Названные мыслительные ходы образуют главную интригу выступлений, статей и записок Ленина после падения двоевластия и до кульминационной октябрьской ночи. В это время его больше всего раздражали остатки юридического мировоззрения партийных авторитетов, хотевших дождаться съезда Советов, чтобы его резолюциями набросить на переворот флер легитимности. Они никак не хотели понять того, что для Ленина было бесспорным: "Нельзя в переживаемый момент остаться верным марксизму, остаться верным революции, не относясь к восстанию, как к искусству" [3, т. 34, с. 247].
В фразах, "выносящих" искусство из сфер собственно музыки, живописи, литературы и т.п., мы привыкли понимать искусство как только мастерство, особое умение. Однако ключевые слова надлежит брать в прямом, а не переносном смысле. Революционное восстание - это стилистический акт, вооруженно-политическое воплощение особой эстетики, система которой выделяет некоторые мгновения, когда можно и нужно сделать то, чего, вообще говоря, делать нельзя.*(2)
Конечно, так вычитывать истинные моменты бытия по теоретическим письменам мог либо профан, либо носитель необычных приемов чтения, каким и был Ленин. Его мысль соединяла действительность и книги с помощью зеркала, то есть читала из Зазеркалья, о котором Алиса сказала: "Книжки там очень похожи на наши - только слова написаны задом наперед".
Супертемпы абсолютно органичны Зазеркалью, где "приходится бежать со всех ног, чтобы только оказаться на том же месте!". Искусство момента - искусство сверхскоростной жизни. Чтобы момент распахнулся до "размеров" судьбы эпохи, надо мчаться быстрее времени*(3) Девиз революционной эры "Время, вперед!" осуществлялся деятельным выталкиванием общества из грязи прошлого и моральным вытягиванием этого общества на маяк светлого будущего. Дух опередил мгновение, попал в будущее и освоился там настолько по-хозяйски, что убежденные носители этого духа ориентировались в грядущем чутьем, с закрытыми глазами. Странствующий рыцарь Степан Копенкин шестым революционным чувством постиг спрессовывание времени: "Социализм придет моментально. Еще ничего не успеет родиться, как хорошо настанет!" (А.Платонов. "Чевенгур"). Если материально новый строй господствовал за счет экспроприации собственности, то духовно - за счет экспроприации будущего. Никого не удивляло, что Октябрьская революция произошла в ноябре.
Искусство мыслить в обратную сторону. Летящий со сверхсветовой скоростью снаряд соскальзывает по стреле времени от острия к оперению. "Легитимируя" сверхскоростную способность зрить следствия в ряду причин, а причины - в ряду следствий, временная инверсия возвращает сознание в простирающееся перед ним прошлое, где сознание расплачивается за свою паранормальность, вскрикивая вместе с Белой Королевой от боли в еще не уколотом пальце. Мышление Маркса не могло встретить в коммунистическом будущем усиления государства и расширения правосферы, так как для этого мышления коммунистическое будущее выступало результатом исчерпания их прогрессивного потенциала. Но отраженный ум революционного футуризма живет в обратную сторону, по зазеркальным порядкам, которые возлагают на плечи диктатуры пролетариата миссию прогрессорства, политико-экономического инженеринга. Стало быть, акмэ зазеркального государства и зазеркального права приходится на стадию агонии государственности и правовой регуляции: умирающее государство и умирающее право есть государство и право высшего типа. Ни одно "просто" государство, ни одно "просто" право не смело и мечтать о таком возвышенном часе естественной смерти.
Движение государственно-правовой политики большевиков к социализму не с Марксом, а от него бесспорно и общеизвестно. Вместо того, чтобы постепенно сжиматься в силовую структуру при распределительном праве, диктатура пролетариата шаг за шагом "амнистировала" отрасли права и перелицовывала буржуазное законодательство. "Ирония судьбы!- признавался позднее П.И.Стучка.- Думали ли мы в самом деле, когда мы провозглашали диктатуру, как "власть, не основанную ни на каком законе", что мы будем задыхаться под грузом собственных законов" [5, c. 26]. Доходило до того, что вопрос об оперативном распоряжении 191 пишущей машинкой решался индивидуально-правовым актом высшей инстанции [6, с. 375]. Однако прогноз Энгельса о технизации права, переносе управления с людей на вещи не был забыт. Просто он осуществлялся наизнанку, посредством технизации "человеческого фактора". Накануне революции ее вождь честно предупреждал, что социализм будет "одной конторой и одной фабрикой" [3, т. 8, с. 379-380; т. 33, с. 101].
