Другую группу мироотношенческих предпочтений народа составляет совокупность «социальных пристрастий», сформированных в этнической культуре. В нее мы можем включить такие составляющие, как национальный образ общественной солидарности (в него входят, в частности, представления человека об условиях и формах социальной консолидации), образы «чужого» и «врага», социальной опасности, глубинное отношение членов этноса к открытому участию человека в социальном и политическом процессе, к социальным переменам, к различным формам социальности (к семье, религии, государству, армии, науке, образованию), к различным социальным общностям (например, к интеллигенции, богатым и бедным, к представителям иных этносов), образы «толпы и одиночки», власти и подчинения и др.
Еще одну группу архетипов национального мироотношения составляет совокупность ориентации в области повседневных межличностных отношений. Эти предпочтения формируют «ткань» самой повседневности, а от того, как человек ведет себя в «глубинах глубин» обыденности, от того, как он выстраивает свою «каждодневную суету», логику непосредственного житейского поведения и здравого смысла, очень сильно зависит и его включенность в целостный социальный процесс.
К этой группе мироотношенческих ориентации мы можем отнести такие национальные образы, как образы мужского и женского начал в их соотношении, образы детства и старости, материнства и отцовства, товарища, друга, делового партнера, образы житейских неурядиц и удач, отношение к межличностной борьбе, к «дружеской трапезе», образы «ближнего и дальнего», изгоя, «выскочки», шарлатана, имитатора, харизматической личности, отношение к слухам и сплетням и мн. др.
Наконец, еще одну, и далеко не последнюю, группу мироотношенческих пристрастий народа составляют «формально-бытовые» пристрастия, такие, как мода (в одежде, архитектуре, стилях искусства, научных направлениях, профессиональных и досуговых занятиях, мимике и жестах), ориентации в структуре питания (совокупности вкусовых предпочтений), ориентиры в воспитании детей, предпочтения в развлечениях, образы повседневной связи человека с землей, бытового комфорта и др.
Обобщенное описание отдельных составляющих феномена национального мироотношения позволяет говорить о нем как о действительно комплексном явлении, ни один из элементов которого не может быть произвольно отторгнут или «заменен на иной».
Исторический путь каждого народа извилист и непредсказуем. Судьба заставляет этнос когда-то однажды покидать место его рождения, раскалывает его политическими и духовными границами, бросает в жестокие руки врагов. Но все же пока народ хранит свой неповторимый облик, он остается живой индивидуальностью. Хранит до тех пор, пока жива основа основ его бытия - цельное и стройное национальное мироотношение, система образов Бога и мира, пространства и времени, человека и его судьбы, жизни и смерти, добра и зла, свободы и справедливости, Родины, государственности, семьи, сословности, истории и будущего, своих и врагов и мн. др.
Мироотношение народа определяет «логику» повседневности, логику, в которой каждый шаг, каждый поступок человека исполнен глубокого, пусть часто - и неизреченного, духовного смысла, в которой, по сути, нет места случайному, внесистемному, чужому.
Если существует эта, завещанная предками, цельность национального мироотношения, если не разбита она злой волей недругов или нерадением потомков, она все равно рано или поздно проявит себя сквозь пласты преходящих ценностей и заимствованных умонастроений.
Фундаментальные основы культурных форм, структуры социальности, исторический путь народа, в конечном итоге, определяются тем типом личности, который специфицирует носителей той или иной этнокультурной общности. Но сам он формируется исторически в процессе этногенеза под влиянием целого ряда факторов: географической среды, национальной традиции, иноэтнических воздействий и т.д. Особость глубинного отношения «человек-мир» выкристаллизовывается не только и не столько в логике жизненного пути индивида, в структурах повседневности, на уровне бессознательного, в процессах переживания, жизненного выбора и пр. Она воспитывается, прежде всего, «духом его народа», этническим мироотношением, которое отнюдь не всегда носит рефлексивный характер, но которое, между тем, задает и саму повседневность, и таинство проживания и переживания человеком его жизненной дороги.
Степень устойчивости национального мироотношения выступает мерой устойчивости самого этноса в тот или иной период его исторической судьбы, а «вес» в нем инонациональных элементов определяет меру интегрированности этноса в иноэтнической среде. Мироотношение народа конституирует целостность этноса не только в пространстве, но и во времени, органично «увязывая» его предшествующие и последующие состояния.
