пять чувств будут полны веселья и душа будет охвачена такой
радостью, какой она только может пожелать и на какую может на-
деяться, это еще ничего не значит, ибо меру ее возможностей мы
знаем. И если в этом есть хоть что-нибудь человеческое, зна-
чит, в этом нет ничего божественного. Если оно не отличается
от нашего земного существования, то оно ничего не стоит. Все
радости смертных тоже смертны. Если нас еще может трогать и
радовать в будущем мире то, что мы узнаем наших родителей, на-
ших детей и наших друзей, если мы еще ценим такие удовольст-
вия, то это показывает, что мы находимся еще во власти земных
и преходящих радостей. Мы не в состоянии достойным образом
оценить величие этих возвышенных и божественных обещаний, если
способны их как-то понять; ибо для того, чтобы представить их
себе надлежащим образом, их следует мыслить невообразимыми,
невыразимыми, непостижимыми и глубоко отличными от нашего жал-
кого опыта. "Не видел того глаз, - говорит апостол Павел, - не
слышало того ухо, и не приходило то на сердце человеку, что
приготовил Бог любящим Его". И если для того, чтобы сделать
нас к этому способными, потребуется преобразовать и изменить
наше существо (как ты этому учишь, Платон, путем описанных то-
бой очищений), то это изменение должно быть таким коренным и
всесторонним, что мы перестанем быть в физическом смысле тем,
чем были, и эти награды на том свете получит уже какое-то дру-
гое существо.
Ибо когда мы говорим о метемпсихозе Пифагора и о том, как
он представлял себе переселение душ, то разве мы думаем, что
лев, в котором воплотилась душа Цезаря, испытывает те же
страсти, которые волновали Цезаря, или что лев и есть Цезарь!
Если бы это было так, то были бы правы те, кто, оспаривая это
мнение Платона, упрекали его в том, что в таком случае могло
бы оказаться, что превратившаяся в мула мать возила бы на себе
сына, и приводили другие подобные нелепости. И разве новые су-
щества, возникшие при этих превращениях одних животных в дру-
гих того же вида, не будут иными, чем их предшественники. Го-
ворят, что из пепла феникса рождается червь, а потом другой
феникс; можно ли думать: что этот второй феникс не будет отли-
чаться от первого. Мы видим. что шелковичный червь умирает и
засыхает и из него образуется бабочка, а из нее в свою очередь
другой червь, которого нелепо было бы принимать за первого.
То, что однажды прекратило существование, того больше нет. И
когда в другом месте ты, Платон, говоришь, что этими воздаяни-
ями в будущей жизни будет наслаждаться духовная часть челове-
ка, то ты говоришь нечто маловероятное. Ибо тот, кто будет ис-
пытывать это наслаждение, не будет больше человеком, а следо-
вательно, это будем не мы; ведь мы состоим из двух основных
частей, разделение которых и есть смерть и разрушение нашего
существа. Не говорим же мы, что человек страдает, когда черви
точат части его бывшего тела или когда оно гниет в земле".
11. О ВЕРЕ
Монтень отделяет идею бога от человека, мотивируя это тем,
что эта идея как бы недоступна и непостижима для человека, ко-
торый, если она ему не дается "чудом", обречен поэтому на бес-
конечное ожидание и в конце концов привыкает обходиться без
сверхъестественной помощи, привыкает чувствовать себя незави-
симым и самостоятельным. Отсутствие подлинной веры, по мнению
Монтеня, даваемой только откровением, оказывается причиной то-
го, что у его современников она плохо согласуется с поведением
и образом жизни. Монтень убежден, что религиозная вера служит
лишь прикрытием в междоусобной борьбе Франции, каждая партия
использует ее в своих интересах.
"Признаемся: ведь мы ее направляем куда нам заблагорассу-
дится! Разве мы не лепим, как из воска, сколько угодно проти-
воположных образов из столь единого и твердого вероучения. Где
это было видано больше, чем во Франции в наши дни. И те, кто
направляет ее налево, и те, кто направляет ее направо, и те,
кто говорит: "Это черное", и те, кто говорит: "Это белое", -
все одинаково используют ее в своих честолюбивых и корыстных
целях, совершенно одинаково творя бесчинства и беззакония..."
На скептицизм,на сомнение опирается Монтень,когда склоняется
к подчинению "законам той страны, где ты живешь". Причина этих
убеждений - гражданские войны и те события,свидетелем которых
ему пришлось быть.Испытания,потрясшие страну,заставили писате-
ля многое передумать,он приходит к выводу о том, что ко всем
политическим и социальным потрясениям следует относиться осто-
рожно,так как они могут приводить к самым непредсказуемым пос-
ледствиям:хочешь одного,а получается совершенно другое.Пример
этого-религиозная реформация,следствием которой оказалась раз-
рушительная тридцатилетняя гражданская война,отбросившая стра-
ну на несколько десятилетий назад.Монтень стремился к единству
страны,выступая против фанатизма враждующих партий.Как и в
вопросе о познании,он склонен стремиться здесь к поиску некой
первопричины,первозакона,ненарушаемого в течение длительного
времени.
