Смекни!
smekni.com

Философские идеи И. Канта (стр. 1 из 3)

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РЕПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ

БЕЛОРУСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

Кафедра политологии

РЕФЕРАТ на тему:

«Философские идеи И. Канта»

Выполнил студент I курса ФБД: Клименок М. А.

Проверил преподаватель: Васильева И. Л.

Минск 2001г.

Список использованной литературы:

1. Введение в философию: Учебник для вузов. В 2ч. Ч. 1

/ Под общ. ред. И. Т. Фролова. – М.: Политиздат, 1989.

2. Шаповалов В. Ф. «Основы философии. От классики к современности»: Учеб. пособие для вузов. – М.: ФАИР-ПРЕСС, 1999.

От Р. Декарта до И. Канта пролегает целая эпоха. По справедивости следует упомянуть как минимум двух мыслителей. Это Дж. Локк и Г. Лейбниц. Их труды составили важную веху в эволюции философс­кой и научной мысли. И все же, не кто иной, как И. Кант сумел обобщить в своем творчестве то, что накопила Европа в период после декартовских новаций.

Свою долгую восьмидесятилетнюю жизнь И. Кант провел безвыезд­но в родном Кенигсберге (ныне Калининград) в Восточной Пруссии. Отец его был небогатым ремесленником. Будущий мыслитель получил образование в протестантской школе. Закончив богословский факультет Кенигсбергского университета, он несколько лет проработал домаш­ним учителем в богатых семействах, затем до конца своих дней зани­мался научно-философской и преподавательской деятельностью в сте­нах университета родного города. С детства И. Кант отличался слабым здоровьем. Однако благодаря строгой самодисциплине и аскетическому образу жизни он достиг того, что дожил до глубокой старости.

1. Смысл учения И. Канта в контексте новоевропейской культуры

И. Кант внес свой вклад в дальнейшее развитие и утверждение основных особенностей новоевропейской культуры. Напомним, что ранее они были сформулированы нами следующим образом: активное отношение к миру («западный активизм») и формирование такого понимания научного знания, которое исключало бы из науки всякий субъективный произвол, сделало бы ее знанием общеобязательным — всеобщим и необходимым. Что касается первого (активизма), то здесь вклад И. Канта кажется не столь очевидным: философ делает акцент на активности во внутреннем (духовном) плане. С его точки зрения

сфера подлинной свободы — это сфера духа, т.е. сфера внутреннего мира человека. Именно в своем духовном мире человек волен самооп­ределяться по собственному усмотрению в отличие от мира природы. В последнем царствует необходимость, что подтверждается открывае­мыми наукой законами природы. Законы природы, формулируемые наукой, действуют с железной необходимостью, не зависящей от че­ловека. Обоснованию и изучению сущности научных (т.е. общеобяза­тельных) истин посвящена значительная часть творчества мыслите­ля, прежде всего его знаменитый труд «Критика чистого разума» (1781). «Критика» для И. Канта — это уяснение возможностей и границ, в данном случае — познавательных способностей человека. Одной из таких способностей является то, что у мыслителя получило название «чистого разума». Чистый разум — это способность к теоретическому, т.е. научному мышлению. Этим он отличен от практического разума — способности человека строить свои отношения с другими людьми, определенным образом вести себя. Согласно И. Канту, как теорети­ческий, так и практический разум имеют свои возможности и преде­лы, в рамках которых они только и могут быть признаны компетент­ными. Они не только взаимно ограничивают друг друга (практический разум полагает границы чистому разуму и наоборот), но и заключают ограничения внутри себя. Последнее означает, что разум, как и все другие познавательные способности человека, имеет свою внутрен­нюю структуру и закономерности функционирования. Следователь­но, эти способности могут быть изучены строго научно. По сути дела, в этом состояло великое открытие И. Канта — он показал, а затем раскрыл, что процесс познания может быть рассмотрен особо, от­дельно от других. Гносеология (наука о познании) может быть пост­роена как точная наука на манер математического естествознания. Построению такой науки о познании посвящена значительная часть творчества мыслителя. Она во многом совпадает с его философией в целом. Сам И. Кант сравнивал свой подход с революцией, совершен­ной Н. Коперником. Своеобразный «коперникианский переворот», произведенный И. Кантом, состоял в том, что мыслитель предложил переместить центр рассмотрения (подобно тому как Н. Коперник пе­реместил центр мира) с того, «что познается» (предмета познания), на то, «с помощью чего и как познается» (познавательные способно­сти человека). Решая задачу создания гносеологии, отвечающей кри­териям научности, И. Кант поступал в соответствии с духом эпохи. Одновременно он вносил новый вклад в торжество новоевропейской науки. Заложенный Р. Декартом взгляд на общеобязательный и в этом смысле «безличный» характер научного знания получил у И. Канта Дальнейшее развитие. Но И. Кант переносит подход, примененный до него в сфере естествознания, на ту сферу, которая издавна была сфе-рой метафизики. Теперь ему необходимо провести новые разграничи­тельные линии между наукой и нравственностью, между наукой и личной душевной жизнью и даже между последней и этикой (наукой о нравственности). Система разграничительных линий — характерная черта философии И. Канта, на нее следует обратить особое внимание. Характерен пример, который приводит в своей книге известный рус­ский философ Ф. Степун (1889-1965). Ему довелось быть учеником профессора В. Виндельбанда, глубокого знатока творчества И. Канта, одного из представителей школы неокантианства, возникшей в кон­це XIX — начале XX в.

