Н. Г. Скворцов
Немногие мыслители могут сравниться с Максом Вебером и разработке фундаментальных экономических, социальных и политических проблем XX в. Анализ культурных оснований и противоречий капитализма, синтетический взгляд на будущее социализма, исследование тенденций вторжения бюрократии в повседневную жизнь, обсуждение сложных взаимодействий экономических, социальных и политических факторов — сюжеты его теоретического наследия, которые серьезно повлияли на развитие современной социологии, составили основу «постмодернистского» взгляда на мир и раскрыли горизонты социальной теории. Большинство дискуссий в мировой социологии, теоретической экономике и политических науках в течение последних 40 — 50 лет так или иначе связано с именем М. Вебера, Это признано и его сторонниками, и его критиками. Недаром один из разделов эссе Р. Арона «Этапы развития социологической мысли» называется «Вебер — наш современник». [1]
Вместе с тем существует сфера социальной жизни, которой М. Вебер, как, впрочем, и другие основатели современной социологии (в первую очередь К. Маркс, и Э. Дюркгейм), не уделил особого внимания. Речь идет об этнических связях и взаимодействиях. Однако М. Вебер отнюдь не игнорировал важности влияния этнического фактора на социальную жизнь. И даже если основная часть его социологического анализа не связана непосредственно с изучением этнических и расовых отношений, теоретическое наследие ученого привносит немало ценного в современные исследования этих вопросов.
Интерес М. Вебера к этническим и расовым проблемам в значительной мере стимулировался его контактами с учеными самой крупной державы Нового Света — Соединенными Штатами Америки. Визит М. Вебера на Конгресс искусств и наук в рамках Всемирной выставки в Сент-Луисе в 1904 г. не только вдохновил его на публикацию в том же году первой части одной из своих наиболее выдающихся работ — «Протестантская этика и дух капитализма», — но и сыграл свою роль в понимании им важнейшей проблемы Америки того времени.
В Старом Свете это был период, когда по разным странам бродил «призрак» классовой борьбы, оставался год до первой русской революции, а противоречия, которые вспыхнут затем пожаром мировой войны, уже давали о себе знать в межгосударственных отношениях. В Соединенных Штатах ситуация была совершенно иной. Города севера страны столкнулись с проблемами этнического разнообразия, порожденного трансатлантической миграцией и потоком афро-американцев из южных штатов. На юге процветал расизм. Любой сколько-нибудь внимательный наблюдатель не мог не отметить, что центральными для жизни американского общества проблемами являлись этническая и расовая. На М. Вебера произвело большое впечатление то, что ему довелось наблюдать в Нью-Йорке и Чикаго: «Грек, чистящий за пять центов ботинки янки, немец, прислуживающий ему официантом, ирландец, управляющий его политической жизнью, и итальянец, роющий его грязные канавы... Целый гигантский город. . . подобен человеку, кожа которого слезла и кишки оказались на виду». [2]
Как и А. Токвиль, который побывал в Америке на 70 лет раньше, М. Вебер был особенно поражен различием положения афро-американцев и индейцев в американском обществе. Почему к неграм испытывают большую неприязнь и даже презрение, чем к индейцам? М. Вебер считает, что это нельзя объяснить какими-либо особенностями физического различия, поскольку и те, и другие по своим антропологическим признакам явно отличаются от белого большинства. Он не мог серьезно отнестись и к аргументам типа якобы имеющегося врожденного отвращения белых к неграм, о чем заявляли расисты из южных штатов. Однако очевидным было то, что даже малейший видимый след африканского предка резко снижал социальный статус индивида, тогда как значительное количество «индейских кровей» — нет. Объяснение этого явления М. Вебер находил в историческом существовании в Америке института рабства. Парадоксально, но та сила, которую чернокожие продемонстрировали, перенеся физическую и психологическую травму рабства и его последствий (в отличие от индейцев, которые в целом так и не сумели приспособиться к новым условиям), в конечном итоге не смогла освободить их от занятий почти исключительно физическим трудом, столь презираемым на американском юге со времен рабовладения.
