Христианская этика, как и все христианское вероучение, весьма многолика и противоречива. Было бы ошибкой считать ее чем-то цельным и последовательным. В Новом Завете, как и в Библии в целом, мы можем обнаружить несколько исторических слоев, причем каждый из них отличается своими специфическими идейными устремлениями. В наиболее древнем отрывке Нового Завета, в Апокалипсисе, нет и следа последующих евангельских идей о непротивлении злу, о кротости и покорности, о любви к врагам и т. п. Апокалипсис весь пронизан идеями беспощадной борьбы против угнетателей, мести им за все лишения и страдания. В Апокалипсисе очень сильны также хилиастические тенденции: он утверждает неизбежность тысячелетнего царства божия на земле. Идея равенства всех людей еще не сводится в Апокалипсисе к их равенству перед богом: она имеет и реальное социальное содержание. Не случайно В. И. Ленин в свое время говорил о революционно-демократическом духе первоначального христианства (см. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, стр. 43).
В более поздних текстах Нового Завета эти социально-бунтарские мотивы отходят на задний план, а то и исчезают вовсе. Центральное место в них занимают идеи всеобщей любви, всепрощения, покорности и спасения в потустороннем мире. Следует учитывать, однако, что и в позднейших новозаветных текстах порой находили своеобразное отражение стремления трудящихся и эксплуатируемых к социальному равенству, справедливости и подлинной человечности. Христианство победило в свое время все другие религии и с необычайной быстротой распространилось в массах потому, в частности, что оно в иллюзорной, мистифицированной форме шло навстречу этим стремлениям. Жестокости и насилию, царившим в мире, оно противопоставило учение о всеобщей любви, социальным и этническим перегородкам, разделявшим людей, идею их равенства перед богом, земной несправедливости и социальному гнету учение о божественном возмездии и справедливости.
В условиях, когда в обществе господствовали гнет, насилие, жестокость, некоторые евангельские поучения приобретали определенное гуманистическое звучание, хотя такой гуманизм носил абстрактный и расплывчатый характер. В общей системе христианского вероучения эти гуманистические элементы получили извращенную и уродливую направленность. Главным объектом мыслей, чувств и стремлений верующего христианина с точки зрения ортодоксальной церковной доктрины является не человек, а бог. Любовь к человеку в христианстве подчинена любви к богу. Бог в христианском вероучении выступает как необходимый посредник в отношениях между людьми. Реальные земные проблемы подчинены иллюзорным потусторонним целям. Поэтому традиционную христианскую этику никак нельзя назвать гуманистической в подлинном смысле этого слова. Вернее употребить здесь понятие мнимого гуманизма, или псевдогуманизма.
Каждая историческая эпоха и даже каждый класс толковали христианство по-своему. Если у идеологов господствующих классов христианская этика принимала вид учения, примирявшего эксплуатируемых с эксплуататорами и требовавшего у первых безоговорочного повиновения последним, то во многих движениях социальных низов на первый план выступали идеи царства божьего на земле, социально-революционные тенденции первоначального христианства.
К анализу концепции Бонхёффера следует подходить конкретно-исторически. Объективно она представляет собой попытку очистить христианскую этику от компрометирующих ее в наше время чрезмерно архаичных религиозных представлений, придать ей земную, социальную направленность. Не удивительно, что последователями Бонхёффера являются, как правило, люди прогрессивных политических взглядов. Для многих из них, особенно живущих в социалистических странах, концепция Бонхёффера явилась той идейной платформой, которая позволяет сочетать приверженность к христианству с признанием безрелигиозного и антирелигиозного мира, с активным участием в его делах и проблемах.
***
Последователи Бонхёффера проявляют активность во многих странах. Так, в ГДР за последние годы вышло несколько книг, в которых развиваются взгляды Бонхёффера. К числу их, например, относится книга протестантского священника Германа Вагнера Миф и слово (Hermann Wagner. Der Mythos und das Wort. Leipzig, 1957). В ней подробно излагаются взгляды Бультмана и Бонхёффера и предпринимается попытка своеобразного синтеза тех и других. Наибольший интерес представляет глава, под названием Неосознанное христианство. Вагнер считает, что христианскую веру не следует трактовать как принятие всеобщих, вневременных истин. Сущность ее составляет любовь, а последняя не есть идея, не есть абстракция, она всегда событие... Она образует критерий христианства как исторической религии (там же, стр. 153).
Вагнер уподобляет положение христианства в современном обществе его положению в первые века существования в языческом мире. Так же, как в свое время христианство отказалось от узких рамок иудаизма, от внешнего соблюдения иудейского ритуала и обратилось ко всем племенам и народам со своей проповедью, так-де и сейчас христианство должно освободиться от некоторых своих традиционных элементов, чтобы проникнуть в среду безрелигиозных людей и найти действенные пути влияния на них. Поскольку суть христианства, по мнению Вагнера, состоит в любви к людям, то следует учитывать наличие многих бессознательных христиан, которые, отрицая христианство на словах, в то же время действуют в духе христианской морали. Вагнер призывает к сотрудничеству и близости с такого рода людьми, к которым он, как явствует из текста книги, относит и марксистов. Конечно, причисление марксистов к бессознательным христианам может вызвать среди последних лишь улыбку. Но за этими наивными в теоретическом плане рассуждениями кроется важный практический, социальный смысл: призыв к сотрудничеству христиан и марксистов в решении общественных задач. И эта вторая сторона куда важнее первой.
