И.Г. Дежина ,кандидат экономических наук, старший научный сотрудник Института экономики переходного периода
В последние годы восстановление кадровой структуры науки путем привлечения в нее молодежи входит в число приоритетных задач государственного уровня. Внимание к данному вопросу не случайно: статистические данные свидетельствуют о постоянной тенденции старения научных кадров; в ноябре 2001 г. на общем собрании Российской академии наук отечественная наука была названа "самой старой" в мире [1, с. 3]. Действительно, если в 1994 г. доля исследователей старше 60 лет составляла 9%, то к 1998 г. она возросла вдвое, а к 2000 г. — достигла 20,7% [2, с. 26].
Эта проблема возникла более тридцати лет назад. В начале 60-х годов, в период экстенсивного роста научной сферы, молодежь заполнила не только "низовые" позиции, но и отчасти позиции среднего уровня. Через 7–10 лет это поколение прочно заняло должности старших научных сотрудников, начальников лабораторий и отделов. Однако следующее поколение, за исключением особо талантливых или сильно карьерно ориентированных, надолго застряло на низшей ступени. К началу 80-х сорокалетний младший научный сотрудник — кандидат наук был вполне рядовым явлением в исследовательских институтах [3, с. 11]. В еще более тяжелое положение попали выпускники 80-х годов. К концу этого десятилетия в российской науке уже стояла серьезная кадровая проблема: в 1988 г. среди специалистов с учеными степенями доля лиц моложе 40 лет составляла 25% для кандидатов наук и 2% для докторов наук, а, например, в США — 33% (Ph.D., или "докторов философии") [4, с. 57]. Перспектива роста практически исчезла, ведь многочисленное поколение шестидесятников находилось в расцвете творческих сил. Этот фактор был усилен обвальным падением финансирования науки, которое произошло сразу после распада СССР. Неслучайно в этот период уехали за рубеж или сменили сферу деятельности относительно молодые люди.
За рубежом периодически возникает аналогичная ситуация. Так, например, в Италии и Испании молодым ученым приходится долго работать "в тени", "за спиной" научного руководителя, пока не освободится позиция, допускающая бόльшую самостоятельность [5, p. 4-5]. В настоящее время там обсуждается специальный комплекс мер по предотвращению оттока молодых за рубеж, хотя в этих странах ежегодное число уезжающих приблизительно равно числу прибывающих из других стран, в том числе и из бывшего социалистического лагеря. А в российских условиях, по-видимому, проблема привлечения молодежи должна быть увязана с проблемой пенсионного обеспечения исследователей.
К концу 90-х годов в российской науке появились первые признаки стабилизации, наметился даже небольшой приток кадров. Но эта стабилизация мнимая: нередко молодежь идет в науку не только из интереса к исследовательской деятельности, но и для решения личных проблем (стремление получить степень для успешного трудоустройства в бизнесе, избежать службы в армии, определиться с профессией и "найти себя" в условиях свободного рабочего графика и проч.). Так, в период между 1998 и 2000 гг. доля молодых исследователей в возрасте до 29 лет возросла с 7,7% до 10,6%; в то же время доля 30–40-летних упала с 18,1% до 15,6% [2, с. 26]. Это говорит о том, что молодые, пробыв какое-то время в сфере науки, покинули ее.
В последние несколько лет ежегодное обновление кадров в науке составляет 11–13%, и, таким образом, время работы молодого исследователя 7–8 лет. Данный показатель не следует абсолютизировать, поскольку существует большой разброс индивидуальных данных, подрывающий доверие к любым средним. Вместе с тем число это представляет собой любопытный ориентир. В прошедшее десятилетие кадровая проблема не была разрешена, и на фоне кажущейся стабилизации последних нескольких лет происходит ухудшение материальных условий исследовательской деятельности. Это, в свою очередь, препятствует притоку молодых в науку.
Интегральная оценка изменений, произошедших в последние два-три года, показывает, что у 18,7% научных коллективов материально-техническая база улучшилась, у 33% — ухудшилась, а у остальных осталась неизменной [6]. По данным аналогичного исследования конца 2001 г., материальную базу своих институтов назвали хорошей только 14,5% опрошенных, а плохой — более трети (34,2%). Наблюдаемые изменения свидетельствуют об ухудшении условий научной деятельности. Согласно различным оценкам каждый третий преподаватель вуза не находит в библиотеке необходимой научной литературы; половина отечественных ученых не имеет персональных компьютеров и выхода в Интернет. Эти исследователи практически выпадают из числа возможных исполнителей работ по грантам (как отечественных, так и зарубежных фондов), в которых Интернет является основным средством научных коммуникаций и менеджмента проектов.
