Фрейд считал психоанализ частью "единого научного мировоззрения", но он все дальше расходится именно с естественными науками. В этих условиях возможны три стратегии сохранения психоанализа в ряду научных дисциплин. Первая из них сводится к тому, что психоаналитики негласно перестают повторять наиболее спорные тезисы Фрейда, не вынося сора из избы, кое-что меняют в метапсихологии, но оставляют в неприкосновенности все остальное здание теории. Эта позиция господствует в рамках фрейдистской ассоциации, где, при подчеркнутом почитании Фрейда, были пересмотрены многие его положения. наилучший пример такой стратегии дает эго-психология. Такие теоретики, как Г.Гартман и Д.Рапопорт приложили немалые усилия для того, чтобы приспособить психоанализ к академической психологии и психиатрии. Гартман обосновывал принадлежность психоанализа к номологическим дисциплинам (Erlaerungswissenschaft und Beobachtungswissenschaft), он даже называл психоанализ "естественной наукой о душевном" (Naturwissenschaft vom Seelischem), предметом которой является поведение (Gegenstand der Psychoanalyse ist das Verhalten). Если Фрейд понимал "научность", скорее, интуитивно, чем строго-методологически, то "эго-психологи" попытались применить процедуры и критерии логического позитивизма, обосновывая статус психоанализа как номологической науки, открывающей закономерности человеческого поведения. Подобно всем ученым, психоаналитик высказывает гипотезы, проверяемые в опыте наблюдения. Психоаналитик способен предсказывать будущее поведение пациента и протекание лечения, имеющего строго установленные стадии. Поэтому психоанализ развивается ко все более точному знанию и он совместим с экспериментальной психологией. Уменьшив значимость влечений "Оно", подчеркивая самостоятельность "Я" как инстанции, которую можно "усилить" в процессе психоанализа, "эго-психологи", конечно, не отказались от доктринальных тезисов Фрейда, но в значительной мере их релятивизировали. Обо всех влечениях мы знаем по их репрезентациям в психике; влечения сами по себе вообще не входят в сознание. Поэтому конфликты имеются между различными представлениями "Я", а не гипотетическими влечениями. Эти представления вполне можно толковать как феномены или факты сознания, бессознательное не является какой-то локализуемой "внизу" сущностью, а отношение сознания и бессознательного можно понимать функционально, а не субстанциалистски, как то было у Фрейда.
Тем не менее, такая подгонка психоанализа к нормам научности логического позитивизма оказывается несостоятельной уже потому, что психоаналитик вообще не "наблюдает" поведения своего пациента. Он лежит на кушетке и проговаривает свои ассоциации, рассказывает сновидения, психоаналитик не видит даже выражения его лица. Высказывания пациента о своем прошлом аналитик не может проверить на истинность или ложность, относятся ли они к его детству или к нынешним отношениям с другими людьми. Этого он не может сделать и в силу принципиальной невозможности проверки большей части утверждений, и в силу врачебной этики. Более или менее прогнозируемыми являются только реакции пациента на позицию аналитика ("перенос" и "контр-перенос"). К тому же наблюдения психоаналитика не являются интерсубъективными: вместе со сменой аналитика (даже принадлежащего к той же церкви) может радикально поменяться диагноз, толклвание симптомов и сновидений пациента. Представим себе номологическую дисциплину, в которой при смене наблюдателя меняются не только гипотезы или интерпретации наблюдений, но и сами наблюдения, а наблюдаемым "поведением" называется поток высказываний "объекта", ни одно из которых в принципе невозможно проверить.
При этом мы понимаем, что аналитик по ходу такой длящейся годами "беседы" очень многое узнает о пациенте. Но какого рода знание он получает? Длящийся уже несколько десятилетий спор между сторонниками "объяснения" и "понимания" в науках о человеке обусловливает две более радикальные стратегии реформирования психоанализа, нежели та, что господствует среди большинства членов психоаналитической ассоциации.