В 1962 году в ГДР вышел сборник Евангелие и совершеннолетний мир (Evangelium und miindige Welt. Hrsg. von H. Ristow und H. Burgert. Berlin, 1962). Как явствует из его названия, сборник целиком посвящен проблеме, поставленной Бонхёффером. Авторы статей, видные деятели протестантских церквей ГДР и Чехословакии, затрагивают разные стороны этой проблемы. Их понимание идей Бонхёффера не всегда одинаково. Но общим для них является признание коренных изменений, происшедших в обществе и вытеснивших религию на периферию общественной жизни. Слова нашей проповеди, пишет Г. Ристов, наталкиваются на глухие уши и равнодушные сердца. Жизненность... слова божьего в значительной мере утеряна (там же, стр. 9).
В поисках путей к людям совершеннолетнего мира авторы сборника обращаются к идеям Бонхёффера. Г. Ристов доказывает, что для современного человека неактуальна проблема отношения его к богу; его гораздо более занимает проблема отношения к ближнему (см. там же, стр. 10). Чехословацкий теолог Лохман пытается сопоставить либеральную теологию с концепцией Бонхёффера. Лохман усматривает основной недостаток либеральной теологии в том, что та занимала лишь оборонительную позицию, стараясь отстоять под натиском научного познания те догматы религии, которые еще можно было спасти. У либеральных теологов бог выступал лишь в роли заместителя человеческого незнания, и это, по мнению Лохмана, справедливо критиковал Бонхёффер. Преимущество теологической концепции последнего Лохман видит в том, что он не боится признать факт безрелигиозности современного мира. Христианин должен изучать этот факт, ибо сила христианства, по мнению Лохмана, в его человечности, в реализации гуманистических идей в отношениях между людьми. Эту же мысль подробно развивает известный чехословацкий теолог и прогрессивный общественный деятель Йозеф Громадка. С точки зрения последнего, христианство следует трактовать не как сумму теоретических догматов и формул, а как новое отношение человека к человеку (там же, стр.27).
В нескольких статьях делается попытка подробного выяснения социального смысла евангельского учения. А. Мюллер полагает, что интерпретация Евангелий должна быть не религиозной, а реалистической (там же, стр. 32). Социальные идеи Евангелий должны быть переведены на язык общественного сознания сегодняшнего дня (там же, стр. 43). Вера лишь тогда реальность, утверждает Божена Комаркова, когда она связана с землей (там же, стр. 190).
Таким образом, цитированные выше авторы пытаются развить и конкретизировать земное истолкование христианства, свойственное Бонхёфферу. О социальной подоплеке этих тенденций мы уже говорили выше. Критикуя теоретическую несостоятельность подобных взглядов на христианство, марксисты в то же время не должны забывать, что для многих из приверженцев этих взглядов социальное истолкование христианства является шагом в направлении от религии к социализму, от обсуждения иллюзорных богословских проблем к практическому участию в переустройстве общественной жизни.
Говоря о последователях Бонхёффера, нельзя не упомянуть о книге англиканского епископа Джона Робинсона Бог есть иное (John Robinson. Gott ist anders. Munchen, 1963. В английском оригинале Honest to God), ставшей в Европе своеобразным бестселлером.
Книга Робинсона содержит мало нового по сравнению с концепциями Бонхёффера, Бультмана и других религиозных модернистов. Секрет ее популярности состоит в том, что идеи упомянутых авторов выражены в ней в яркой и доходчивой для рядового читателя форме. Констатируя, что между традиционным супранатурализмом и понятиями сегодняшних мирян ширится разрыв, Робинсон требует для его преодоления коперниканской революции в теологии (стр. 26 немецкого издания). Последнюю он понимает в смысле отказа от идеи бога как потусторонней миру сущности и от связанных с этой идеей традиционных представлений. Робинсон, следуя за Бонхёффером, сводит христианство к учению о любви к ближнему. Христианская этика, утверждает он, не предписывает ничего иного, кроме любви... (там же, стр. 120, 122).
Социальное направление в религиозном модернизме не следует считать исключительной принадлежностью протестантизма. Сходные модернизаторские тенденции обнаруживаются и в современном католицизме, и в православии, и в исламе. Будучи чрезвычайно сложными и противоречивыми по своей социальной направленности и значению, эти тенденции требуют глубокого марксистского анализа, который, к сожалению, пока недостаточен. Такой анализ предполагает разработку ряда общих теоретических проблем, в частности проблем соотношения нравственности и религии, сущности христианской этики и христианского гуманизма, и т. п. Многие из этих теоретических проблем активно обсуждаются в ходе диалога между христианами и марксистами, развернувшегося в последние годы в Европе. Критический анализ современного религиозного модернизма будет тем более убедительным, чем больше он будет опираться на научное решение упомянутых проблем.