться дальше.

Нужно еще ввести сюда целый ряд образований, и без этого никакая исследовательская работа невозможна. И в зависимости от того, что ввести и как ввести, мы будем строить то или иное научное исследование.

Попробуем сейчас представить себе это в общем виде. Очевидно, что для этого нам нужны некоторые средства. Но средств у нас нет. И это, по сути дела, тот результат, который мы здесь получили. Но, с другой стороны, нам нужно получить некоторое описание этого текста, причем описание того, что мы хотим исследовать. А мы говорим, что исследовать надо не вывод, а рассуждение и процесс мысли. Значит, мы должны построить описание рассуждения, или процесса мысли.

Чтобы представить тексты в таком виде, как некоторое рассуждение, или процесс мысли, мы должны применять определенные средства. Кстати, обратите внимание: после того как я нарисовал некоторый план моей работы, я теперь могу апеллировать к нему. Ну, например, я могу заранее утверждать, что хотя у меня средств нет, но я знаю, что они зависят от того, в каком виде я хочу представить текст.

Фактически, я начал рассуждать в обратном порядке. Я ввел некоторые неизвестные величины и обозначил их. Это очень напоминает уже разбиравшийся нами способ рассуждения при решении задачи "сколько птичек сидело на дереве", если сначала сидело сколько-то, а потом прилетело определенное количество и стало другое определенное количество. Решая эту задачу, мы сразу же говорим: на дереве сидело дс птичек. Мы, фактически, уже дали ответ на вопрос задачи, но не в том виде, не в той форме, как это требуется. Зачем же тогда мы вводим этот ответ? Только потому, что теперь он дает нам возможность двигаться в обратном порядке, и в этом заключена суть решения задачи.

Точно таким же образом мы должны будем двигаться и в анализе текстов. Мы не сможем приступить к непосредственному анализу и расчленению. И мы не будем этого делать. Мы пойдем здесь точно таким же путем: сделаем вид, что мы уже решили задачу, и затем будем рассуждать, исходя из этого предполагаемого решения. Но для этого предварительно мы начнем обсуждать вопрос: что же, собственно, мы должны получить в качестве продукта нашего анализа, что, собственно, нам нужно.

Задав требование к продукту нашей работы, мы затем ставим вопрос: какие средства нужны, чтобы получить именно этот продукт? Это "переворачивание" задачи и изменение объекта рассмотрения – очень интересная вещь. По-видимому, очень многое в мышлении построено на таком приеме. Столкнувшись с определенной задачей исследования, мы не исследуем сам объект, а начинаем прежде всего задавать некоторые требования к характеру того знания, которое мы должны получить, решая эту исследовательскую задачу. Мы спрашиваем: в каком знании должен быть изображен этот объект, если мы будем его исследовать?

Но пока от того, что я сказал – что мы должны представить заданные нам тексты в виде рассуждений, или процессов мысли, – мало что изменилось в нашей познавательной, исследовательской ситуации. Пока что даже на этом пути перевертывания задачи исследования мы продвинулись очень мало. Мы пока не знаем, что такое рассуждение, или процесс мысли. И это представление мы не можем получить, анализируя сами тексты. Но как тогда мы должны двигаться?

И здесь начинается самое смешное. Мы берем эти представления буквально с потолка. Мы начинаем придумывать ответ на вопрос совершенно безотносительно к реальному анализу текста. При этом мы, конечно, учитываем все те знания, которые уже существуют. Мы, по сути дела, исходим из них. Эти знания уже есть, мы не проводим какого-либо специального исследования. Мы говорим: предположим, что рассуждение, или процесс мысли, будет представлять собой то-то и то-то. Мы создаем конструкции, исходя из наших общих интуитивных представлений. Потом, построив эти конструкции, мы начинаем накладывать их на тексты. Мы используем эти конструкции в качестве средств анализа текстов.

Предположим, что построенная нами конструкция очень мало соответствует действительному строению рассуждения, или процессов мысли. Но как бы там ни было, а мы уже имеем некоторое средство, и мы можем работать. До этого мы просто не могли начинать саму работу. У нас в руках появилось некоторое орудие, инструмент для работы. Накладывая наши конструкции на тексты, мы начинаем получать разного рода несоответствия и парадоксы. Мы получаем целый ряд показателей существующих расхождений. После этого мы начинаем исследовательский процесс, имеющий "челночный" характер.

Пусть характеристики этих расхождений А, В, С...

Выделяя каждую из них, мы спрашиваем себя, как нужно изменить нашу конструкцию, чтобы эти расхождения исчезли. Мы начинаем перестраивать имеющиеся у нас схемы, чтобы устранить эти расхождения. И проделав всю эту работу, мы получаем новую конструкцию, мы снова накладываем ее на текст, получаем новую группу характеристик, фиксирующих расхождения нашей конструкции с действительным объектом, снова изменяем конструкцию, чтобы элиминировать эти расхождения, и т.д. И каждый такой шаг в челночном движении приближает нас к конструкции, более точно изображающей анализируемый объект.

Описанный выше путь есть путь всякого и любого научного исследования. И, поняв это, вы будете понимать, почему так медленно развивается человеческая наука. Но никакого другого пути, по-видимому, у людей нет. Из этого же вы поймете и другое – парадоксальное высказывание Кутюра, которое я часто цитирую: из ложного следует все остальное, в том числе и истина.

Вместе с тем очевидно, что если первую конструкцию, изображающую ваш объект, вы будете брать не с потолка, если она с самого начала будет "похожей" на объект, то работа последовательных приближений будет резко сокращена.

Мы с вами будем постоянно находиться в таком положении – мы будем проделывать эту челночную работу. Мы будем обсуждать, какие именно исходные представления о рассуждении, или процессе мышления, надо взять, чтобы они были похожи на сами эти объекты.

— А существует ли принципиальная сходимость познавательных движений такого рода?

Нет. Очевидно, принципиальной сходимости в движениях такого рода нет. Именно поэтому приходится быть очень гибкими и иметь готовность к такой гибкости; нужно всегда предусматривать возможность, что мы начнем наше движение с очень неудачных исходных эталонов и тогда не будет этой принципиальной сходимости к конструкции, хорошо изображающей исходный объект. Поэтому мы должны быть готовы к принципиальной смене ориентировки в науке, к принципиальному изменению эталонов и конструкций, выбранных за исходные.

Вполне возможны и часто встречаются случаи, когда, взяв в качестве исходной конструкции некоторое образование К, мы накладываем его на объект, вычленяем характеристики расхождений, строим таким путем последовательность конструкций К1, К2, К3..., и чем дальше мы идем, тем, если можно так сказать, больше удаляемся от структуры объекта. Тогда мы не должны упорствовать, а должны вернуться к исходному пункту движения, зачеркнуть всю исходную конструкцию и начать весь процесс снова – с какой-то другой конструкции.