"И только те законы заслуживают истинного почитания,которым
бог обеспечил существование настолько длительное,что никто уже
того не знает,когда они возникли и были ли до них какие-либо
другие.
А пока что,поскольку мы сами устанавливаем правила нашего
поведения,мы обречены на чудовищный хаос.Действительно,правило,
которое наш разум рекомендует нам как наиболее в этом отноше-
нии надежное и правдоподобное,состоит в том,что каждый должен
повиноваться законам своей страны; таково было воззрение Сок-
рата внушенное ему,по его словам,свыше.Но что это значит,как
не то,что мы должны руководствоваться случайным правилом.
Истина должна быть общепризнанной и повсюду одинаковой.Если бы
человек способен был познать истинную сущность справедливости и
правосудия,он не связывал бы их с обычаями той или иной страны:
истина не зависела бы от того,как представляют ее себе персы
или индийцы.Ничто так не подвержено постоянным изменениям,как
законы.На протяжении моей жизни наши соседи англичане три или
четыре раза меняли не только свою политику,которая считается
наиболее неустойчивой областью,но и свои убеждения в самом
важном деле - в вопросе о религии.Мне это тем более досадно и
стыдно,что англичане-народ,с которым мои земляки некогда сос-
тояли в столь близком родстве,что в моем доме и по сей день
имеется немало следов этого старого родства.
12. О ЗАКОНАХ
И у нас во Франции я замечал,что некоторые проступки,кото-
рые раньше карались смертью,некоторое время спустя объявлялись
законными;и мы,которые обвиняем в этом других,можем сами,в за-
висимости от случайностей войны,оказаться в один прекрасный
день виновными в оскорблении человеческого и божеского величия,
поскольку наша справедливость по прошествии немногих лет прев-
ратится в свою противоположность,оказавшись несправедливостью."
Довольно тяжело с полной уверенностью судить, "что такое хоро-
шо, и что такое плохо", ибо "добро и зло - одно и то же". То,
что сегодня представляется верным, правильным, завтра может
оказаться и вредным, неверным. С другой стороны, что для одно-
го истинно, очевидно, то для другого может оказаться противо-
речивым, неочевидным и ложным. А посему и создать действитель-
но вечные законы общественного бытия человеку, наверное, не
под силу. Но и говорить, что таких законов вообще не существу-
ет, было бы неверным. Сушествуют и "вечные" ценности, и биб-
лейские заповеди, возникшие очень давно: "не убий", "не укради"
и подобные.
"Мог ли древний бог яснее обличить людей в незнании бога и
лучше преподать им,что религия есть не что иное,как их собс-
твенное измышление,необходимое для поддержания их человеческо-
го общества,чем заявив-как он это сделал-тем,кто искал настав-
ления у его треножника,что истинной религией для каждого явля-
ется та,которая охраняется обычаем той страны,где он родился...
Не только предположительно,но и на деле лучшее государс-
твенное устройство для любого народа-это то,которое сохранило
его как целое.Особенности и основные достоинства этого госу-
дарственного устройства зависят от породивших его обычаев.Мы
всегда с большой охотой сетуем на условия,в которых живем.И
все же я держусь того мнения,что жаждать власти немногих в го-
сударстве,где правит народ,или стремиться в монархическом го-
сударстве к иному виду правления - это преступление и безумие."
Эта мысль тем более интересна, если проследить ее на истории,
скажем, России. Не говоря о событиях 1917 года, ибо тогда
пришлось бы четко определиться с тем, что же произошло тогда:
обычный "дворцовый" переворот, прикрытый идеями власти народа,
или монархию сменила или, скажем,демократия,или "власть немно-
гих". Возьмем, к примеру, выборы президента России и появление
связанных с ними идейных утверждений типа "в России устанавли-
вается демократическая форма правления". Если она только уста-
навливается, следовательно, до этого в стране не было демокра-
тического строя, а общественное устройство было каким-то
иным (я намеренно не хочу вступать в полемику по вопросу наше-
го политического строя 1917 - 1991). Предположим, что сейчас
действительно устанавливается политический строй, отличный от
уже существовавшего ранее. Тогда, по Монтеню, прешествующий
строй действительно был "не лучшим государственным уст-
ройством", ибо не сохранил государства целым, следовательно,
установление в стране нового общественного порядка рационально.