«То, что я понял, превосходно. Думаю, что таково и то, чего я не понял. Впрочем, для этого нужен делосский водолаз». Гераклит, действительно, очень глубок. К сожалению, глубина его мысли непрозрачна, она затемняется стилем изложения. Воображая, что через него говорят то ли оракул, то ли вещая Сивилла, Гераклит старался быть загадочным. И это ему удалось. О его речи не скажешь, как о речи Анаксимена, что она проста и безыскусна. Напротив, она кишит метафорами и сравнениями. В ней много мифологизмов. У Гераклита мифологии больше, а научности меньше, чем у милетских философов. Однако очень большое место в его учении занимает основа наук – логос.
Фалес увидел первоначало в воде, Анаксимен – в воздухе. Еще раньше их Ферекид увидел одно из трех начал всего сущего в земле (Хтонии). Гераклит же узрел субстанциально-генетическое начало всего сущего в огне. Для древних народов огонь был веществом (наряду с землей, водой и воздухом). Люди тогда не понимали, что огонь – не вещество, а процесс окисления с выделением тепла и света. Но то, что огонь наиболее подвижен и изменчив из четырех стихий, древние видели. Это-то и привлекло внимание Гераклита к огню. Мысль о субстанциальности огня Гераклит выражает в сравнении огня с золотом, а вещей – с товарами. «Все обменивается на огонь, и огонь – на все, подобно тому как золото на товары, а товары на золото». Так, в философском социоморфическом мировоззрении преломились товарно-денежные отношения, развитие которых, как отмечалось, оказало значительное влияние на превращение мифологического мировоззрения в философское. В другом сравнении космический огонь сопоставляется с пламенем, на котором сжигаются различные благовония. Пламя все то же, но запахи разные. Гераклитовский огонь вечен и божествен.
Гераклит видел в своем огне не только то, что лежит в основе всего сущего, но и то, из чего все возникает. Возникновение из огня космоса Гераклит называл «путем вниз» и «недостатком» огня. Гераклитовская космогония сохранилась в трех вариантах.
Согласно Клименту, из огня возникает море (вода); море, в свою очередь, «семя мирообразования» (у Ферекида огонь, вода и воздух также образовались из семени, но из семени Зевса, здесь же Зевса не стало, но семя осталось). Из этого семени возникают и земля, и небо, и все то, что находится между ними. По версии Плутарха, огонь превращается в воздух, воздух – в воду, вода – в землю, земля – в огонь. Не совсем так представлена космогония Гераклита у Марка Аврелия (II в.). Там Гераклит говорит: «Смерть земли – рождение воды, смерть воды – рождение воздуха, смерть воздуха – рождение огня. И обратно». Это значит, что если по Плутарху земля превращается в огонь непосредственно, то по Марку Аврелию земля, прежде чем стать огнем, должна пройти обратные метаморфозы, став водой и воздухом.
Эсхатология говорит об обратных превращениях, о конце мира. Космос Гераклита не вечен. «Путь вниз» периодически сменяется «путем вверх», «недостаток» огня – его «избытком». Космос сгорает. Этот мировой пожар не только физическое, но и нравственное событие. Протофилософия еще не способна расчленить физическое и нравственное. Гераклит говорит, что «огонь все обоймет и всех рассудит». Мировой пожар будет мировым судом. Гераклит – гилозоист (гилозоизм – концепция всеобщего оживотворения). Более того, его огонь – не только живая, но и разумная сила.
Идея меры, столь характерная для античного мировоззрения, обобщена Гераклитом в понятии о логосе. Буквально логос – «слово». Но это не любое слово, а лишь разумное. Логос Гераклита – объективный закон мироздания. Это принцип порядка и меры. Это тот же огонь, но то, что для чувства выступает как огонь, для ума есть логос. Наделенный логосом огонь разумен и божествен.
Гераклитовский «огнелогос» присущ не только всему мирозданию, но и человеку, его душе. Она имеет два аспекта: вещественно-материальный и психически-разумный.
В вещественно-материальном аспекте душа – одна из метаморфоз огня. Души возникают, «испаряясь из влаги». И наоборот, «душам смерть – воде рождение». Но душа не только влажна. Совсем влажна лишь плохая душа. Душа – единство противоположностей, она сочетает в себе влажное и огненное. И чем больше в ней огня, тем душа лучше. Поэтому «сухая душа – мудрейшая и наилучшая». У человека, находящегося в состоянии опьянения, душа особенно влажна. Так же, по-видимому, и у больного, и у человека, чересчур преданного чувственным удовольствиям. Гераклит подчеркивает, что «всякая страсть покупается ценою души». Он говорит, что «для душ наслаждение или смерть стать влажными».
Сухой, огненный компонент души – ее логос. Таким образом, психически-разумный аспект души увязывается с ее вещественно-материальным аспектом. Будучи огненной, душа обладает самовозрастающим логосом. Этот, так сказать, субъективный логос не менее глубок и беспределен, чем логос объективный, т.е. правящий космосом. Поэтому Гераклит говорит: «Идя к пределам души, их не найдешь, даже если пройдешь весь путь: таким глубоким она обладает логосом».
