«..Так как девизом древнеримского государства было: сенат и народ Рима, то ни сенат, ни народ не обладали полнотой власти, что прежде всего привело к мятежам Тиберия Гракха, Гая Гракха, Люция Сатурнина и других, затем – к войнам между сенатом и народом при Марии и Сулле, а затем снова при Помпее и Цезаре – к войнам, которые привели к гибели их демократии и установлению монахи» (II, 251).
Особо показательно, что данный пример – равно как и следующий за ним пример из истории Афинского государства – рассматривается нейтрально, в рамках обсуждения последствий умаления власти суверена, вне предпочтения той или иной формы правления (т.е. независимо и от личных – довольно определенно выраженных – симпатий Гоббса к единоличному правлению).
Второй причиной ослабления и разрушения государства является свобода мнений, в первую очередь утверждения, «что каждый отдельный человек есть судья в вопросе о том, какие действия хороши и какие дурны» (II, 252). Это утверждение верно в естественном состоянии, но в государственном «мерилом добра и зла является гражданский закон, а судьей – законодатель, который всегда представляет государство» (II, 252). Из непонимания этого положения «люди становятся склонными спорить друг с другом и обсуждать повеления государства, а затем повиноваться или неповиноваться им в зависимости от собственного усмотрения, что вносит смуту и ослабляет государство» (II, 252).
Также подтачивает государство утверждение, что «все, что человек делает против своей совести, есть грех» (II, 252):
Для гражданина «закон есть совесть государства, следовать руководству которого он признал для себя обязательным. Иначе различие, существующее между совестью отдельных людей, которая является лишь личным мнением, должно было бы внести смуту в государство, и всякий стал бы повиноваться верховной власти лишь постольку, поскольку ее повеления встречали бы его личное одобрение» (II, 252).
Третье ложное учение гласит: «вера и святость приобретаются не учением и размышлением, а сверхъестественным вдохновением, или внушением» (II, 252). Если согласиться с этим учением, то непонятно, почему кто-либо должен будет давать отчет в своей вере и почему бы каждому христианину не считаться пророком или не руководствоваться в своих действиях не законами государства, но собственным вдохновением. Напротив, согласно Гоббсу:
«Вера и святость на самом деле не очень часто встречаются, однако они не чудеса, а результат воспитания, дисциплины, самоконтроля и других естественных средств, при помощи которых Бог производит их в своем избраннике, когда считает это нужным» (II, 253).
Также вводит рознь и неповиновение государству утверждение, что суверен подчинен гражданским законам, тогда как это означало бы, что суверен подчинен самому себе, поскольку он есть единственный законодатель, а быть подчиненным самому себе тождественно быть свободным (II, 253). Этому заблуждению родственно мнение, что право собственности подданных абсолютно не только по отношению к иным подданным (II, 193), но и относительно суверена, что неверно, поскольку, во-первых, сама собственность возникает только по возникновении гражданских законов, разграничивающих «мое» от «чужого»; во-вторых, на том основании, что в противном случае не может быть реализовано право суверена использовать все средства для поддержания покоя внутри государства и защиты его от внешних врагов (II, 254).
Разрушительны для государства учения о делимости верховной власти, «ибо делить власть государства – значит разрушать ее, так как разделенные власти взаимно уничтожают друг друга» (II, 254). Столь же печальны следствия, возникающие из подражания формам правления и обыкновениям, принятым у соседних народов:
«…Я не сомневаюсь, что многие были рады видеть недавние смуты в Англии из желания подражать Нидерландам, полагая, что для увеличения богатств страны не требуется ничего больше, как изменить, подобно Нидерландам, форму правления. […] Если… они [люди – А.Т.] имеют перед собой пример соседних народов, которые еще и разбогатели при этом, то они не могут не прислушиваться к тем, кто подстрекает их к переменам. И они рады, когда смута начинается, хотя горюют, когда беспорядки принимают затяжной характер, подобно тому, как нетерпеливые люди, заболевшие чесоткой, раздирают себя ногтями, пока боль не становится нестерпимой» (II, 254).
Подобно тому, как желание новшеств возникает от наблюдения порядков иных государств, так сходное и зачастую более разрушительное желание возникает от восхищения античными авторами, от которых «люди дошли до убийства своих королей» (II, 255), так как древние авторы «в своих книгах и рассуждениях о политике объявляют законными и похвальными такие действия, если только, прежде чем их совершить, человек назовет свою жертву тираном» (II, 255). Восхищаясь античными государствами, «не принимают во внимание тех частых мятежей и гражданских войн, к которым приводило несовершенство их политического строя» (II, 255). Вследствие этого увлечения «было пролито столько крови, что я считаю себя вправе утверждать, что ничто никогда не было куплено такой дорогой ценой, как изучение западными странами греческого и латинского языков» (II, 168).
