Департамент Смарта должен был охватывать как философию, так и психологию. Ответственным за психологию он назначил Уллина Плэйса, хорошо известного в онтологии. Он также был в Оксфорде и слушал курс по философии, психологии и физиологии. Он был рекомендован Смарту Брайаном Фарреллом, автором замечательной статьи «Опыт». Смарт предлагает нейтралитет психического дискурса. Плэйс становится основателем экспериментальной психологии в Аделаиде, но огромный вклад он сделал, конечно, в философии сознания.
Другое назначение, которое Смарту удалось сделать в то время было очень важным. Это было назначение американца C.B. «Чарли» Мартина, который был учеником Джона Уиздома в Кембридже. Уиздом, следуя Дьюи и Фрейду, считал философа поэтом и психоаналитиком, а философские проблемы видел парадоксами, берущими начало в бессознательном. Лингвистическая философия в его понимании сближается с психоанализом. Однако подобная «описательность» ведет к эпистемологическому анализу. Неудивительно, что Мартин быстро разочаровался в витгенштейнианской философии и его заботой стала онтологическая проблема, которая была важна в Аделаиде, да и на философской арене Австралии. Мартин представил в Австралии концепцию создания истин. Он впервые применил важные находки философии сознания Райля – контрфактуальное и диспозициональные истины о поведении.
В Аделаиде, Плэйс, как и Smart, начал с Райлеанского бихевиоризма. Но существование внутренних психических процессов ему представляется бесспорным. В то же время, аргументы для физикалистского описания мира, в том числе психического, как весьма сильное на научных основаниях. Так он пришел к теории идентичности - идентификации психических процессов с чисто физическими процессами в мозге. Значительная часть проблемы возникает потому, что статья Плэйса была опубликована в 1956 г. в British Journal of Psychology, а статья Смарта только в 1959 года, но в Philosophical Review. Позднее обе статьи стали публиковать в антологиях, и представление о направлении влияния стало немного размытым.
Мартин не был, видимо, откровенным Райлианцем, но он слишком стремится противостоять взглядам Плэйса. Плэйс вернулся в Англию в 1956 и вряд ли был когда-либо в Австралии снова, но он представляет собой один из важных эпизодов в философии Австралии.
Материализм и реализм в Австралии не мыслим без Дэвида Армстронга, который занимается классическими философскими вопросами и рассматривает их в классической манере. Так, отстаивая некоторую гипотезу о мире, он утверждает, что в мире «нет ничего, кроме конкретных сущностей, обладающих свойствами и связанных друг с другом», мир образует единую пространственно-временную систему, и ему можно дать — здесь, правда, Армстронг немного сомневается — полное описание «с помощью законченной физической теории». Подобная гипотеза порождает ряд возражений. Одни утверждают, что мир, который мы действительно постигаем, состоит, из обособленных элементов — идей, чувственных данных или восприятий. Другие - мир содержит в себе сознания, не существующие в пространстве и времени, и свойства в виде вторичных качеств, о которых умалчивает наука. Мнения нельзя должным образом анализировать в терминах свойств или отношений, а свойствам не отводится никакой роли в точном описании мира. Армстронг детально отвечает на эти возражения.
До «Материалистической теории сознания» (1968) Армстронг пишет «Восприятие и физический мир» (1961), в которой дает определение восприятия, почти не претерпевшего своей сути в дальнейших работах. Подобно своему учителю Джону Андерсону, он утверждает, что восприятие состоит в приобретении знания или мнения относительно конкретных положений дел. Оно, естественно, происходит в результате воздействия разных стимулов на органы чувств. Тем не менее, воспринимаемое не является копией этих стимулов, не является чувственным данным. Воспринимать книгу, лежащую на столе, значит, по Армстронгу, считать, что она там находится. Отсюда он заключает, что воспринимаемый нами мир уже содержит свойства и отношения; он не состоит из простых чувственных элементов. Ощущение – это состояние, причинно обусловленное определенного рода стимулом.
Для Армстронга отправной точкой служит материалистическое учение Плейса и Смарта о состояниях центральной нервной системы. Классическим документом этого учения является статья Смарта «Ощущения и процессы в мозге» (PR, 1959), а дальнейшую разработку в более широком контексте оно получило в книге Смарта «Философия и научный реализм». В «Материалистической теории сознания» Армстронг ставит своей целью сформулировать теорию состояний центральной нервной системы не только для ощущений, но и для ментальных состояний в целом. Смарт первоначально был согласен (хотя в последующем изменил свою точку зрения) описывать эти состояния в терминах райлианского бихевиоризма. Ментальные состояния, по Райлу, представляют собой просто предрасположенности. Но для Армстронга они – интенциональные состояния, обладающие определенной предрасположенностью, могущими быть «причиной определенного рода поведения». Наука, считает Армстронг, доказала, что ментальные состояния одновременно есть состояния мозга и, следовательно, существуют в пространстве и времени, а стало быть, не служат контрпримером против гипотезы Армстронга о мире.
