Попробуем это развернуть еще таким образом. Как считал Кант, мысль о ста талерах в моем кармане отнюдь не означает ста действительных талеров. Однако можно заметить в таком случае: я заключаю о своем собственном существовании не потому, что я мыслю существование, а потому, что я мыслю существование. Вообразить себе, вообще говоря, я могу все, что угодно, которое только в силу этого существующим не становится. Но самой моей способности воображать должно предшествовать мое собственное существование. До того как я смогу вообразить себе свое существование, я уже должен действительно существовать. В случае cogito я, конечно, заключаю не о каком-то вне меня находящемся предмете, а о самом себе, себя мыслящего и существующего постольку, поскольку я мыслю (неважно что - себя или посторонний предмет), но не потому существующего, что я мыслю. Итак, мы опять приходим к выводу, что наше заключение от мысли (cogito) приводит нас к утверждению о существовании мысли, мыслящей самое себя. Стало быть, речь идет о логическом существовании, а не об онтологическом. А логически и математически существование тождественно непротиворечивости (см: [5, с. 71]). Логические определенности cogito не могут нам прояснить определенности онтологические, и, следовательно, мы можем на этих основаниях лишь констатировать онтологическую неопределенность cogito. Чисто логическое движение приводит нас к тому, что бытие все больше и больше закутывается в логические одежды cogito, и в результате мы имеем многоступенчатое восхождение к бесконечному уточнению посредством перманентной рефлексии мысли самой себя - мысль влечет мысль о мысли, а та, в свою очередь - мысль о мыслящей себя мысли и т.д. до бесконечности. Но существования от этого ни на йоту не прибавляется! Это все равно, что решать во сне проблему - я сплю на самом деле или бодрствую? Метафизически (prima philosophia) это означает: нельзя вторичными средствами утверждать первичное - на то оно и первичное, что из вторичного не выводится: "Понятие первичности и вторичности предполагает причинно-следственное отношение. Первичное - это первопричинное" [8, с. 161]. Это своего рода гносеологическое табу, накладываемое на произвольность наших логических допущений, свидетельствующее о фундаментальной необратимости бытия, что и разворачивает его в последовательность различающихся друг от друга соседних, сколь угодно близких, состояний.
Гегель вместо формального тождества, с которым имел дело Декарт, "подсовывает" ему тождество диалектическое (абстрактное заменяет на конкретное). Как здесь не вспомнить знаменитой фразы Мюллера: "Доверять нельзя никому, даже себе... Мне - можно!"
Итак, первейшим шагом является всеобщее сомнение, дух этого сомнения проникает все и вся. Но одна вещь все же остается недосягаемой для него - это оно само. Существование любого содержания этим сомнением подвергается отрицанию, и лишь содержание сомнения не может быть уничтожено, следовательно, в данном случае опять-таки (как и в случае сущности и существования) мы имеем дело с фундаментальным совпадением формы и содержания. Это единственное содержание, которое выдерживает форму сомнения, с ней согласуется, с ней совпадает.
Экзистенциалистский принцип переворачивает декартовский с точностью до наоборот: "Я существую, следовательно, я мыслю" (я существую, и это является первейшим условием моей мысли). По сути, это переворачивание и осуществляет Мамардашвили при помощи вводимого им punctum cartesianum (см: [4, с. 48]). Можно сказать, что и Н.А.Бердяев выступает также с экзистенциалистских позиций, когда утверждает изначальный и абсолютный примат бытия в вопросе о месте гносеологии в системе философского знания (см: [1, с. 69]). Исходя из самостоятельности ее ("гносеология покоится не на психологии и не на онтологии, ... а на психологическом и онтологическом, на бытийственном"), он помещает гносеологию позади бытия: "Жизнь духа, само бытие, во всех смыслах предшествует всякой науке, всякому познанию, всякому мышлению, всякой категории, всякому суждению, всякому гносеологическому субъекту. Не учение о бытии, а само бытие предшествует учению о познании. Гносеологи же хотят само бытие вывести из гносеологии, превратить его в суждение, поставить в зависимость от категорий субъекта. В бытии, а не в мышлении, оторванном от бытия, должно искать твердых основ знания" [1, с. 70].
Заключение о той или иной философской системе, учении, положении не должно быть односторонним и предвзятым, но должно быть сделано после того, как мы рассмотрим с разных точек зрения, всесторонне сам предмет анализа, обсудив и выявив все его положительные и отрицательные стороны (причем, как отмечал Гегель, положительное познается позднее как в жизни, так и в науке, отрицать же, подвергать критике всегда легче,- и об этом нужно постоянно помнить). Лишь после всей многотрудной и многоаспектной аналитической работы духа и можно будет сделать истинное заключение о том или ином учении.
Статья подготовлена на основе доклада, сделанного 31 марта 1996 г. на научно-теоретическом семинаре, посвященном 400-летию со дня рождения Р. Декарта.
Такой русский философ, как Н.А. Бердяев, отстаивая творческие начала бытия и познания, в работе "Смысл творчества" пишет: "Доказательства всегда находятся в середине, а не в началах и не в концах, и потому не может быть доказательств истин начальных и конечных. Доказательства, в сущности, никогда не доказывают никаких истин, ибо предполагают уже принятие некоторых истин интуицией. В середине же можно доказать какую угодно ложь. Доказательство есть лишь техника логического аппарата и к истине отношения никакого не имеет" [1, с. 285]. В другой своей работе, в "Философии свободы", он прямо говорит об онтологической несамостоятельности логики как логики человеческого разума: "Отречением от малого разума, преодолением ограниченности логики обретается разум большой, входит в свои права Логос. Малый разум есть ratio, он рационалистичен, большой разум есть Logos, он мистичен. ... Малый разум - дискурсивен, большой разум - интуитивен... Реальность дана непосредственно, и дан путь соединения с ней через цельную жизнь духа, через разум органический" [1, с. 35-36].
Ср. у Гегеля, анализировавшего у Гераклита логическое выражение становления: "Время есть чистое становление, как созерцаемое, чистое понятие, простое, которое, состоя из абсолютных противоположностей, гармонично; его сущность состоит в том, чтобы быть и не быть в единстве, и помимо этого оно не имеет никакого другого определения. Не то чтобы время было или не было, а оно просто состоит в том, чтобы в бытии непосредственно не быть и в небытии непосредственно быть,- оно есть именно переход из бытия в небытие" [2, с. 293].
В свое время это выразил Гераклит: "Бытие и небытие есть одно и то же, все и есть и не есть". Гегель, комментируя это выражение, замечает: "Истинное существует лишь как единство безусловных противоположностей, а именно как единство чистой противоположности бытия и небытия... Мы, вместо выражения Гераклита, говорим: "Абсолютное есть единство бытия и небытия" [2, с. 289].
Список литературы
Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989.
Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии: В 3 кн. Кн. 1. СПб., 1993.
Декарт Р. Соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1989.
Мамардашвили М. Картезианские размышления. М., 1993.
Типухин В.Н. Тотальность логического. Омск, 1991.
Жоль К.К. Логика в лицах и символах. М., 1973.
Математическая энциклопедия. Т. 3. М., 1982.
Чанышев А.Н. Трактат о небытии//Вопр. философии. 1990. N 10.