Дилигенский Г.
Мотивы активности: «действовать вместе»
Анализ мотивов и типов поведения, характеризующих инструментальную вовлеченность в общественно-политическую жизнь, не представляет большого труда. Властолюбивые амбиции, карьеризм или корыстолюбие политиков и чиновников у всех на виду. Обыденное представление о политике как «грязном деле» с незапамятных времен стало расхожей истиной. Гораздо труднее распознать лишенную личной корысти ценностно ориентированную вовлеченность. Даже самый честный и идейный деятель не избегает подозрений, что он движим какими-то тайными помыслами или занят излечением личных психологических травм. Да и в действительности, как отмечалось выше, идейные мотивы нередко переплетаются или сливаются с «инструментальными». Подобные трудности побуждают обратиться к таким формам ценностно-ориентированной вовлеченности, в которых она представлена в максимально «чистом» виде, сопряжена с такой активностью, которая по самому своему характеру не может приносить ее участникам каких-либо персональных выгод.
Можно полагать, что именно такой является деятельность многих низовых активистов и рядовых участников массовых общественных и политических движений и некоторых партий. Речь идет о таких движениях и партиях, которые не претендуют на власть (или не имеют больших шансов ее достичь) и не имеют иных возможностей обеспечить своим участникам и членам какой-либо материальный или социальный статус. Разумеется, и у таких партий или движений есть свои лидирующие группировки и аппарат, и действуют механизмы внутрипартийной или внутри движенческой карьеры. Однако эти возможности крайне ограниченны, чаще всего не слишком привлекательны по своим материальным и профессиональным (условия труда) характеристикам. Подавляющее большинство рядовых активистов не имеют ни возможностей, ни желания продвигаться по иерархический лестнице своих организаций. И в то же время их общественная деятельность часто приносит им материальный ущерб, ведет к физическим и нервно-психологическим перегрузкам, нарушает, а то и вовсе подрывает семейную жизнь. О такого рода фактах подробно рассказывается, например, в социологическом исследовании, посвященном активистам возникших на волне забастовочного движения 1989 г. в угольных районах СССР свободных шахтерских профсоюзов5.
Какие же мотивы направляют такую форму общественной активности? По мнению исследователя «неформальных» движений периода перестройки О.Н. Яницкого, их наиболее глубокой психологической мотивацией были потребности в самореализации личности, в проявлении ее индивидуальности, в самостоятельно конструируемых, разнообразных, эмоционально насыщенных социальных связях, общении6. Действительно для человека, чьим уделом является повседневная рутина неинтересного труда и однообразных семейных обязанностей, общественная активность - сфера приложения личностных сил и способностей; она радикально обогащает содержание жизни, наполняет ее новым смыслом. Как объясняла свое участие в неформальном движении одна из «героинь» Яницкого - молодая женщина из Омска, оно означало для нее разрыв с прежним образом жизни: «живешь как клуша - муж, ребенок...»7
Стремление к самоосуществлению или самоутверждению вместе с тем объясняет многое, но далеко не все. Ведь «бескорыстная» социальная активность - далеко не единственно возможный их способ. Самоосуществляться и самоутверждаться можно и в более «эгоистических», лучше вознаграждаемых занятиях. По данным эмпирических исследований, многие активисты возникшего в 1990 г. движения «Демократическая Россия» впоследствии1 ушли из него в бизнес. Так же поступила и часть активистов-шахтеров8. У них мотив самоосуществления действительно был ведущим, и они искали оптимальную сферу его реализации. Но для тех, кто остался в движении, он, очевидно, таковым не был. Или дополнялся и перекрывался другими мотивами.
Обогащение социальных связей личности, которое Яницкий наряду с самоосуществлением выделяет в качестве мотива активности «неформалов», более, на наш взгляд, специфично для этого социально-психологического типа. Но и данный мотив - лишь одно из проявлений более общей «базовой» черты психологии активистов: ориентации их мотивов на интеграцию в социальную общность. Доминирующая в психике тенденция к включению в общность может осуществляться разными способами, в том числе через полное подчинение группе и ее лидерам, неограниченный конформизм по отношению к ним, утрату собственного я. В рассмотренных примерах она носит иной характер: социально-интегративная тенденция (или потребность в принадлежности, по терминологии А. Маслоу и его последователей) соединяется с потребностью в индивидуальном самоосуществлении, точнее, самоосуществление достигается через соответствующий ему уровень интеграции.
Проиллюстрируем этот несколько абстрактный тезис описанием психологии рабочих активистов, принадлежащим авторам уже упоминавшегося исследования о шахтерах. «Видно, - пишут они, - что шахтеры отождествляют себя с движением, что они готовы добровольно принимать его дисциплину при одновременном согласии с правом на разномыслие, свободу обсуждений и критики... Поддержка линии движения и принятие авторитета лидеров не становятся здесь насилием над внутренними установками отдельных людей»9.
«ДемРоссия, - говорила одна из активисток этого движения, - дает людям выразить себя, всем вместе участвовать в конкретных действиях. За два года жители Москвы сумели увидеть, сколько их единомышленников». По словам другой активистки, «из людей ушел страх. Они знают, что все вместе они сила. Люди осознали свое место в политической жизни страны»10. Формула «все вместе» чрезвычайно характерна для психологии активистов - она выражает ценностную, аффективную и поведенческую установку на формирование активной, действующей общности и включение в нее. Эта социально-интегративная установка становится основной целью комплекса норм и ценностей, интериоризируемых личностью. Так, по наблюдению исследователей, «свойства и личностные особенности» шахтерских активистов свидетельствуют, что они обладают сознанием «людей, которые чувствуют себя не просто индивидами, но участниками движения, ощущают свою ответственность за это движение и ответственность перед движением». Восприятие движения как высшей ценности, чувство ответственности за его судьбу воздействует на характер дискуссий и разногласий, возникающих в среде активистов. «Обсуждения и споры, которые ведут шахтеры, направлены не на самовыражение... но прежде всего на поиск эффективного решения, на возможно более полный учет всего практически полезного в разных взглядах»11.
