В своем быту — и все! Лучше и не скажешь. Вот только стоило ли затевать “освободительную борьбу”, обернувшуюся горой трупов, чтобы в конце концов прийти к осознанию очевидных, элементарных азов цивилизованной жизни…
Империя и клерикалы
Патриотический долг, национальное достоинство, правовая легитимность — это все хорошо. Но как насчет свободы? Где гарантия, что Россия не выберет себе снова какой-нибудь тоталитарный вариант империи из недавнего прошлого?
Тоталитаризм возникает, когда исчезает разделение между светской и духовной властью. Когда либо первая подавляет и подменяет собой вторую (как в нацистском рейхе, в коммунистических СССР и Китае), либо вторая первую (как в хомейнистском Иране и талибском Афганистане), либо обе сливаются в едином экстазе (как в современных Судане и Саудовской Аравии). Нам сегодня если чего и стоит опасаться, то только третьего варианта, в форме клерикальной “православной державы”. Есть ли тут угроза?
Да, пожалуй. Лобзания наших политических иерархов с церковными становятся уже просто неприличными, армейские политруки вовсю талдычат о “православии-народности”, а без батюшки с кадилом уже не обходится, кажется, открытие ни одного общественного здания. Только империя тут не попутчик. Совсем наоборот.
Наше православие почвенно и архаично, и это прекрасно. Такой, наверное, и должна быть религия: все заповеди давно известны, новых не надо, и за морем они те же, что у нас. Куда мчаться, что модернизировать? Империя же обременена задачей модернизации, ее вектор — вовне, в мир, в прогресс. И Россия не исключение: вспомним Петра, нашего первого “классического” императора. И вспомним, каковы были его отношения с православными владыками и той традицией, которую они представляли.
Когда пугают “православной империей”, обычно кивают на Россию XIX века, от Николая I и далее. Но тогда империя была как раз слишком занята внутренними делами, не в меру тщательным перевариванием обретенных в прежние века территорий. И русифицирующее православие оказалось тут как тут, векторы усилий светской и духовной власти совпали. Что не пошло на пользу ни империи, сразу отставшей от ведущих европейских держав, ни церкви, превратившейся в идеологический департамент государства, ни всему обществу, в итоге заплатившему за эту “симфонию властей” катастрофой 17-го года. А зачем сегодня РПЦ нужна империи? Обращать в русскую веру украинских папистов и китайских басурман? Благословлять ратников?
Сегодня успехи в борьбе за мировое влияние определяются не числом взятых крепостей и крещеных туземцев, а числом экспортируемых автомобилей и компьютеров, объемом инвестируемых в чужие страны капиталов, авторитетом говорящих на языке империи профессоров и театральных режиссеров. Каким образом политизированное православие будет содействовать экспансии отечественных технологий, бизнеса, науки, культуры? В условиях, когда мир давно поделен между конфессиями, кому и как РПЦ поможет проникать на протестантский и католический Запад, на мусульманский Юг, на буддийский и конфуцианский Восток?
Никому и никак. Сегодня клерикальная модель “русского православного государства” может быть только моделью изоляционистской, ориентированной на консервацию нашей отсталости (и привилегий для некоторых элитных групп). Лучше других это понимают как раз те политики “либерально-имперской закваски”, которые на деле озабочены преодолением этой отсталости, кому не надо объяснять, что “особый путь” любой державы — это путь ее выхода на геополитический рынок, в мир глобальной конкуренции. Где только и можно утвердить самобытные национальные ценности, поскольку они того стоят.
Речь не о том, что “прогрессистские” светские и традиционалистские духовные власти должны пребывать в конфликте, — наоборот, между ними должно быть бесконфликтное разделение труда. Кому положено отвечать за душу, пусть за нее и отвечает (тут забот невпроворот всем нашим конфессиям, не только православию). А кому отвечать за дела мирские, тому и карты в руки. Богу богово, кесарю кесарево — эта вечная формула и есть залог свободы. Чтобы формула работала, надо, чтобы клир не лез в дела государства, а государство не лезло к гражданам с душеспасительной идеологией. И спокойным за это можно быть именно тогда, когда власть займется политикой в либерально-имперском ключе, понимая, что вся наша национальная идея — это конкурентоспособность страны на всех уровнях, и больше ничего. Ничего, что нуждалось бы в услугах штатных идеологов в мундирах или в рясах. Тот факт, что эта мысль не чужда, кажется, и нашему высшему руководству, вообще-то не должен удивлять. Понимание того, что современное государство сильно конкурентоспособностью граждан, а последняя производна от их свободы и мотивации, делает либералом всякого, кто заинтересован в мощи подведомственной ему державы. Сегодня империя, претендующая на ведущие позиции в мире, просто не может себе позволить быть тоталитарной — либерализм для нее не роскошь, а средство выживания. Если это начинают понимать уже и в Пекине, то нам и сам Бог велел: мы же как-никак “почти европейцы”. Дело за малым — перейти от правильных слов к правильным решениям, проявив соответствующие волю и разум.
Воля, конечно, это не по нашей, интеллигентской, части. В высоких государственных кабинетах своих воль девать некуда. А вот помочь отцам отечества с разумом, — разве это не входит в предназначение либеральной интеллигенции!
Империя и свобода вполне совместимы и нуждаются друг в друге. А беды наши — в нас самих: какие свободы нам любы, такая будет у нас и империя. Любо будет нам и дальше избирать в парламент продажных шутов и гуттаперчевых мальчиков, оправдывать судами присяжных “классово близких” или “национально близких” убийц — будем жить или при коммунизме, или при нацизме. А может, и в империи, если не произойдет окончательного распада России (а его, скорее всего, не будет). Только в империи не просвещенной и либеральной, а отсталой и душной. К этому, собственно, и сводится смысл нашего сегодняшнего выбора — смысл нашей свободы.