Цветаева Нина Николаевна - научный сотрудник Социологического института Российской академии наук
Описывая результаты анализа нарративов "крестьянского" поколения, мы уже говорили о том, что в самом определении дискурса как коммуникативного акта и социального диалога содержится проблематика его обусловленности временем - эпохой, в которой живут участники диалога. В нашем исследовании речь идет о биографическом дискурсе советской эпохи, о том, насколько стереотипы и ценности советской идеологии, языка эпохи, укоренены в привычках и навыках осмысления собственной жизни авторами нарративов.
Понятно, что процесс складывания языка эпохи развивается во времени и имеет на каждой ступени свою историю. Биографические нарративы дают возможность уловить, реконструировать эту историю. В силу этого биографический дискурс советской эпохи рассматривается в исследовании через призму нарративов представителей тех поколений, которые символизируют определенные этапы этого процесса - переходные периоды жизни советского общества. Это позволяет не только обосновать критерии отбора нарративов для анализа, но и подчеркнуть поэтапную симптоматику социально-культурных изменений в советском обществе, включая и сегодняшние.
Напомним также, что методическим "ключом" данного исследования является характеристика биографического дискурса через те смысловые структуры ("фигуры логики") нарративов, которые образуются при анализе отношения между событийной канвой нарратива и высказываемыми его автором оценочными суждениями, что речь идет не о референциальности истории жизни, а о том, как строится человеком дискурс этой истории, каковы его навыки осмысливать свою жизнь или, используя терминологию П. Бурдье, каковы "практические схемы" его мышления. Причем, как это и предполагает биографический метод, интерес представляют прежде всего диапазон и вариативность обнаруженных в текстах смысловых структур, "репертуар возможностей", а не частота их обнаружения.
Первый этап исследования - анализ "истоков" биографического дискурса советской эпохи - проводился на нарративах людей, принадлежавших к поколению очевидцев и участников социальных коллизий становления советской власти. Тот факт, что большая часть представителей этого поколения являлись крестьянами по происхождению, определил схему анализа их нарративов. Основной акцент в анализе был сделан на взаимодействии крестьянской культуры авторов нарративов с идеологией советской эпохи, на трансформации крестьянского мировосприятия под воздействием этой идеологии, на том, как начинал складываться дискурс советской эпохи, как запомнились этим людям, жившими в эпоху перемен, такие судьбоносные для их жизни события, как гражданская война, революция, коллективизация, как эти события представлены в их биографической памяти, какими идеологическими формулами и обобщениями они сопровождаются.
Результаты исследования биографических нарративов этого поколения (для краткости названного "крестьянским") свидетельствовали о низком уровне индивидуализации мировосприятия авторов нарративов, их неумении рационализировать свою биографию, об отсутствии в их рассказах смысловых моделей жизни и способов самоутверждения кроме тех, которые задавались стандартными формулами идеологии советской эпохи. Кроме того, в нарративах этого поколения обнаруживались деформации и противоречия, свидетельствующие о неспособности человека совместить практическую логику своей жизни и логику советской идеологии, его закрепощенности и беззащитности перед властью структурной мифологической схемы.
Следующим поколением, нарративы которого характеризовали особенности биографического дискурса советской эпохи, стало поколение, вошедшее в советскую историографию под именем "шестидесятников". Как и "крестьянское", это поколение символизировало своего рода "переходную" эпоху - годы "оттепели", годы разоблачения "культа личности" Сталина и некоторого смягчения идеологии. Это позволяло надеяться, что анализ нарративов этого поколения не только выявит межпоколенческую динамику биографического дискурса, но и обнаружит свидетельства освобождения мировосприятия человека от давления идеологических стандартов советской эпохи.
Основу для анализа нарративов этого поколения составили материалы тематического конкурса автобиографий "шестидесятников" "Гляжу в себя как в зеркало эпохи", проведенного осенью 1994 - весной 1995 годов среди граждан Санкт-Петербурга Биографическим Фондом Санкт-Петербургского филиала Института социологии Российской Академии наук. Участниками конкурса оказались 93 человека, 44 женщины и 49 мужчин, чаще всего 30-ых годов рождения, то есть те, кто встретил свое взросление в 50-ых - начале 60-ых. Так как среди участников конкурса оказались люди самых разных профессий (от медсестры и шофера до инженера, врача, начальника стройки), можно сказать, что тема конкурса не ограничила круг его участников и результаты анализа характеризуют скорее "простого советского человека", чем моральных активистов эпохи 60-ых.
