Весьма характерно, что международная анархия, наличие которой признается теоретиками "британской школы", понимается существенно иначе, нежели в неореализме - как отсутствие международного правительства, а не как отсутствие всяческой управляемости и легитимности в отношениях между нациями [32]. В развитие этой логики, Б. Бузан сформулировал понятие зрелой анархии, принципиально отличающейся прочностью своих нормативных ограничений, накладываемых на деятельность государственных акторов [33].
Другие два направления в анализе сотрудничества подчеркивают наличие и значимость международных норм как существующих относительно независимо от государственных усилий по их созданию и воспроизводству. Если для сторонников британской традиции нормы (и соответственно легитимность международного общества) проистекают из сознательных усилий государств, то для конструктивистов и исторических институционалистов международные нормы обладают мощным самодостаточным влиянием на государства. С точки зрения конструктивистов и исторических институционалистов, нормы не обязательно создаются при непосредственном участии государств и под их контролем и, следовательно, должны быть изучены как независимый от государства субстрат. На этом, однако, сходство конструктивистов и исторических институционалистов в критическом отношении к понятию международной легитимности завершается. В своем понимании позитивного содержания норм эти два подхода существенно разнятся.
Конструктивисты убеждены, что нормы нужно связывать не с политической по своему содержанию легитимностью, а с социальными процессами, развивающимися в международных отношениях, и с прочностью социальной ткани этих отношений. Лидеры государства могут и не отдавать себе сознательного отчета в существовании социальных норм, что отнюдь не отменяет их действия и значимости. Нормы неформальны, мобильны и пластичны, и международная политика есть результат постоянного взаимодействия и взаимопроникновения международных и национальных норм или самообразов (идентичностей) государств относительно их роли и статуса в мире. Мировая политика поэтому представляет собой реальность, постоянную в своей открытости переменам, а государства - единицы, вечно открытые переформулированию своих идентичностей под влиянием внешней среды. Международное сотрудничество должно рассматриваться как результат сходного социального воздействия внешней среды и связанного с ним сходства в национальных ценностях, интересах и предпочтениях государств.
Напротив, для исторических институционалистов сотрудничество - результат воздействия культурных социальных и политических факторов, как международных, так и внутренних. "Длинная тень истории" делает международные нормы гораздо более прочными в их способности формировать у государственных акторов устойчивую национальную идентичность, нежели это видится конструктивистам. Государства, с точки зрения институционалистов, обладают гораздо более четким видением своей роли в мире, чем государства в понимании конструктивистов. Соответственно в институциональной традиции сотрудничество государств есть нечто более устойчивое и долговечное, чем сотрудничество, анализируемое в рамках конструктивистского подхода. Конструктивисты рассматривают национальную идентичность и сотрудничество как гораздо более подвижную, подверженную изменениям реальность.
Различия в интерпретации прочности и характера международного сотрудничества конструктивистами и институционалистами могут быть проиллюстрированы с помощью сопоставления их взглядов на государственный суверенитет. Институцио-налисты рассматривают суверенитет как нечто гораздо более устойчивое и неизменное, в известном смысле препятствующее существенному продвижению по пути к международному сотрудничеству. Распад империй и возникновение новых независимых государств, настойчивое укрепление нормы государственного суверенитета в мире -результат мощного воздействия международной системы, возникшей с заключением Вестфальского мира и упрочившейся с распадом Европейской колониальной системы и традиционных империй на протяжении XIX-XX веков [28]. Напротив, для конструктивистов суверенитет не есть объективно существующая данность, последовательно и неуклонно расширяющая свое влияние в мире. Это норма, распространяющаяся лишь постольку, поскольку этому способствует определенный тип международной системы. Такой процесс нельзя считать неуклонным и однолинейным, поскольку сам тип международной системы не является раз и навсегда предопределенным и может принципиально измениться, как это произошло недавно с распадом биполярной системы, сформированной "холодной войной". Не является он и однотипным: государственный суверенитет может представать в различных формах и обличиях [34]. Следовательно, для конструктивистов межгосударственное сотрудничество легко достижимо (хотя, по-видимому, и менее долговечно), ибо не стеснено по большому счету даже рамками государственного суверенитета. Оно достижимо даже там, где это казалось невозможным для институционалистов, и может стать результатом взаимоадаптации иден-тичностей договаривающихся сторон8.