Самый радикальный пересмотр психоаналитической теории был предложен Грюнбаумом, который в результате дотошного методологического исследования пришел к выводу, что метапсихологию Фрейда уже ничто не спасет. Научный статус в психоанализе имеют некоторые частные гипотезы, организующие клинический опыт психотерапевтов. Он мало чем отличается от врачей других специальностей, поскольку врач, в отличие от работающего в лаборатории ученого, всегда имеет дело с конкретными проявлениями общих закономерностей. Опытный врач обладает тем, что часто называется "интуицией", но что является на деле способностью по отдельным симптомам устанавливать их причины. В отличие от врача, имеющего дело с соматическими заболеваниями, психотерапевт никогда не может обратиться в лабораторию за каким-то биохимическим анализом, подтверждающим гипотезу о больных печени или желудке. Но в часто повторяющихся симптомах имеются определенные закономерности, и те же свободные ассоциации ведут к неким "болевым точкам", конфликтам, являющимся причинами страданий. Окончательного подтверждения диагноз аналитика никогда не получает, но он прибегает ко вполне рациональным процедурам объяснения, а используемые им категории организуют и направляют лечение. Кроме того, некоторые частные гипотезы психоанализа получили подтверждение во внеклинических наблюдениях и экспериментах. Вывод Грюнбаума не утешителен для психоанализа: нужно отбросить практически всю метапсихологию, сохранив лишь то, что получило подкрепление с помощью внеклинических наблюдений или соответствует общим для всей медицины критериям научности. Все остальное - устаревшие сказки для полуобразованных выпускников колледжей, считающих, что у них "есть" бессознательное только потому, что об этом написано в популярной книжке или статье какого-нибудь шарлатана, получившего от других невежд и обманщиков Ph.D. , но не имеющего представления о современной науке.
Сходной позиции придерживаются многие другие критики психоанализа, которые не отрицают эвристической ценности наблюдений Фрейда, хвалят психоанализ за накопление многочисленных данных о поведении и мышлении невротиков, но с порога отметают все претензии психоанализа на установление законов психики. Ни Ясперс, ни Поппер не отрицали плодотворности эмпирических наблюдений Фрейда, не отвергают их (вопреки аргументам ad hominem со стороны психоаналитиков) и такие авторы популярных "разоблачений" фрейдизма, как упоминавшийся выше Д.Циммер или Э.Геллнер[ii]. Но все эти ценные наблюдения требуют совсем другой теории, свободной от мифологических сущностей и вольного смешения натуралистических и менталистских понятий. Психоаналитическая терапия может оставаться той же самой, но теоретическое обоснование со временем неизбежно обретет черты нормальной номологической дисциплины.
Подобная перспектива вряд ли устраивает большинство психоаналитиков, а наиболее проницательные из них прямо пишут, что каждой существующей терапии соответствует своя теоретическая база. Бихевиористская терапия имеет в качестве фундамента бихевиористскую же теорию. Если психоаналитики примут в качестве истиинной теории, скажем, какой-нибудь вариант когнитивной психологии или бихевиоризма, то им придется пересмотреть и свою практику. А это будет концом психоанализа, что несет за собою и ряд материальных последствий для практикующих его врачей. В условиях, когда на рынке "пси-культуры" конкурирует до 200 различных терапевтических школ, никто не станет предаваться самоубийственному пересмотру тех самых популярных сторон учения, которые продолжают привлекать клиентов.
Быть может, именно поэтому столь широкое распространение получила в последние годы герменевтическая трактовка психоанализа, как варианта "понимающей" психологии. Эта стратегия выживания является наиболее тонкой уже потому, что все естественнонаучные опровержения психоанализа отпадают вместе с принятием его в качестве герменевтической науки. Одни психоаналитики следуют здесь за Дильтеем[iii] , другие обращаются к феноменологии Гуссерля и онтологии Хайдеггера. Наибольшую известность в последние три десятилетия получил тот вариант герменевтической трактовки психоанализа, который был развит такими философами, как Ю.Хабермас, К.-О.Апель, Г.Радницки и такими психоаналитиками, как А.Лоренцер. Все они в большей или мньшей мере являются наследниками "Франкфурсткой школы" и хотя бы отчасти соединяли марксистскую "критику идеологии" с психоаналитическим видением индивидуальной психологии. Поэтому психоанализ сделался наукой особого рода - "эмансипативной наукой". Фрейда укоряют за "сциентистское самонепонимание", поскольку метапсихология представляет собой "метагерменевтику", а все понятия и психические инстанции Фрейда оказываются терминами "естественного языка", служащими для восстановления коммуникации, но никак не утверждениями гипотетико-дедуктивной теории. Целью психоаналитика является восстановление нарушенной коммуникации пациента с самим собой и с другими людьми, а психоаналитическая теория имеет своим объектом не приодный процесс, а интеракцию врача и пациента. Если в жизненном мире имеются каузальные связи, то это, словами Гегеля, "каузальность судьбы", а не природы: даже самые элементарные мотивы представляют собой смысловые структуры, а не чисто природные влечения.