На взгляды М. Вебера по поводу этнических и расовых отношений в США существенно повлияли те контакты, которые он имел в течение своего короткого пребывания в Америке. Известно, что он провел несколько дней в обществе американских ирокезов в Оклахоме, встречался с Б. Дюбуа — американским чернокожим социологом, знания которого М. Вебер высоко ценил. Результатом этой встречи было, в частности, то, что в 1906 г. в журнале «Архив социальной науки и социальной политики», основанном М. Вебером совместно с В. Зомбартом, была опубликована статья Б. Дюбуа «Негритянский вопрос в Соединенных Штатах». Именно Б. Дюбуа заявил, что главная «проблема XX века располагается вдоль линии, разделяющей цвета кожи», — предсказание, которое М. Вебер с готовностью принял, считая, что нерешенные расовые и этнические проблемы затянут небо над Америкой, словно «огромное черное облако». [3]
Однако, хотя американское путешествие М. Вебера значительно повлияло на его интерес к некоторым из наиболее животрепещущих проблем расовых конфликтов и этнических стратификаций, это была не первая попытка ученого понять значение групповых этнических связей и идентификаций. В течение 1890-х годов он опубликовал ряд работ (в том числе свою инаугурационную лекцию во Фрайбурге под названием «Национальное государство и экономическая политика») по проблемам аграрных отношений в Восточной Германии. В работе «Тенденции к изменению положения сельскохозяйственных рабочих Восточной Германии» М. Вебер затрагивает вопрос о различиях, существующих между этническими немцами и этническими поляками, как фермерами, так и сельскохозяйственными рабочими. Он отмечает явления радикального немецкого национализма, подвергает юнкерство жестокой критике за нещадную эксплуатацию дешевой рабочей силы поляков, ведущей к вытеснению немецких аграрных рабочих из земельных имений на востоке страны. В этих ранних работах М. Вебер еще не отвергал полностью расхожих представлений о врожденных этнических и расовых различиях (в частности, о «славянской приспособляемости») и исследовал конкретные исторические и социальные причины, чтобы объяснить наблюдаемые различия в экономическом поведении и социальном статусе польского и немецкого населения. Это фактически делало идеи о «врожденных» групповых характеристиках совершенно излишними. Неприятие М. Вебером расовых и этноцентрических теорий состояло не в отрицании имеющихся различий (этот вопрос даже в более поздних работах рассматривался им как, по меньшей мере, открытый), а в понимании того, что они являются продуктом исторических условий и обстоятельств в гораздо большей степени, нежели результатом неких биологических или культурных особенностей.
Есть, по крайней мере, два сюжета в работах М. Вебера, которые явно демонстрируют его отношение к расовым и этноцентристским «объяснениям» исторических изменений и к феномену так называемого «национального характера». В современных ему дискуссиях о причинах упадка Римской империи М. Вебер резко критиковал утверждения ряда историков о том, что одним из факторов развала цивилизации явилось наличие в жилах римских правителей «варварской крови». Такая гипотеза, по его мнению, просто не соответствовала фактам: не только в эпоху распада, но и во времена высшего расцвета Рима большинство ее правителей было родом с этнической периферии этой громадной территории, и нет никаких доказательств того, что это обстоятельство могло быть столь же важным, сколько социальные и политические факторы, вызвавшие дезинтеграцию режима. Причины упадка Римской империи, по мысли М. Вебера, следует искать не в примитивных исследованиях «кровей», а в социально-исторических условиях и обстоятельствах того времени. [4]
Касаясь другой великой цивилизации — Китая, М. Вебер рассматривал, в частности, вопрос о присущих китайскому «национальному характеру» стереотипах аутсайдера. Но в отличие от других исследователей он доказывал, что, во-первых, реальное проявление этих стереотипов весьма противоречиво, и, во-вторых, определенные типы поведения могут интерпретироваться как типичные для большинства групп — независимо от их этнической принадлежности — при соответствующих условиях. Таким образом, и в этом случае приверженность М. Вебера ценностно-нейтральным методам проверки исследовательских гипотез, считавшихся многими современными ему учеными правдоподобными, привела его к неприятию расовых и этноцентрических объяснений социальных и поведенческих проблем.
Позиции зрелого М. Вебера по вопросам этничности и этнической стратификации отличались от тех, которые были присущи ему во время написания работ об аграрной жизни Восточной Германии. Это подтверждает его анализ индийской кастовой системы и ситуации в еврейской диаспоре на Западе. В частности, он пытался осмыслить, какие факторы препятствуют процессу ассимиляции евреев. Отвергая представления об особых «врожденных» характеристиках еврейского меньшинства, он ставит вопрос: «Какой исторический и социальный опыт сформировал установки евреев, вызвавшие их изоляцию от соседей?». [5]
И в случае изучения исторического развития кастовой системы, и при анализе устойчивости еврейской этнической идентичности исследовательские интересы и принципы, исповедовавшиеся М. Вебером, заставляли его сосредоточиться на взаимодействии экономического, религиозного и этнического факторов. Экономическая мобилизация обеспечивает рациональность путем создания особых исторических структур, религия выступает в роли потенциального источника легитимизации, а расовые и этнические признаки являются удобными видами групповых маркеров. Касту в Индии М. Вебер рассматривал как измерение социальной стратификации, которая берет свое начало в расовых конфликтах с белыми завоевателями, изгонявшими темнокожих аборигенов с более престижных социальных позиций. Интерпретация религиозной доктрины кармы и табуирования смешанных браков (как и при обосновании уникального вклада протестантизма в становление современного капитализма) обеспечили М. Веберу понимание жизнестойкости кастовой системы в Индии. Трактовка особых характеристик традиционного иудаизма, например соблюдение строгих регламентаций при приеме пищи, имела важное значение для объяснения того, почему еврейский народ сохранился в полиэтническом мире. [6]