Избежать путаницы с омонимами можно без особого труда, если сконцентрировать внимание на денотате понятия, то есть на том, что оно обозначает в реальности. Если оно обозначает различные объекты или сущности, то не нужно ломать себе голову, а сразу прийти к заключению, что имеем дело с омонимами. В истории философии то и дело возникают курьёзы: автор новой концепции, выделивший какую-либо новую сферу исследований, называет её объекты бытиём, существованием и т.п. и не утруждает себя анализом сопоставления денотатов, а просто отрицает правильность прежних значений этих понятий. Вот и осталась классическая философия без объективной критики, незавершённой, а завершение могла осуществить только критика денотатов её понятий. То, что называет критикой неклассическая философия, больше похоже на детский лепет или на нездравомыслие. Современная философия всё больше и больше превращается в образец массовой культуры, хорошо вписываясь в общий кризис общественных институтов.
Исторически первичным значением, денотатом понятия бытия была именно субстанция. Не случайно момент кристаллизации категории бытия - в поэме Парменида - Гегель (последовательный продолжатель диалектического субстанциализма) назвал началом философии. Несмотря на непрерывные попытки пересмотра этой, начатой элеатами, традиции, вначале древнегреческими атомистами, затем в первые века христианства, они не привели в то время к созданию альтернативной онтологии. Так античная философия на многие столетия определила общий характер понимания бытия. Этот подход оказался определяющим для философии не только эпохи эллинизма и средних веков, но сохранился вплоть до ХVII и начала ХVIII веков [51, с. 337]. Ни номинализм ХIII - ХIV веков, ни английский эмпиризм ХVII - ХVIII веков, ни трансцендентализм Канта, напрочь оторвавший явления от вещей в себе, ни немецкий мистицизм (начиная с Экхарта и кончая эпохой реформации) не могли последовательно разрушить логический строй субстанциализма. Не могли они обосновать и новой онтологии. С ХVII и до начала ХIХ века диалектика в лице крупных её представителей (Декарт, Спиноза, Лейбниц, Фихте, Гегель) отождествляла бытие и субстанцию, хотя понятие бытия нередко уже стало употребляться в обыденном (нефилософском) его значении. И только в послегегелевский период философия начинает эмпирически трансформироваться и освобождаться от понятия субстанции или изменять её денотат (как, например, в марксистской философии).
Поздний Шеллинг и Шопенгауэр противопоставили Гегелю волюнтаристскую концепцию бытия, а экзистенциализм совершенно радикально изменил смысл этого понятия. По существу дела это было не противопоставление, ибо против не было ничего (вся критика била мимо цели), была просто иная область исследования, иной объект анализа, а соответственно, и иной логический аппарат. Правда, в иррационализме от идеи субстанции отказались вполне последовательно и логично (субъективная реальность - не субстанция)! Но введение в обиход массы омонимов бытия сильно запутало ситуацию, особенно в связи с тем, что к этим омонимам стали цеплять различные атрибуты субстанции и диалектики (денотатом бытия стал субстанциально-эмпирический кентавр - эклектика).
Понятия «сущее», «сущность», «существование», «субстанция» - производны от «бытия» и это обстоятельство вызывает нередко затруднение в их исторической трактовке. Особая путаница возникает с такими противоположностями как бытие и существование или сущность и существование. Так, А.А. Исаев, выражая распространённое мнение, утверждает, что «на протяжении всей истории философии данные понятия чётко не разграничивались, а порой и отождествлялись» [97, с. 3]. В отношении понятия существования, как понятия, ситуация действительно такова, однако в отношении его денотата она проще. Исторически оно противопоставлялось бытию (субстанции). Уже у софистов оно отражается в мире мнения как произвольно изменяющееся [215, с. 23]. Хотя категория существования устойчиво не употреблялась древними греками, за ней всё-таки сохранялось значение противоположное субстанциальному как нечто неустойчивое, текучее (вещественно-телесный мир).