В социально-политической психологии интегративная тенденция, деятельность по созиданию и воспроизводству действующей человеческой общности, разумеется, может возникать и развиваться только на основе определенных социальных ценностей, общественных или политических целей. Этим такие общности отличаются, например, от общностей культурных, объединяемых не какими-либо общими целями, но лишь стилем жизни и поведения (например, молодежных группировок вроде хиппи или рокеров).
В России конца 80-х-начала 90-х годов массовые демократические движения возникли на волне протеста против власти КПСС и командно-бюрократической системы, сохранявшихся в условиях реформ сверху, проводимых партийно-государственным руководством СССР. Их застрельщиками были люди, еще до возникновения движения психологически ориентированные на борьбу с системой: диссиденты, наиболее непокорные и сопротивляющиеся начальству наемные работники. «Так дальше жить невозможно» - таков наиболее осознанный мотив участников движений. Их общими и довольно абстрактными ценностями были свобода, демократия, рыночная экономика. Общность, выступавшая в форме движения, воспринималась как орудие общественного действия, борьбы, способной изменить общественно-политическую ситуацию.
Главной же целью как для участников политических движений, так - в значительной мере - и для нового рабочего актива было свержение власти КПСС.
Нравственно-эмоциональная основа мотивации
Дальнейшая судьба этих движений позволяет лучше понять их главные социально-психологические характеристики. После августовского путча 1991 г. и ухода КПСС с политической сцены непосредственная политическая цель демократического движения была достигнута. Для «Демократической России» это означало кризис целей - дальнейшее осуществление демократических и рыночных преобразований стало функцией президента и правительства. Значительные трудности испытало и независимое рабочее движение: если на первых этапах его борьба за экономические и социальные интересы трудящихся естественно сливалась с борьбой против коммунистической власти, то с приходом к власти демократов идейно-политические установки рабочих лидеров побуждали их к поддержке правительства Ельцина-Гайдара, а ухудшение положения трудящихся под влиянием проводимых реформ ограничивало возможности такой поддержки. Обнаружилась слабость когнитивной составляющей всего демократического движения: вынужденное перейти от борьбы «против» к участию в конструктивной работе, в создании новых общественных отношений, оно оказалось к этому не готовым, не смогло занять самостоятельную ясную позицию в тех ожесточенных политических схватках, которые развернулись вокруг темпов и методов проведения реформ.
Движение, ориентированное лишь на конкретные цели и не способное после их достижения выдвинуть новые, обречено на распад и исчезновение. В России демократическое движение испытало глубокий кризис; по своему влиянию, способности организовать массовые акции, политическим связям «Демократическая Россия» мало напоминала весной 1994 г. ту мощную силу, которая практически сорвала августовский путч. Но говорить об исчезновении движения было бы неверно: сохранилось ядро активистов, которые были его цементирующей силой с момента возникновения. И хотя эти люди в значительной мере дезориентированы и не имеют - особенно после декабрьских выборов 1993 г. - сколько-нибудь ясной программы действий, они вносят свой вклад в политическую жизнь. Об этом свидетельствует хотя бы та роль, которую демократы сыграли в избирательной кампании либеральной политической группировки «Выбор России», получившей, несмотря на поражение на выборах по партийным спискам, наиболее многочисленную фракцию в Государственной думе. А также те усилия, которые предприняли лидеры «Выбора России», чтобы привлечь демороссов во вновь сформированную ими в 1994 г. партию. Чем же объяснить относительную устойчивость активного ядра движения, хотя и сильно сократившегося за годы реформ, его выживаемость в крайне трудных и неблагоприятных условиях, при отсутствии общепризнанных популярных лидеров, разработанной идеологии и программы, при постоянных внутренних конфликтах и расколах высшего руководства? Думается, что главной причиной является прочность ценностной ориентации этой общности: ценности, глубоко интериоризованные активистами, позволили им сохранить свою сплоченность и верность движению. Причем речь здесь идет не столько о таких программных общественных ценностях, как демократия и рынок, которые с самого начала носили во многом абстрактно-символический характер и в значительной мере поблекли под влиянием опыта 19921994 гг. Большее значение имеют нравственные ценности, моральный долг, формирующий установку личности на посильное, но активное вмешательство в процессы, происходящие в обществе, готовность противостоять явлениям, эмоционально воспринимаемым как негативные, противоречащие принятым ею нормам и идеалам. Общие идейно политические установки играют в этой психологической ситуации как бы роль когнитивного ориентира, помогающего осознать, рационализировать имеющие нравственное происхождение эмоции, потребность в «правильном», нравственном общественном устройстве. Именно о такой основе мотивации демократических активистов свидетельствует характерное для многих из них отталкивание от участия в институциональной, т.е. партийной, парламентской политике, хотя они и признают ее необходимой, оказывают поддержку близким им по ориентации политикам, проводят их избирательные кампании. Отторжение политики они сами объясняют сомнением в возможности ее соединения с нравственностью. Пытаясь объяснить свое представление о роли движения по сравнению с политическими партиями, один из активистов «Демократической России» сказал: «партия - это механизм, который работает, а движение - это совесть, которая, наверное, не должна что-то делать, она должна предупреждать человека о том, чего делать не нужно»12.