Образование и "зримые следы" социальных и политических событий юности
Ориентируясь на позицию, что каждое поколение несет на себе "зримые следы социальных и политических событий эпохи своей юности", от биографического дискурса участников конкурса "шестидесятников" "Гляжу в себя как в зеркало эпохи" можно было ожидать подробных и развернутых характеристик эпохи. И первым шагом уяснения этих характеристик было то, как люди, приславшие биографические нарративы на конкурс, объясняют свое участие в конкурсе и представляют эпоху 60-ых, каковы "зримые следы" событий их юности.
Анализ нарративов участников конкурса показал, что эти "следы" образуют два типа дискурса, в каждом из которых действуют свои символы и метафоры. Один тип дискурса - это язык литературный, язык образованных людей, интеллигенции. Другой - язык людей малообразованных.
Вот как выглядит эпоха 60-ых в нарративах образованных участников конкурса: "на какое-то время мы поверили, что мы свободны и можем жить по совести, быть самим собой", "все вздохнули свободно", "много стали говорить о новой жизни, появилось много публикаций"; "60-ые - самые интересные и насыщенные: слушали наших шестидесятников-поэтов, зачитывались (чаще скрытно) "Одним днем Ивана Денисовича"; "60-ые - это время, когда все щурились от солнца, как сказал Жванецкий"; "отношу себя к числу шестидесятников - тех, чье идейное формирование на базе коммунистической идеологии происходило после смерти Сталина, кто испытал очистительное влияние ХХ съезда"; "мы кожей чувствовали духовный рост общества, презирали обыденность, рвались к интересной работе"; "в это время происходило освоение космоса, целины"; "знаменательное событие - доклад Хрущева - началось осмысливание"; "моральный кодекс строителя коммунизма", "всенародная государственная власть", "поклонение науке".
У малообразованных участников конкурса прямые оценки эпохи 60-ых очень редки. Можно сказать, что фактически они не выделяют это время как особую эпоху и не объясняют с этой точки зрения свое участие в конкурсе. В тех же случаях, когда в их нарративах все же появляются характеристики этого времени, они конкретны и "материальны", а эпоха 60-х определяется прежде всего как время хрущевских реформ ("перебои с хлебом", "вместо привычных культур на полях кукуруза", "хозяйки расставались со своими буренками"...). Другими словами, 60-ые годы вообще не фиксируются ими как "оттепель", как освобождение страны и личности, как смягчение режима и изменения идеологии.
Итак, то, что запомнилось первым и символизирует для них эпоху 60-ых, не входит "в круг внимания" вторых. Явное различие мировосприятия образованных и малообразованных участников конкурс производит впечатление, что жизненные миры этих групп почти не соприкасаются и что интеллигенция российского общества (если так называть людей, имеющих высшее образование) действительно утратила свою сакральную функцию "хранителей идеалов", трансляторов универсальных культурных образцов и продолжает лишь "воображаемое, фантомное существование".
Специфика советского адаптивного габитуса
Остановимся теперь на той характеристике биографического дискурса, которая оказалась определяющей в нарративах представителей "крестьянского" поколения, - зависимости их мировосприятия от идеологических формул советской эпохи и самом ярком выражении этой зависимости - противоречиях. Противоречия прочитывались в нарративах, когда их авторы, рассказывая о разорении в результате коллективизации крестьянской жизни своей семьи, не только не осуждали порядок, искалечивший эту жизнь, а даже оправдывали его, демонстрируя приверженность идеологическим формулам прошлого.
При описании результатов анализа нарративов "крестьянского" поколения уже говорилось о том, что эту характеристику биографического дискурса можно интерпретировать по схеме, которую применяет в своем исследовании автобиографий Пекка Руус. Он пользуется терминологией Пьера Бурдье, соглашаясь с ним, что народные классы в основном приспосабливаются к своим обстоятельствам, "выбирая необходимость" и их габитус можно определить прежде всего как адаптивный. С этой позиции оценивая противоречия в нарративах "крестьянского" поколения, мы говорили, что в адаптивном крестьянском габитусе появляются несвойственные ему элементы. Основу своеобразия составляет то, что "глубокий реализм" адаптивного габитуса размывается, в результате чего нарративах обнаруживаются противоречия, свидетельствующие о неспособности человека совместить практическую логику своей жизни и логику высказываемых им оценок или, в терминах Бурдье и Рууса, логику истории жизни и логику поля (то есть "общества" и "культуры").