Из сказанного уже ясно, что реализм Поппера, так сказать, аскетический. Он не только не видит в объективной реальности книги, написанной на каком-нибудь, пусть самом абстрактном языке, но и структуры, направляющей познание. Поппер настойчиво предупреждает, что его антиидеалистический реализм не следует смешивать с антиноминалистическим эссенциализмом: свой реализм он называет “третьей точкой зрения”. (Номинализм — философская позиция, утверждающая, что существует только единичное. Общее же может быть выражено при помощи языка, состоящего тоже из единичных предметов.[3]) “Всякий раз, когда мы приступаем к объяснению некоторого предположительного закона посредством новой предположительной теории более высокой степени универсальности, — пишет К.Поппер, — мы открываем нечто большее о мире, мы проникаем глубже в его секреты. И всякий раз, когда нам удается фальсифицировать теорию этого рода, мы совершаем важное новое открытие. Ибо эти фальсификации наиболее важны. Они учат нас неожиданности. И они снова убеждают нас в том, что наши теории, хотя они сотворены нами, хотя они наши изобретения, являются тем не менее подлинными утверждениями о мире: ведь они сталкиваются с тем, что нами никогда не создавалось”[4]
Космогонический подход к науке, настраивающий на целостное и самосогласованное научное мировоззрение, не был характерен для раннего Поппера (до “Логики научного открытия”). Однако и молодой Поппер в отличие от позитивистов, с которыми он был близок, неизменно подчеркивал конструктивную роль метафизики, трактующей о высших принципах (причинах, основаниях) бытия. Если позитивисты считали метафизические конструкции неосмысленными, то Поппер — просто недостаточно разработанными в плане эмпирической проверяемости. “Я не думаю, — пишет Поппер, — что найдется много аргументов в пользу борьбы с метафизикой в целом или в пользу ожидания чего-либо полезного от этой борьбы. Конечно, проблему демаркации науки и метафизики необходимо решать. Однако следует признать, что многие метафизические системы привели к важным научным результатам. В этой связи я могу упомянуть систему Демокрита, а также систему Шопенгауэра, которая весьма напоминает систему Фрейда... В то же время я полагаю, что надо бороться с метафизическими системами, которые очаровывают и сбивают нас с толку. Очевидно также, что нам следует делать то же самое с неметафизическими или антиметафизическими системами, если они проявляют такую же опасную тенденцию”[5]
В предисловии к “Логике научного открытия” Поппер уже характеризует свою философию науки как причастную к космологии — “познанию мира, включая нас самих (и наше знание) как часть этого мира”. “Вся наука, — пишет Поппер, — есть космология, и для меня значение философии не в меньшей степени, чем науки, состоит исключительно в том вкладе, который она вносит в ее разработку”[6]
В Постскриптуме к “Логике научного открытия”, в частности в публикуемом здесь томе этого Постскриптума, ставится также космологическая проблема, ставится даже более традиционно:
“Великая задача естественных наук и натуральной философии — набросать когерентную и понимаемую картину мира”.[7] Поппер отдает здесь, по крайней мере отчасти, дань настроению, выраженному Э.Шредингером в связи с тем диссонансом в физическом мировоззрении, который возник из-за квантовой механики в ее копенгагенской интерпретации. “Та теоретическая наука, — писал Шредингер, — которая не признает, что ее построения, актуальнейшие и важнейшие, служат в итоге для включения в концепции, предназначенные для усвоения образованной прослойкой общества и превращения в органическую часть общей картины мира, теоретическая наука..., представители которой внушают друг другу идеи на языке, понятном в лучшем случае малой группе близких попутчиков, ... обречена на бессилие и паралич, сколько бы не поддерживался этот стиль для избранных...”[8]
Поппер не так суров в своем осуждении элитарной “игры в бисер”. Тем не менее его идеалом является открытая наука в открытом обществе, поддерживающем свободу критики, составляющей существо научной деятельности. Открытость же науки означает участие ученых в философских дискуссиях и разработке того, что Поппер называет “метафизическими исследовательскими программами”. Наука будет открытой системой, если ученые будут с уважением относиться к философии и здравому смыслу. Отсюда, разумеется, не следует требование некритически воспринимать философские доктрины и постулаты здравого смысла. Как и научные “истины”, философские концепции должны постоянно доказывать свое право на существование, участвуя в конкурентной борьбе и подвергаясь критическому испытанию на смелость, ясность, продуктивность и т.д. Здравый смысл полезен и подозрителен одновременно.
Таковы вкратце идейные установки Поппера, преломившиеся в его интерпретации квантовой механики. Однако реализм (точнее — “третья точка зрения”) и космологизм попперовского подхода к квантовой механике слишком мало говорят о той концептуальной технике, которую применял Поппер при интерпретации этой теории. Философия квантовой механики Поппера при ближайшем рассмотрении обнаруживает, по меньшей мере, два концептуальных пласта, отражающих его идейную эволюцию. Привлекая две логически независимые интерпретации квантовой механики, мы получаем инструментарий для идентификации этих пластов в их идейном отношении к другим интерпретациям квантовой теории, а также к тем или иным трактовкам и решениям известных парадоксов этой теории.
2. ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ КАРЛА ПОППЕРА
Проблематика теории познания, и, прежде всего проблемы формирования и развития научного знания, пути постижения истины, вопросы методологии научного поиска продолжают оставаться актуальными и находятся в центре внимания современной философии. Бум, который начался в области истории и методологии науки в Западной философии в 1960-х годах, продолжается до сих пор. Об этом свидетельствует, например, непрекращающиеся дискуссии по проблемам взаимосвязи науки и философии, основании научного знания, формирования и развития теории, научной рациональности, критерий истины и научности и т.п. Поиск основополагающих методологических подходов, осуществленный в странах Запада за последние десятилетия, с целью "нащупать исходную твердую философскую базу" для научной деятельности[9], привел к позитивному сдвигу эпистемологии, но не к окончательному решению ее базовых вопросов.
Начало логико-метологического анализа научного знания было положено неопозитивизмом, который отказался от исследования проблемы возникновения нового знания. Цель науки состоит, согласно неопозитивизму, в формировании базы эмпирических данных в виде фактов науки, которые должны быть репрезентированы языком, недопускающим двусмысленности и не выразительности. В качестве такого языка логическим эмпиризмом был предложен логико-математический понятийный аппарат, отличающийся точностью и ясностью описания изучаемых явлений. Предполагалось, что логические термины должны выражать познавательные значения наблюдений и экспериментов в предложениях, признаваемых эмпирической наукой как предложения "языка науки".
С введением "контекста открытия" логическим позитивизмом была сделана попытка переключаться на анализ эмпирических утверждений с точки зрения их выразимости с помощью логических понятий, исключив, тем самым, из логики и методологии вопросы, связанные с открытием нового знания. При этом эмпирическая эпистемология наделялась статусом основания научного знания, т.е. логические позитивисты были уверены, что эмпирический базис научного знания формируется исключительно на основе языка наблюдения. Отсюда и общая методологическая установка, предполагающая редукцию теоретических суждений к высказываниям наблюдения. Принцип верификации, предложенный позитивистами, как раз и предусматривал признание обладающими научной значимостью только те знания, содержание которых можно обосновать протокольными предложениями.
Поэтому факты науки в доктринах позитивизма абсолютизируются, обладают приматом перед другими элементами научного знания, ибо по их мнению они определяют содержательный смысл и истинность теоретических предложений. Иными словами, согласно концепции логического позитивизма "существует чистый опыт, свободный от деформирующих влияний со стороны познавательной деятельности субъекта и адекватный этому опыту язык; предложения, выражаемые этим языком, проверяются опытом непосредственно и не зависит от теории, так как словарь, используемый для их формирования, не зависит от теоретического словаря"[10]
Усилия позитивизма применить логический аппарат к анализу знания, выражаемых в форме повествовательных предложений, не привели к научно значимым результатам; они столкнулись такими проблемами, разрешить которых нельзя было в рамках принятого им редукционистского подхода к познанию и знанию. В частности, не ясно, почему не все утверждения науки становятся базисными, а только некоторые? Каков критерий их отбора? Каковы их эвристические возможности и гносеологические перспективы? Каков механизм архитектоники научного знания?
Верификационный критерий теоретических утверждений скоро заявил о себе своей ограниченностью, вызвав многочисленную критику в свой адрес. Узость метода верификации прежде всего сказалась на философии, ибо оказалось, что философские предложения неверифицируемые, так как лишены эмпирического значения. На эту сторону недостатка доктрины логического позитивизма указывает Х. Патнэм[11].
Первым, кто обратил на слабость позитивистской доктрины логического анализа научных знаний, был К. Поппер. Он заметил, в частности, что наука в основном имеет дело с идеализированными объектами, которые, с точки зрения позитивистского понимания научного познания, не могут быть верифицированы с помощью протокольных предложений, а значит, объявляются бессмысленными. Кроме того, неверифицируемы многие законы науки, выражаемые в форме предложений типа. Минимальная скорость, необходимая для преодоления земного тяготения и выхода в околоземное пространство, равна 8 км/сек.[12], так как для их верификации требуется множество частных протокольных предложений. Под влиянием критики логический позитивизм ослабил свою позицию введя положение в свою доктрину о частной эмпирической подтверждаемости. Отсюда логически следовало, что достоверностью обладают лишь эмпирические термины и предложения, выраженные с помощью этих терминов, другие понятия и предложения, имеющие непосредственное отношение к законам науки, признавались осмысленными (подтверждаемыми) в силу их способности выдержать частичную верификацию.