Таким образом, с точки зрения В.В. Зеньковского, Розанов становится критиком "исторического" христианства во имя "Вифлиема", и проблема семьи становится в центре его богословских и философских размышлений. Но, при этом, не отходя от Церкви, в споре христианства и культуры у него постепенно тускнеет христианство, теряя "жизненно-сладостную" силу и постепенно отходит в сторону, уступая место религии Отца - "Ветхому Завету". "Сущность Церкви и даже христианства определилась, - отмечает он, как поклонение смерти".
Но при этом, Василий Васильевич никогда не отходил от русской православной церкви, любя ее, как выразительницу русского духа. Однажды у него вырвалось: "всю жизнь посвятить на разрушение того, что одно в мире люблю - была ли у кого печальнее судьба?". В другом месте он отмечает: "Мир создан не только рационально, но и священно, - столько же по Аристотелю, сколько и по Библии... Весь мир согревается и связывается любовью".
Религиозное бунтарство причудливо сочеталось у Розанова с политическим консерватизмом, борьба с косностью и омертвлением - с любовью к традиционным формам русской жизни и церковному укладу. Василий Васильевич многими своими чертами был укоренен в русской действительности с ее идеалом соборности.
У Розанова, как справедливо считает В.В. Зеньковский, не понята Голгофа, которая для него была лишь однажды нужна, чтобы через распятие Спасителя совершилась победа над смертью. Он не понял, не вместил того, что каждому из нас дан свой крест и дано узнать свою Голгофу.
Не менее важно то, что Розанов разработал возможность построения системы культуры на основе Церкви. Он, как и К.Н. Леонтьев, все время исходил от христианства и всегда был сознательным противником секуляризированной Европы. Но это не помешало ему трагически выразить нерешенность в Церкви самой темы секуляризма.
Т.о., проблема церковной культуры, с точки зрения В.В. Зеньковского, никак не может быть решена, обходя вопросы и проблемы Розанова и его идеи о Церкви и поле.
Пафос двухтомника статей Розанова "Семейный вопрос в России" (1903) - в защите семьи и религиозном оправдании пола как основы брака. Философ ощутил глубокое внутреннее перерождение семьи и брака, а также воспринял его как главный симптом религиозного оскудения, ибо именно в семье он видит неугасаемый творческий огонь, согревающий весь процесс культуры. Вот почему он так болезненно и тоскливо ощущает то скрытое осквернение брака, от которого "загнивает" и вся полнота культурной жизни Европы.
И далее Розанов изумительно верно объединяет процесс борьбы с нигилизмом с семейным воспитанием ребенка. "Борьба с нигилизмом, - пишет он в этой книге, - мне представлялась через ребенка и на почве отцовства", но, в итоге, ему пришлось лишь констатировать дальнейший распад семьи.
С глубокой скорбью Василий Васильевич говорит о падении религиозного отношения к браку и пророчески отмечает, что "надвигающейся новый век будет эрой глубоких коллизий между существом религиозным и таинством брака и между цивилизацией нашей, типично и характерно атеистической и бесполой". Последние десятилетия особенно ярко подтверждают прогноз мыслителя. И в этой связи он с полным правом говорит об упадке европейской цивилизации, отмечая при этом: "Европа есть континент испорченной крови". Вот почему, вопреки горделивой фразе о "веке ребенка", Розанов пишет жуткие слова, о том, что "в цивилизации целой потух младенец." И когда "теоретики" сексуального образования пытаются ныне нам навязать аборты и обвинять борющихся с ними в реакционности, пусть внимательно ознакомятся с сочинениями такого замечательного философа как В.В. Розанов.
При общей консервативной "тональности" его писаний это был мыслитель, не стремящийся связать себя с мнением каких-либо партий или направлений в философии и политики, а также позволявший себе писать статьи противоположного содержания во враждебных друг другу органах печати, чем вызывал резкое негодование со стороны публицистов и общественных деятелей из разных лагерей.
В своем творчестве он продолжил критику западной цивилизации, начатый "славянофилами", Ф.И. Тютчевым, Ф.М. Достоевским, Н.Я. Данилевским, Н.Н. Страховым и К.Н. Леонтьевым. Он сам посвятил последним трем свои работы и статьи: "Эстетическое понимание истории" (1892), "Литературная личность Н.Н. Страхова" (1890), "Поздние фазы славянофильства" (1895) и неоднократно возвращался к ним в своих статьях, письмах и многочисленной "листве".
Подобно другим русским писателям его эпохи, Розанов критикует не Запад как таковой, а именно современную ему западную цивилизацию. В "стареющей жизни Западной Европы" мыслитель чувствует глубокое иссякание ее творческих сил. "Во внутренних европейских событиях, чем ближе к концу века, тем яснее "общеевропейской" делалась только пошлость. Все смешалось, но пошлость не менялась... Европеизм раскладывается; старые общеевропейские лозунги - длинны и древне прекрасны, но они просто не действуют".