С точки зрения представителей французской школы социологии международных отношений, принципиально важное значение для анализа сотрудничества государств имеет изучение тех сдвигов, которые происходят во взаимодействии государств и новых участников международных отношений. Межгосударственное сотрудничество, подчеркивает Б. Бади, сегодня уже нельзя анализировать без учета тех изменений, которые отличают современность oт Вестфальской системы международных отношений. В наши дни государство уже не только не единственный, но и не во всех отношениях господствующий актер международной сцены. Усиление взаимозависимости и процессы глобализации порождают фундаментальные новые тенденции в мировой политике, Во-первых, происходит автономизация деятельности транснациональных акторов - этнических, религиозных, культурных, профессиональных и иных групп, мультинациональных фирм, представителей рыночных, коммуникативных, информационных, миграционных потоков, а также диаспор, мафиозных кланов, выдающихся личностей, частных лиц и т.п. В этих условиях государственный суверенитет подрывается "расщеплением" лояльности индивида между тремя относительно самостоятельными мирами - государством, транснациональными и социокультурными сферами. Во-вторых, формируемые многообразными процессами идентификации (этнической, религиозной, групповой) новые акторы все более успешно претендуют на свою собственную роль в международной жизни, стремясь оказывать влияние на ее структуру, на действующих лиц, на возникающие между ними конфликты. Важная особенность происходящих перемен - то, что указанные процессы способствуют дестабилизации всей системы международных отношений, сложившейся в итоге Вестфальских договоров.
При этом мощным источником дестабилизации становится заимствование государством методов и средств сотрудничества, присущих новым международным акторам. В поисках новых форм легитимности государство все чаще идет на замещение отношений гражданской солидарности рыночными отношениями, групповыми связями, транснациональной солидарностью. Делая все больше уступок групповой идентификации (и групповой исключительности), идя на уступки и компромиссы во взаимодействии с новыми акторами, государство активно способствует разрушению главных принципов, составляющих саму основу его легитимности: суверенитета, территориальности, политического представительства [36].
Таким образом, особенности межгосударственного сотрудничества в современных условиях не могут быть правильно поняты, если не учитывать и не подвергать анализу по крайней мере два фундаментальных обстоятельства: во-первых, то, что "чисто" межгосударственного сотрудничества сегодня уже не существует, и, во-вторых, то, что радикальное противопоставление внутренней и внешней политики и полное делегирование гражданами первой из них государству принадлежит прошлому9.
Различия и эвристические возможности социологических направлений в исследовании межгосударственного сотрудничества, возможно, будут более наглядны в эмпирическом контексте постсоветского пространства. Демонстрация некоторых сильных и слабых сторон социологического подхода в сравнении с рационалистическими (неореализм и неолиберализм) подходами на примере постсоветского региона — цель следующего и завершающего раздела.
Социологический подход к международному сотрудничеству и постсоветский регион
Неореалистские и неолиберальные подходы к сотрудничеству, несомненно, способны прояснить немало эмпирических вопросов, возникающих у исследователей постсоветского пространства. Например, последователи теории гегемонистского сотрудничества [38, 6] будут правы, заметив, что неспособность и нежелание России выступить в роли гегемона-локомотива процессов экономического взаимодействия и интеграции помогает объяснить мощное действие центробежных тенденций в Евразии. В свою очередь неолибералы справедливо укажут на наметившееся после 1994 года сближение ряда постсоветских государств, объясняя такое сближение сходством их экономических интересов. В последние два-три года даже Украина существенно скорректировала свое понимание независимости и стремится к налаживанию сотрудничества с Россией, не говоря уже о таких государствах, как Казахстан и Белоруссия. В значительной мере этому способствовали подчеркивающиеся неолибералами различные факторы экономической взаимозависимости (торговая, инвестиционная, производственная, ресурсная).
Тем не менее и неореализм, и неолиберализм далеки от того, чтобы исчерпывающе объяснить происходящие в постсоветском регионе события. Как объяснить, например, различия во внешнеэкономических ориентациях Украины и Казахстана, двух объективно сходных в отношении экономической и военной конкурентоспособности государств? Почему одно государство неизменно подчеркивает свою дистанцию в отношении к СНГ и стремится сотрудничать с постсоветскими государствами на двусторонней основе, в то время как другое настойчиво на протяжении ряда лет выступает с многосторонними инициативами, отстаивая идеи Евразийского союза? Ни неореа-листские, ни неолиберальные подходы, игнорирующие анализ внутригосударственных процессов и политическое происхождение государств, не смогут убедительно ответить на эти вопросы. В области безопасности системные объяснения, как "жесткие" (баланс сил и военно-экономических возможностей), так и более "мягкие" (баланс угроз), также столкнутся с проблемами интерпретации поведения бывших советских республик.