Возникновение диалектики Платона внесло сумятицу в умы исследователей, что особенно сильно проявилось в средние века. В диалектике существование имеет совсем иной денотат, нежели в метафизике или обыденной логике. В диалектической логике бытие и существование как тезис и антитезис совпадают и ничего кроме субстанции денотатом не имеют. Гегель особо подчёркивал связь существования с телесным миром. Однако в его диалектической логике используется иное понятие существования, с иным денотатом и потому он устанавливает закон: «... Существование есть бытие, происшедшее из основания, восстановленное через снятие опосредствования» [65, с. 287]. В отличие от диалектической логики, обыденное эмпирическое, или метафизическое, понятие существования имеет денотатом вещественно-телесный мир (или его объекты), отражаемый, согласно древним грекам, во мнении (понятиях обыденной логики). То обстоятельство, что понятия бытия и существования могут иметь соответствующие омонимы для диалектиков никогда не было секретом. Так, в диалектике Боэция и Фомы Аквинского Бог (сверхчувственное) выступает как тождество этих понятий, но в сотворённом вещественно-телесном мире бытие и существование различаются. В средние века существование преимущественно рассматривалось как атрибут чувственного, эмпирического мира и не имело особого отношения к бытию (исключение составлял Плотин). Схоластка усматривала в дуализме существования и сущности коренную раздвоенность и ущербность природного универсума, снимаемую лишь в Боге [48, с. 166].
В метафизически-механистическом материализме и эмпиризме ХVI - ХVIII веков бытие и существование рассматриваются лишь на примерах вещественно-телесного мира, (мира мнения), а потому, имея его денотатом, закономерным образом сливаются в обыденном языке, превращаясь в синонимы. Зато диалектика стала символом алогизма, так как, с одной стороны, требовала по платоновски отличать существование от сущности, а с другой - обнаруживала в них тождество противоположностей. То обстоятельство, что речь шла об омонимах, эмпирически ориентированные исследователи либо игнорировали, либо просто не понимали. Более того, как показывает марксистски ориентированная «Философская энциклопедия» и немарксистски ориентированная «Новая философская энциклопедия», интереса к этой существенной разнице в ХХ веке не было. Как это ни обидно звучит, но этот век из истории философии можно вычеркнуть безболезненно. В конце его входят в обиход как бы подводящие итог бессмыслице схемы соотношения бытия, существования и реальности, не имеющие ничего общего с историей философии и диалектикой [141, с. 13]. Правда, нужно заметить, что экзистенциализм, как проявление эмпиризма (хотя и мистико-иррационалистического толка) принял название полностью соответствующее его сути, в отличие от марксистского «диалектического материализма», не имеющего с диалектической логикой ничего общего.
Несколько слов о сущем. В отношении этой категории можно согласиться с А.П. Огурцовым, что, с одной стороны, её считают «фундаментальной категорией философского дискурса», а с другой - смысл её в истории философии довольно часто менялся [181]. Её применяют для обозначения всего существующего (совокупность проявлений бытия), любой вещи, субъекта, сущности, онтологического абсолюта (бытия, субстанции) и даже бытия глагола-связки «есть». Не случайно уже Аристотель «рассматривая различные значения имени “сущее”, переводит это различие из онтологического в полисемантичность языка, коль скоро нет единого рода «сущее», обусловливающего однозначность имени» [181, с. 676]. В средневековой схоластике предпринимались попытки придать онтологическое различие бытию и сущему, но так как денотата, отличного от бытия и существования определить не удалось, то номиналисты (главным образом Д. Скот и В. Оккам) без особого труда доказали несостоятельность этого различения. Скотистское понятие «этости» означало, что бытие свелось к сущему, то есть к вещи, предмету (был установлен конкретный денотат, но только в области вещественно-предметного знания).
Вся история философии до последнего времени пользуется этим понятием, употребляя его в самых различных значениях, но так как общего денотата этой категории не выделено до сих пор, нужно признать правоту Аристотеля и использовать его как полисемантическое понятие обыденного языка (а в философии разумнее вообще от него отказаться как от засоряющего язык). Понятно, что, например, М. Хайдеггер напрасно тратил время и усилия на то, чтобы подвергнуть критике прежнюю метафизику, якобы отождествлявшую бытие с сущим (онтическим).
Категории бытия, существования и сущего являются отправной точкой доктрины экзистенциализма. Хотя экзистенциалисты напрочь отмежёвываются от классического значения этих понятий, они его не могут отменить по той простой причине, что имеют дело с иными денотатами. Но это означает и то, что критиковать классическую философию с позиций экзистенциализма совершенно неправомерно и бессмысленно. Зато своё мнение в отношении эмпиризма диалектика высказала уже устами древних греков. Экзистенциализм занял область исследования ещё две с половиной тысячи лет назад вычеркнутую из философии.
Древние греки выделили разум и противопоставили ему «мнение». В наши дни их интеллекту можно только позавидовать. Все исторические попытки из этой области мнения «выжать» нечто сравнимое с разумом сегодня обозначают рациональностью. Механически же сопоставляя эти попытки, как об открытии говорят про гипотезу об исторических формах рациональности [183]. Из омонимов пытаются создать общую теорию и высказывают искреннее удивление по поводу того, что такая общая теория не получается. Выход, естественно, находят в иррационализме и мистицизме.