С этой точки зрения российская наука находится в очень неблагоприятных условиях по сравнению с развитыми странами. Затраты на одного исследователя в России составляют немногим более 4 тыс. долларов в год против более чем 100 тыс. долларов, приходящихся на одного американского исследователя. Имеющиеся средства покрывают 30–35% всех расходов на научные работы. Это означает, что не только заработная плата в науке низкая, но и что работа вряд ли выполняется в планируемом объеме, поскольку материально и инфраструктурно не обеспечена.
В течение последних пяти лет многие государственные ведомства, действующие в научно-технической сфере, проводят разнообразные программы поддержки молодежи. Наиболее активны Российская академия наук, Министерство образования РФ и Российский Фонд Фундаментальных Исследований (РФФИ). Число программ, реализуемых отдельными ведомствами или совместными усилиями различных ведомств, постоянно растет. Большинство из них имеют сходную идеологию и механизмы реализации. Как правило, поддержка осуществляется в форме премий, грантов или стипендий, выделяемых на конкурсной основе. Масштаб многих престижных программ скромный — так, гранты Президента России получают около 25 человек в год1, а лауреатами молодежных медалей с премиями РАН стали за последние 3 года около 200 человек [7, с. 6]. По одной из последних государственных инициатив — Указу Президента РФ (от 13 марта 2002 г. N 267) "О некоторых мерах по усилению государственной поддержки молодых российских ученых–кандидатов наук и их научных руководителей" — с 1 января 2003 г. молодым будет выделяться 300 специальных грантов в размере 24 тыс. руб. на два года.
По числу лауреатов конкурсы РАН опережают все действующие в настоящее время молодежные конкурсы. На финансовую поддержку молодых ученых РАН выделяет около 70 млн. рублей ежегодно [8, с. 6], что до недавнего времени представляло собой самый большой объем финансирования со стороны отдельно взятого ведомства или фонда. С прошлого года, однако, в лидеры "молодежной" поддержки вышел РФФИ. Серьезной оценки краткосрочных и долгосрочных эффектов от реализации "молодежных" программ не проводилось или, по крайней мере, их результаты не обнародованы. Критерии, обычно используемые для оценки эффективности программ, характеризуют, как правило, краткосрочные итоги. Например, приводятся сведения о том, что студенты-лауреаты пришли работать в научные организации; однако остается неизвестным — надолго ли. Есть также данные, что лауреаты становятся победителями и других, в том числе весьма престижных конкурсов, но систематизированной информации по этому показателю нет. Интересно было бы также узнать, как такие программы повлияли на процесс "утечки умов", где работают и как продвигаются в своей карьере лауреаты конкурсов спустя 3–4 года после завершения программ.
Сегодня проблема притока молодежи в науку трансформировалась. Социологические исследования, регулярно проводящиеся в элитных академических институтах [9, с. 5], позволили установить, что почти половина (46%) молодых ученых получает финансовую поддержку через отечественные программы и гранты. Это значительно больше, чем в других возрастных группах. Кроме того, ряд зарубежных организаций и фондов в течение последних трех-четырех лет активно реализует инициативы по поддержке студентов, аспирантов и молодых ученых. Характерно, что о насыщении "молодежными" программами первыми заговорили именно представители зарубежных организаций. Они заметили, что число заявок на "молодежные" конкурсы значительно сократилось. Объяснений здесь, по крайней мере, два: 1) программ слишком много, и предложение превышает спрос; 2) число молодых в науке сокращается, и количество потенциальных соискателей грантов уменьшается.
Говорить сегодня о дефиците дополнительной материальной поддержки молодежи, по крайней мере работающей в передовых лабораториях, не совсем правомерно. В то же время элитные лаборатории остаются главными поставщиками молодых научных кадров за рубеж. Почему это происходит? Каковы сегодня взгляды студентов, аспирантов и молодых исследователей на возможности развития научной карьеры? Ответы на эти вопросы дал социологический опрос, проведенный автором совместно с Центром социологических исследований Министерства образования РФ в конце 2001 г.
Опрос проводился в 21 регионе России. В нем участвовало 1400 студентов и 450 аспирантов, обучающихся по разным дисциплинам (естественнонаучным, техническим, гуманитарным и обществоведческим). Доля московских студентов в выборочной совокупности составила 12,4%; петербургских — 6,4%. Среди аспирантов почти треть обучалась в Москве (29,2%), 11,9% — в Петербурге. Остальные регионы представлены приблизительно равным числом респондентов — как аспирантов, так и студентов. По данным 2000 г., доля студентов, обучавшихся в Москве и Петербурге, составляла, соответственно, 17,5% и 7,8% [10, с. 32] от общего числа российских студентов. В том же году среди аспирантов доля москвичей была 31,1%, петербуржцев — 11,7% [2, с. 42]. Таким образом, региональная структура выборки в целом соответствует территориальному распределению студентов и аспирантов российских вузов.