Гераклит – не только стихийный материалист, но и наивный диалектик. Его логос – как бы диалектический закон Вселенной, как бы смутно угаданный древним философом закон единства и борьбы противоположностей.
В своей диалектике Гераклит исходит из того, что все абсолютно изменчиво. Гераклит, как никто из древних философов, был убежден, что в мироздании нет ничего неизменного. Он учил, что «все течет». Он уподоблял мир реке и говорил, что «в ту же реку вступаем и не вступаем», потому что «на входящих в ту же самую реку набегают все новые и новые воды». Ничто в мире не повторяется, все преходяще и одноразово. В этом отношении Гераклит противостоит пифагорейцам, в мировоззрении которых присутствовала идея вечного повторения. Для Гераклита сама «вечность – дитя, переставляющее шашки, царство ребенка». Гераклит не отрицал устойчивости вещей в космосе. Но эта устойчивость у него относительна, и она возможна именно потому, что та или иная вещь вечно воспроизводится. Эта мысль выражена у Гераклита в образе кикеона, который расслаивается на составные части, если этот священный напиток постоянно не встряхивать.
Далее Гераклит замечает, что одно и то же различно и даже противоположно. Например, «морская вода и чистейшая, и грязнейшая: рыбам она питье и спасение, людям же – гибель и отрава». Также и «прекраснейшая обезьяна безобразна, если ее сравнить с родом человеческим». Здесь напрашивается вывод, что одно и то же обладает противоположными качествами (чистейшая и грязнейшая, прекраснейшая и безобразная) в разных отношениях (по отношению к рыбам, по отношению к людям, по отношению к другим обезьянам и опять по отношению к людям). Однако Гераклит это просмотрел. Обращая внимание на то, что существенное изменение – это изменение в свою противоположность (холодное нагревается, горячее остывает), а также на то, что одна противоположность выявляет ценность другой (например, болезнь делает здоровье сладостным, а добро начинает цениться на фоне зла), Гераклит делает смелый, но наивный вывод о безоговорочной тождественности противоположностей. Правда, сам Гераклит, разумеется, так не формулирует свою мысль. Он говорит лишь, что «противоречивость сближает». Эту мысль он выражает через ряд примеров. Скажем, врачи лечат боль болью. Поэтому Ипполит делает такой вывод: Гераклит учил о том, что и добро, и зло тождественны.
Тождество противоположностей у Гераклита означает вместе с тем не их взаимопогашение, а их борьбу. Эта борьба (распря) – главный закон мироздания. Она – причина всякого возникновения. Гераклит говорит о том, что «борьба-отец всего и царь над всем», что «борьба всеобща и все рождается благодаря борьбе и по необходимости».
Такого рода борьбу Гераклит раскрывает далее как гармонию. Но гармонию неявную, тайную, скрытую. И именно такая гармония самая сильная. «Скрытая гармония, – говорил Гераклит, – сильнее явной». Такова гармония борьбы противоположностей, которые сходятся в тождество. Гераклит негодует на тех, кто «не понимает, каким образом с самим собой расходящееся снова приходит в согласие, самовосстанавливающуюся гармонию лука и лиры». Эта глубочайшая гармония присуща всему мирозданию, несмотря на то, что там все кипит в борьбе, в распре. В такой гармонии растворяется все зло. Зло всегда частично, а добро абсолютно. Так же относительно безобразное и абсолютно прекрасное. Но люди увидеть этого не могут. Вся эта вселенская гармония доступна лишь Богу. «Для Бога все прекрасно, хорошо и справедливо, а люди принимают одно за справедливое, а другое за несправедливое», – сетует Гераклит.
В отличие от милетских философов, Гераклит довольно много говорит о познании. Он различает чувственное и рациональное познание. Чувства не бесполезны, особенно зрение и слух. Но высшая цель познания – познание логоса, а тем самым познание высшего единства мироздания и достижение высшей мудрости: «Признак мудрости – согласиться, выслушав не меня, а логос, что все едино».
Однако познать логос нелегко. Причин для этого немало. Сама «природа любит таиться». Сами люди, по крайней мере «их большинство, по-скотски пресыщено». Познанию логоса мешают также учители этого большинства: и Гомер, и Гесиод, и другие народные певцы, которым верят люди. Это именно то большинство, о котором сказал мудрец Биант, что оно плохо (а Биант почти единственный, о ком сам Гераклит отзывается хорошо, говоря, что логос Бианта лучше, чем у других). По всем этим причинам «большинство людей не понимает того, с чем оно сталкивается».
Поэтому «несмотря на то, что логос существует вечно, люди оказываются несообразительными и прежде, чем его услышат, и (даже) услышав впервые». И хотя в своей жизни люди ежедневно и непрерывно сталкиваются с логосом, это им кажется чуждым. Не ведет к познанию логоса и многознание. «Многознание уму не научает, – говорит Гераклит, – иначе оно научило бы Гесиода и Пифагора, а также Ксенофана и Гекатея». Многознание не дает единой картины мира, не формулирует, как мы бы сейчас сказали, мировоззрения. При этом он подчеркивает, что мудрость отрешена от всего. Может быть, у Гераклита, который широко пользовался гиперболами, это сказано слишком сильно, но в этой отрешенной от всего мудрости нельзя не увидеть мировоззренческого сознания в его отличие от знания специального.