102
себе вид. Двойственность ее заключается в сочетании рецептивности и спонтанности. Поскольку рецептивность обозначает чувственность, а спонтанность - рассудок, то способность воображения характерным образом оказывается между ними. Так как, по Канту, воображение есть способность чувственности, следовательно, она свободна. Воображение - это не восприятие, но оно обладает способностью сравнивать, синтезировать, различать, придумывать, размышлять. Хайдеггер приводит следующую мысль Канта, обобщающую эти способности воображения: «Чувства дают материю ко всем нашим представлениям. Из нее создает представления, во-первых, способность образования [представлений] независимо от присутствия предметов: способность образования, imaginatio; во-вторых, [вместе с ней оказываются задействованными] способность сравнения -остроумие и сила различения, iudicumdiscretum; в-третьих, способность связывать представления непосредственно с их предметами, но посредством некого [представления] заместителя, т.е. [способность] обозначения» (73, с.74).
Как бы многофункциональна ни была способность воображения, в первую очередь она является «способностью наглядного предъявления» представления неприсутствующего предмета. Остановимся на этой способности во9бражения. Имеются два типа такого представления. Во-первых, это заимствование содержания из прежде воспринятого. Как «свободное образование образов» воображение также может быть продуктивным при помощи ассоциативной способности и рефлексии, которые, на наш взгляд, лежат в основе символизации. Но Кант не смешивает это свободное создание форм с творческим характером «первичной интуиции», поскольку, как им отмечено, «всегда возможно указать на материал для такого представления» (73, с.75). Если допустить, что возможно переносить наблюдения, произведенные над небольшими комплексами
103
объектов, постепенно на все большие и большие комплексы и определять свойства последующих комплексов по аналогии со свойствами предыдущих, тогда вместе с тем приходится допустить, что между сравниваемыми случаями имеется некая форма отношения и зависимости, благодаря которой один случай выводим из другого. «Внутренняя возможность онтологического познания раскрывается из специфической целостности состава траисценденции» (73, с.50). В процессе символизации происходит переход от образа единичной вещи к общему понятию. Следовательно, можно заключить, что концептуальное символическое образование является результатом рационализации и абстрагирования. В этом заключается рациональный характер символической формы. Для раскрытия трансценденции необходимо объяснение связи трансцендентальной способности воображения и чистого созерцания, т.е. чистого рассудка, В главе «О схематизме чистых понятий рассудка» Кант предпринимает попытку обнаружения трансценденции и ее горизонта. Обнаружение вида (образа) чистого созерцания происходит в пресуществлении чувственным, поскольку предоставляющее себя встречное, нуждающееся в восприятии, приводимое в образ чистой способностью воображения, является конечным, т.е. видимым. «Пресуществление чувственным - это способ, которым конечное существо делает для себя нечто созерцаемым, т.е. может задавать себе вид» (там же, с.52). Это чувственное созерцание нельзя смешивать с эмпирическим, поэтому речь идет не о восприятии сущего, но о созерцании «образа». В понимании Канта, образ может быть и непосредственным видом некоего сущего, и наличным отображающим видом некоего сущего, и видом чего-то вообще. Например, фотография - это эмпирически созерцаемое отображение того, что показывает себя, копия того, что непосредственно представило себя как образ. Но эта фотография также является изображением чего-то. Если в первом случае она являлась носителем того, что представляло собою образ, то в следующем значении она сама является образом. «Тогда
104
пресуществление чувственным в соответствии с выделенными значениями выражения «образ» значит, во-первых: способ непосредственного эмпирического созерцания, а кроме того, способ непосредственного рассмотрения отображения, в котором предлагает себя определенный вид некоего сущего» (там же, с.53). Причем в этих образах образов понятие не отображается, потому что, если даже образ и является единством для многого, он не является репрезентантом единичного. Эмпирический образ представляет нам ряд определенных признаков вида, которые понятие как упорядочивающее правило подводит под некоторый род. Это упорядочивающее единство вписывает себя в предъявляемый вид. Сам акт соединения образа и понятия Кант называет схемой: «Это представление об общем приеме способности воображения, доставляющем понятию образ, я называю схемой этого понятия», иначе говоря, происходит пресуществление понятия чувственным. Схематизм разделяется у Канта на эмпирически чувственный и чисто чувственный. «Доступный нам вид наличной вещи, «или ее образ», т.е. наличное отображение им вслед-образование, копия, никогда не соответствует его эмпирическому понятию» (73, с.55). Дело не в том, что опытно воспринятый или эмпирический вид не отражает понятия (соответственно Канту, чистый «образ» больше соответствует своему понятию), но в том, что содержание эмпирического вида подает себя как вот это, одно из неопределенно многих, т.е. как индивидуализированное (verenzeit) в отношении к тому, что образ фиксирует вид единичного. Схема-образ же ограничена, поскольку фиксирует «единство всеобщего правила» для возможного множества представлений.