Как средство избавления от подобного несчастья Гоббс, однако, не предлагает вовсе избавиться от античных классиков, а ограничивается введением цензуры и внесением «поправок благоразумных знатоков, которые могу противодействовать яду этих книг» (II, 255). В целом же в благоустроенном государстве должна быть запрещена «свобода высказываний против абсолютной власти, предоставленная людям, претендующим на политическую мудрость» (II, 259), а обучение взято под государственный контроль (I, 405; II, 267 – 268, 622 – 623).
Наконец, одним из наибольших угроз для благополучия и самого существования государства является разделение властей на светскую и духовную, ведь «это значит, что государство раздвоено в самом себе и не может существовать» (II, 256).
Все изложенные выше положения касаются в равной степени любого государства. Однако среди прочих государств существует еще и Царство Бога и только после рассмотрения вопросов, связанных с последним, Гоббс считает возможным говорить о всестороннем раскрытии существа государства. В свою очередь вопрос о Царстве Бога подразделяется на два – на учение об естественном Царстве Бога и о христианском государстве. Последний вопрос имеет особенную важность как с теоретической, так и с практической точек зрения, поскольку его рассмотрение касается, во-первых, принципов должного правления; во-вторых, поскольку все современные Гоббсу европейские государства являются государствами христианскими и тем самым должны принимать общие принципы такового государства.
10. Естественное Царство Бога. Гоббс пишет, что Царством Бога зачастую называют весь мир, им сотворенный, однако «о царствовании в настоящем смысле можно говорить лишь в отношении того, кто управляет своими подданными при помощи слов и обещания награды тем, кто повинуется, и угрозы наказания тем, кто не повинуется» (II, 276 – 277), поэтому «подданными Бога» в настоящем смысле являются только люди, причем те из них, «кто верует, что существует Бог, который управляет миром, дал правила и установил награды и наказания для человеческого рода» (II, 277). Ни атеисты, ни те, кто полагает, что Бог не заботится о человеческих делах, не являются подданными Бога, «ибо они не признают какого-либо слова Божьим Словом, не надеются на его вознаграждение и не боятся Его угроз» (II, 277). Этим людям Бог может воздавать фактическое благо или причинять фактический вред, но для них то не будет ни наградой, ни наказанием, поскольку последнее требует сознания со стороны человека и восприятия виновника его блага или несчастий в качестве суверена.
Господь может открывать свои законы тремя путями: посредством естественного разума, откровения (сверхъестественного чувства) и голосом через пророков. Но «что касается сверхъестественного чувства, заключающегося в откровении и вдохновении, то универсальные законы не были даны таким путем, ибо в такой форме Бог говорит лишь отдельным людям, причем разным людям разное» (II, 277):
«…Если человек заявляет мне, что Бог говорил с ним сверхъестественным образом и непосредственно, и я в этом сомневаюсь, то я с трудом себе представляю, какие доказательства он может выдвинуть, чтобы заставить меня верить этому» (II, 289).
Если подобную претензию на непосредственное общение с Богом выдвигает суверен, то подданные должны ему повиноваться – но не в том отношении, чтобы они были обязаны принять и поверить в сам факт сверхъестественного общения суверена с Господом. Последнее есть вера и она не может быть принудительна, но подданные обязаны повиноваться всем тем конкретным велениям, которые проистекают от суверена на этом основании, подобно тому, как они обязаны повиноваться и всем иным велениям суверена. Но «если говорит подобное человек, не имеющий надо мной такой власти, тогда ничто не может заставить меня ни верить, ни повиноваться» (II, 289).
Таким образом, в зависимости от того, как сообщается Слово Божье, различаются и два вида Царства Божьего – естественное и пророческое. При пророческой форме царства Господь, «избрав своими подданными определенный народ (евреев), управляет им, и только им, не только при помощи естественного разума, но также посредством положительных законов, данных этому народу устами его святых пророков» (II, 277).
Естественное право Господа царствовать над людьми и наказывать нарушающих его законы вытекает исключительно «из Его непреодолимого могущества» (II, 278), а отнюдь не из факта сотворения им людей или чего-либо подобного. Иными словами, основание власти как права в данном случае есть исключительно и неприкрытым образом власть как сила:
«Мы видим, что люди от природы имели право на все, следовательно, каждый из них имел право царствовать над всеми остальными. Но так как это право могло быть осуществлено только силой, то безопасность каждого требовало, чтобы люди отказались от этого права и общим соглашением всех поставили над собой людей, облеченных верховной властью, которые управляли бы ими и защищали их. Однако если бы среди них оказался человек непреодолимой силы, то не было бы никакого основания к тому, чтобы этот человек не управлял ими и не защищал как себя, так и их по собственному усмотрению. Поэтому тем, чья сила непреодолима, власть над всеми людьми присуща от природы благодаря превосходству их силы [выд. нами – А.Т.], и, следовательно, именно этой силой обусловлено то обстоятельство, что царствование над людьми и право сокрушать людей по своему произволу принадлежит всемогущему Богу не как творцу и милосердному, а именно как всемогущему» (II, 278).