Наконец, объективного права накопилось так много, что субъектам правоотношений оказалось нечего есть. С этого времени или чуть раньше полураскольническую саму по себе идею пролетарского государства как конструктора (а не телохранителя!) нового общества Ленин начал нанизывать на уже совершенно еретический тезис о движении к социализму посредством конституирования капитализма. Последнее положение является в прямом смысле стилевой единицей нового мышления.
Тезис о строительстве социализма через капитализм мог быть сформулирован лишь при условии, что мысль обнаружила точку пересечения и взаимоналожения не просто разных, а относящихся к разным виткам диалектической спирали процессов становления двух формаций. Как только постулат о непересечении витков спирали обрушился, они опали на плоскость практических задач "текущего момента" и свились в лабиринт. В результате испарения целого временнjго измерения - будущего - от спирали осталась кривизна в чистом виде, а указатель направления - стратегическая цель - слилась с суммой сиюминутных надобностей таким образом, что целиком выступала в частичной форме любой и каждой из них. Поэтому, если провозглашалась задача развития кооперации, то Ленин отождествлял его с врастанием в социализм, а если не хватало бумаги для заворачивания конфет, то А.И. Микоян на XVII съезде партии призывал развернуть большевистскую борьбу за бумагу. Проводить через любое дело линию фронта и выделять идеологический подтекст любого вопроса было в духе времени. Тотальная милитаризация предопределялась доминировавшим стилем восприятия действительности.
Такой необычной пространственно-временной конфигурацией задается настолько экзотический социум, что додуматься до него мог только очень неординарный интеллект.
Во-первых, в обществе-лабиринте нет прямого пути к цели (коммунизму), вернее, прямой путь пролегает через пункт (капитализм), удаленный от цели более, чем пункт старта (взятие власти). Во-вторых, благодаря временной инверсии мы, подобно Черной Королеве и Алисе, попадаем в этот промежуточный пункт после того, как его уже миновали (стимулируем дозированный капитализм вслед за свержением капиталистов). В-третьих, отраженное общество противологично. Те отношения, которые по эту сторону зеркала рефлексивны, по ту его сторону становятся антирефлексивными и vice versa. У нормального человека это вызывает протест, а у нормального маленького человека Алисы - слезы протеста. Алиса никак не хочет согласиться с тем, что, раз она видит во сне Черного Короля, который видит во сне ее, то она - ненастоящая, в чем ее убеждают аборигены зазеркального мышления Труляля и Траляля. Братья без пререканий приняли бы модель гипнотической "дереализации" буржуазного общества, которому снится юридический кошмар грезящей буржуазным формально-правовым равенством диктатуры пролетариата. По эту сторону зеркала представляется естественным, когда буржуазное государство использует буржуазное право для укрепления буржуазного общества, однако господствующий в Зазеркалье менталитет санкционирует применение буржуазного права с целью недопущения самостоятельного укрепления буржуазных начал. Поэтому фразу "ваше право есть лишь возведенная в закон воля вашего класса" [7, с. 443], брошенную Марксом и Энгельсом в лицо буржуазии от имени ее "могильщика", советский разум со временем легко возвел в определение права. Разбухшая на дрожжах реквизированного будущего, классовая исключительность вытеснила из дефиниции притяжательные местоимения, однако еще в начале 30-х гг. П.И. Стучка прилежно калькировал политологические "зазеркалии" Ленина в изречение "буржуазное право - без буржуазии" [8, с. 72]. Если это и казуистика, то казуистика стилистичная, естественная, поскольку для антирефлексивно живущей мысли взаимно тождественные и одновременные события не тождественны и не одновременны самим себе. Рост социализма и рост капитализма совершаются "разом", но рост второго есть не рост второго, а рост первого, ибо все растет "задом наперед, совсем наоборот", как наверняка сказал бы Траляля.