Схему-символ, таким образом, можно определить как метод изображения понятий в образах. Понятия образно иллюстрируются чувственными примерами в виде воспроизведения какого-нибудь представления во времени, и схема возникает соответственно априорным
105
категориям. В момент времени схема являет нам чувственный символ
V
категории. Для сравнения образа, схемы-образа и символа-образа (как мы знаем, последние два включает в себя гипотипоза, т.е. наглядное изображение), выберем пространственный символ креста. Эмпирический предмет гораздо меньше соответствует своему понятию, чем «образ» чистого чувственного понятия. Эмпирическим видом, опытным предметом креста является, например, вот этот христианский крест на церковной апсиде. Образ этого креста зафиксирован в единичном, поэтому он не может дать непосредственно созерцаемого вида понятия, но может предстать как «возможное содержание» гипотипозы, т.е. наглядного предъявления (darstellbares). Для того, чтобы наглядно предъявить, необходимо правило упорядочивания, которое выступит как единящее множества эмпирических видов (языческий крест, геральдический крест и т.д.), т.е. явится понятием. Соответственно этому правилу, крест может быть предъявлен как фигура с двумя перекрещенными перекладинами. Таким образом, если образ представляет единичный вид, то образ понятия выступает как схема. Но дело в том, что крест мы взяли не просто как схему понятия, но как символ, допустим, скрещения четырех стихий, если это понятие языческого креста, В этом случае чувственное воплощение будет происходить лишь по аналогии, а не по самому созерцанию. Хайдеггер не сводит пресуществление сущим в схематизме к наглядному изображению. Скорее последнее выстраивается на основе схематизма, который является понятийным представлением. Как нам кажется, Хайдеггер онтологически расширяет границы чистого чувственного, поскольку переводит его к конечному познанию и трансценденции. Схематическое и символическое, таким образом, представляют собой структурные образования, в которых образ единичного заменяется общим понятием. Символы не содержат ничего принадлежащего к созерцанию объекта, «а служат лишь средством репродуцирования по присущему воображению закону ассоциаций, тем самым субъективным намерением;
106
таковы либо слова, либо зримые (алгебраические, даже мимические) знаки в качестве выражений для понятий» (25, с. 193). Одной из функций воображения является, как мы говорили, сравнивание и «замещение» непосредственно созерцаемого или припоминаемого предмета посредством другого. Воображение, которое, по словам Хайдеггера, «вообразовывает» в структурном единстве с чистым созерцанием и чистым мышлением, является трансцендентальной подосновой практического разума. «Образ, преобразованный способностью воображения, есть новый вариант предмета и может восприниматься как адекватный ему» (67, с.97). Это происходит не потому, что сущее представило себя эмпирическому созерцанию, по потому, что способность воображения предоставляет вид без «показывания» сущего. Предоставляя вид образу-символу (в общем, тоже виду схематизма), воображение сообщает образу частного явления характеристики общего. Это происходит по причине многофункциональности воображения, которое наравне с чувством и апперцепцией является основным источником познания эмпирического и априорного. В процессе деятельности творческий акт включает 'не только впечатления от окружающего мира, но и стремление выразить мир своего бытия.
Проблема образа в символизме взаимосвязана с рассмотрением значимости модели, теоретической базы исследования объекта. В нашем случае символ является моделью образов сознания. «Самая главная точность заключается в том, что подобного рода словоупотребления никак не удается соотнести с привычным представлением о действительности как подлинном образце художественного изображения. Если произведение искусства всерьез само себя моделирует и является моделирующим, отпадает всякая нужда в исследовании того, моделью чего является искусство» (62, с.237). Гомоморфизм (либо изоморфизм) устанавливается между структурами систем, элементы которых, в идеальном варианте, находятся во