«В семинаре Виндельбанда шла оживленная дискуссия о свободе воли. Виндельбанд разъяснял свою (в основе кантовскую) точку зре­ния, согласно которой признание за человеком свободной воли с науч­ной точки зрения невозможно, а с нравственной — необходимо. Вполне понимая эту методологическую мысль, я все же настойчиво допраши­вал Виндельбанда, какая же точка зрения, научная или этическая, соот­ветствует высшей истине. С непринятою в университете горячностью я доказывал маститому философу, что его методологическое разрешение проблемы было бы допустимо лишь в том случае, если бы у каждого преступника было бы две головы: одна для снесения с плеч, как того требуется с нравственной точки зрения, согласно которой человек от­вечает за свои поступки, а другая для оставления ее на плечах ввиду господства над душою человека закона причинности, не признающего различия между добром и злом. Это мое <...> соображение Виндельбанд спокойно и снисходительно парировал выяснением третьего мето­дологического ряда. Вопрос о наказании разрешался им и не в научно-причинном, и не в этически-нормативном плане, а в плане целесообраз­ности. Наказание преступника он оправдывал необходимостью охране­ния общества и государства от «асоциальных элементов». В связи с такой постановкой вопроса Виндельбанд допускал <...> ослабление наказания в благополучные времена и требовал резкого его усиления в эпохи войн и революций. Этот «цинизм» до глубины души возмутил меня... Когда спор <...> окончательно загнал меня в тупик, я, набравшись храбро­сти, в упор спросил его: как, по его мнению, думает сам Господь Бог, будучи высшим единством мира. Он ведь никак не может иметь трех разных ответов на один и тот же вопрос... Ласково улыбнувшись мне своего умно-проницательной улыбкою, он ответил, что на мой вопрос у него, конечно, есть свой ответ, но это уже его «частная метафизика» (Privat metaphysik), его личная вера, не могущая быть предметом семинарских занятий»1.

Кантовская философия в двух ее важнейших разделах — учении о познании и этике — сознательно строится по образцу объективной нау­ки. (Основные черты этого образца разработаны Р. Декартом и другими мыслителями XVII в.) А раз это так, то в такой философии для интим­ных откровений и душевных излияний уже нет места. Личные взгляды превращаются в частное дело индивида — «приватную метафизику», по словам В. Виндельбанда. Они не только не могут быть предметом универ­ситетского семинара, но и не должны определяться государственной или иной властью, контролироваться ею. Отсюда прямо вытекает идея либерального государства. Одним из основоположников этой идеи по праву считается И. Кант, о чем мы специально скажем ниже. Пока же вернем­ся к общей характеристике кантовской философии.

В результате кантовского переворота в философии изучение по­знавательных способностей становится важнейшей философской темой. Таким образом, гносеология, или учение о познании, оказывается от­правным пунктом кантовской системы. И. Кант выделяет три формы, или три главные способности познания — чувственность (органы чувств), рассудок, разум. Однако интересуют они мыслителя лишь постольку, поскольку участвуют в производстве знания особого типа — знания необходимого и всеобщего. Это то самое знание, которое со времен Р. Декарта только и может считаться подлинно научным. Такое знание выражается через суждения определенного типа. Согласно Канту — это «синтетические суждения априори», или «априорные синтетические суж­дения». Их отличают две характеристики. Во-первых, они не вытекают из опыта; в них констатируется то, что носит доопытный — «априорный» — характер. Этим они отличаются от суждений опытного — «апостериор­ного» — характера. Во-вторых, в них полагается нечто новое, не со­держащееся в понятии того, о чем в них сказывается. Этим они отли­чаются от суждений аналитических. В последних предикат вытекает из субъекта, например: «тело есть нечто протяженное». Эта истина имеет всеобщий характер, но только потому, что протяженность уже содер­жится в понятии тела. Это суждение аналитическое.

Синтетические суждения априори характерны для математики: арифметики и геометрии. Все арифметические операции суть не что иное, как такого рода суждения. На чем основывается наше убежде­ние в их истинности? Или же, например, геометрический тезис о том, что кратчайшее расстояние между двумя точками есть прямая, — почему он нам кажется естественным? Ответ И. Канта таков. В основе арифметики лежит наше представление о временной последовательно­сти, о промежутке между «до» и «после». Само понятие числа есть промежуток между «до» и «после». Что такое число «3»? Это то, что расположено между «2» и «4», предыдущими и последующими числа­ми. Мы воспринимаем мир не хаотически, а в определенной времен­ной упорядоченности. Именно это и рождает способность к счету, а вместе с ней и возможность арифметики. Аналогичным образом про­странственная упорядоченность нашего восприятия есть условие и га­рантия истин геометрии. Следовательно, пространство и время, как формы упорядочения мира, суть условия возможности математики как строгой науки. Вместе с этим становится возможным математи­ческое естествознание, построенное не только на экспериментальных констатациях, но формулирующее истины, не зависящие от наблю­дений, т.е. всеобщие и необходимые.