В "Опавших листьях", с присущей здесь Розанову свободой выражений он пишет: "Вся цивилизация XIX века есть медленное, неодолимое, и, наконец, восторжествовавшее торжество кабака". При этом, писатель резко противопоставляет христианский Запад Востоку: западное христианство ему представляется "далеким от мира", "антимиром". В православии "все светлее и радостнее", поэтому дух Церкви "на Западе еще библейский, на Востоке - евангельский".
Дехристианизация Европы несомненна для Розанова. "Весь Запад, продолжая хранить, - пишет он, декорум религии, в тайне души и ... в практике жизни разошелся с христианством". Далее он, подобно Тютчеву, критикуя католицизм, говорит о внутреннем противоречии православия и католицизма. Исходя из этого противоречия, мыслитель критикует и устройство западной семьи, в которой отсутствует полнота и нравственные устои. А в связи с этим загнивает и полнота культурной жизни. Розанов продолжает традицию почвенников, обращая главное внимание на историческое, духовное и семейные ценности народа.
У Розанова "почва" означает близость к неугасимой силе мира - к полу, к семье, к рождению новой жизни. Здесь мы прикасаемся к творческой силе мира и становимся ему нужными и становимся живыми его участниками. Тут же возникает и источник жизненной силы и духовного здоровья.
Главные философские книги, которые предвосхитили опыт многих экзистенциалистов, а также богословов и религиозных философов, написаны в форме отрывков и афоризмов ("Уединенное" (1912; "Опавшие листья",1912-13; "Сахарна" (1913-14), "Мимолетное" (1914-15); "Последние листья" (1916-17)). Они одновременно стали открытием как нового литературного жанра, так и нового метода философствования.
С точки зрения формы, эти работы часто напоминают черновые наброски, написанные только для себя, что нашло свое выражение и в языке (постоянные сокращения, эллипсы, умолчания). Вместе с тем каждый отрывок - это уже запечатленный момент мысли и, таким образом, результат мышления вполне совпадает с его процессом.
Данная трилогия Розанова ("Уединенное", "Опавшие листья", "Сахарна", "Мимолетное", "Последние листья") стоит за пределами того, что до сих пор писали о литературе, культуре и жизни. Менее всего писатель стремился к созданию последовательной философской, религиозной или литературно-критической концепции. Этот принцип сознательной непоследовательности постоянно дает знать в его "случайных" записях, набросках "для себя", составляющих трилогию с ее характерными, очень часто вызывающего для общественной нравственности пометами о времени и месте написания. В качестве примера можно привести следующие его названия: "Когда болел живот", "В купальне", "В кабинете уединения". Хотя эти пометы сами по себе ничего не добавляют к тексту, но они создают особый колорит писаниям Василия Васильевича и создают ощущение жизни, текущего момента.
Основная концепция Розанова в данной трилогии была направлена против литературного "шаблона", а также позитивизма и вообще каких-либо "правил".
Всякое "движение души" сопровождалась у Василия Васильевича "выговариванием", которое он непременно записывал. По словам Розанова, он всю жизнь "задыхался в мыслях".
Главный смысл "Листвы" Розанов видит в попытке сказать то, что до него никто еще не говорил, ибо не считал это Что-то заслуживающим своего внимания. Простые бытовые ситуации - двойка, полученная дочкой в школе, болезнь жены и многое другое, наталкивают его на обобщения, связанные по меньшей мере, с государственным устройством страны.
При этом, разбирая настенную живопись египетских храмов и пирамид, а также видя полное отождествление животного с человеком, Василий Васильевич приходит к выводу, что творцы этого перешагнули "грань космоса, в которую заперто человеческое существование".
Современная философу критика усмотрела в этом глубинный, исповедальный смысл и в жанровом отношении сравнивала с исповедями Августина и Руссо, с мыслями Паскаля, с афоризмами Ницше, с наблюдениями в области пола З. Фрейда. При этом не замечалось то новое, что определяет все эти книги. "Я прежде всего исповедуюсь", - отвечал на эти высказывания писатель.
В книге "Сахарна", написанной в 1913 году, Розанов продолжил основные темы "Уединенного" и "Опавших листьев", в тоже время придав им особую остроту. В "Сахарне", как и в других своих книгах, Василий Васильевич превыше всего - политики, религии, литературы - ставил живого человека, а также смысл и загадку его существования. В ней он особенно сильно воспел женщину как силу рода и материнства, так как никто в русской литературе, ни до, ни после не сумел. И в тоже время, эта книга аутична, т.е. обращена к самому себе.