Существование вторичных качеств Армстронг дает с реалистической позиции, обвиняя Смарта в устарелом операционализме. Он отождествляет вторичные качества со свойствами физических объектов, которые нами воспринимаются в повседневных ситуациях только как некие структуры. Мы только осознаем, к примеру, что и роза, и пион являются красными, но не воспринимаем их как разрозненное множество световых волн и не осознаем, что же онтологически означает быть красным.
В дальнейшем, пытаясь определиться с пониманием сознания, в своей книге «Сознание, истина и знание» Армстронг опирается на высказанное Рамсеем предположение о том, что наша система сознания и убеждения представляет собой «карту, по которой мы сверяем свой путь», при этом сознание отличается от мысли, которую мы просто продумываем, ибо оно всегда служит «потенциальной причиной или тормозом для наших действий». Согласно Армстронгу, совершенно очевидно в случае, как сознание о том, что определенная книга лежит на столе; это состояние сознания, в котором зашифрована информация, и подобно другим ментальным состояниям оно предрасполагает к совершению действия. Однако возникает проблема: как быть с научными законами, область применения которых не знает ограничений?
Армстронг отвечает в духе Рамсея: считать, что научный закон выполняется, значит иметь предрасположенность «расширить карту» или же «ввести общие отношения каузального обеспечения между частями карты в соответствии с общими правилами». Таким образом, в подобном анализе, в противовес номинализму любого вида, принимается на веру существование качеств. Но содержит ли мир качества и если нет, то откуда мы знаем, какие качества он содержит? Эти вопросы Армстронг обсуждает в двухтомном труде под названием «Универсалии и научный реализм». Он тщательно критикует разного рода классические теории: номиналистические (а в некоторых вариантах платонистические), «партикуляристские» в духе Дж.Ф.Стаута и «универсалистские», представленные, например, предположением Рассела о том, что конкретные сущности представляют собой пучки универсалий. Отсюда он делает вывод, в общих чертах следуя Андерсону, что ни без конкретных сущностей, ни без универсалий обойтись нельзя, что мир складывается из состояний дел, при этом конкретные сущности обладают свойствами и находятся в определенных отношениях друг с другом.
Отношения между универсалиями формулируются научными законами. Откуда мы знаем, что универсалии существуют? По мнению Армстронга, мы не можем ответить на этот вопрос, просто рассмотрев, какие предикаты содержит наш язык. Какие существуют универсалии, открывает наука в процессе формулировки общих законов. Армстронг проводит четкое различие между «семантикой предикатов» и «теорией универсалий»; вопросы, касающиеся значения, он в основном откладывает в сторону, когда пытается построить «первую философию». Возможность какой-либо первой философии помимо теории значения, возможность какой-либо теории универсалий помимо семантики предикатов — именно это многие из его современников отвергли бы наиболее резко. Но Армстронга почти не затронул «лингвистический поворот». Хотя Армстронг необычен в том, что пишет по столь многим классическим темам, было бы трудно найти классическую философскую проблему, которая была бы оставлена им без тщательного анализа в последние десятилетия.
В новейшей (американской) аналитической «философии сознания», занимающейся изучением механизма фиксации процессов сознания в естественном языке, заметен отход от теории психофизического параллелизма в сторону теории тождества духовного и телесного. По мнению Малколма, философы-аналитики расширительно толкуют понятия «ментальные состояния», что нередко приводит к серьезным концептуальным заблуждениям.
Последние годы ряд аналитиков в витгенштейнианской «философии сознания» видят единственную альтернативу когнитивистской методологии изучения психофизических процессов. Когнитивизм, по М.Уильямсу, полагает, что организация поведения субъекта объясняется каузальным воздействием сугубо внутренней ментальной структуры. Такие влиятельные авторы, как Д.Фодор, С.Стич, Н.Хомский считают, что только такой подход и способен придать психологии научный статус. Эти сциентистско ориентированные взгляды не совместимы с философией позднего Витгенштейна, который полагал, что сами формы нашего повседневного языка приводят к ошибочной интерпретации психологических состояний и процессов. «Философия сознания» занимается концептуальным анализом лингвистических средств, используемых для описания и объяснения процессов сознания (и психики). На передний план выходят исследования, посвященные интенциональным характеристикам сознания, проблемам «индивидуального языка» и познания «других сознаний», фиксации в языке болевых ощущений, всевозможным ситуациям воления, воображения, психическим предрасположенностям к тому или иному поведению. Таким образом, сохранить ее в составе аналитических дисциплин становится все труднее, а вот витгенштейнианская парадигма концептуального анализа психики предлагается как избегающая крайностей когнитивизма и бихевиоризма.