Мироотношение каждого народа, в том числе (и это особо подчеркивал в свое время М. Хайдеггер) - и посредством «его» знаковых систем, является и мощным этноконсолидирующим фактором, той этнической константой, которая обусловливает неповторимость каждой национальной культуры и исторической судьбы.
Мироотношение народа концентрированным образом выражается в национальной традиции, в которой непосредственно кодируется прошлый этнический опыт, хранятся и диахронно передаются образцы деятельности народа.
Итак, национальное Мироотношение, во-первых, определяет специфику каждого отдельного этноса, во-вторых, обусловливает его относительную устойчивость в пространстве и во времени, в-третьих, формирует оптимум межэтнического взаимодействия.
Метафизические комплексы составляют фундамент национального мироотношения. Будучи сверхисторичной в силу своей обращенности к трансцендентному, метафизика, тем не менее, исторична, имманентна реальному историческому процессу с его культурным и этническим многообразием. И. Кант вообще видит метафизику как «природную склонность человека». И эта склонность («metaphysica naturalis») существует прежде, чем существует метафизика как наука и философская система: «...у всех людей, как только разум у них расширяется до спекуляции, действительно всегда была и будет какая-нибудь метафизика».
Причем, необходимо отметить, что метафизическая составляющая любого национального мироотношения очень глубоко укоренена в религиозном мировидении народа и в вероучительных системах. Как известно, именно на этом тезисе выстраивались методологические модели социальных наук М. Вебера и «социальной логики» Г. Гарда. В.В. Зеньковский писал: «В известном смысле мы еще недостаточно чувствуем религиозную сторону в... философии, а отчасти и не хотим ее чувствовать: ведь идея «чистой философии» есть излюбленная фикция у мыслителей Нового времени...
«Всякая эпоха, всякое человеческое множество опираются на ту или иную метафизику и через нее встают в определенное отношение к совокупности сущего и тем самым также и к самим себе. - Пишет М. Хайдеггер. - Конец метафизики раскрывается как упадок власти сверхчувственного и порожденных им «идеалов». Примечательно, что даже само понятие «Мироотношение» М. Хайдеггер, хотя и обосновывает «свободно избранной установкой человеческой экзистенции», но употребляет в смысле интенции познающего разума к поиску сущего: «Мироотношение, пронизывающее все науки как таковые, заставляет их искать само по себе сущее, чтобы сообразно его существу и способу существования сделать его предметом фронтального исследования и обоснованного определения».
Мы отметили, что само национальное мировоотношение в достаточной степени изменчиво в еврей устойчивости. Причинами изменчивости могут быть и диссонансы в межпоколенных связях, и ландшафтные перемещения этноса, и трансформация «кормящего ландшафта» (Л.Н. Гумилев), и сама длительность исторического пути народа, и различного рода социальные и идеологические коллизии, и межэтническое и межрегиональное взаимодействие и т.д.
В результате такой изменчивости в мироотношении целого ряда народов формируются некоторые совокупности общих черт, отличающие данную группу этносов от всех прочих. В истории философии и культурологии, как известно, предпринимались неоднократные попытки типоло-гизации и структурирования таких феноменов, как: «христианский» и «мусульманский» мир, Восток и Запад и т.п.; их мироотношенческого обоснования. Труды теоретиков культурно-исторических типов являются достаточным этому подтверждением.
Мы отмечали, что тенденции поляризации «этнокультурных сил» последних столетий настойчиво заставляют философскую и культурологическую мысль формулировать «чистые онтологии сознания», «онтологии национального мироотношения», все пристальнее обращаться к поиску особых, фундаментальных типов мироотношения, особых совокупностей мироотношенческих характеристик, зарожденных в многотысячелетнем прошлом человечества, воспроизводившихся в тех или иных вариантах в судьбах отдельных народов и регионов и в той или иной степени доминирующих ныне в принципиально различных этнокультурных системах. Именно эти типологические особенности мироотношения задают и специфику национальной субъектности, и, через ее посредство - саму уникальность культур, особость рациональных способов освоения мира и логику мыслительных и научных парадигм, специфику разного рода социальных практик и самой повседневности. Мы отмечали также, что целый ряд специфических исследовательских подходов и процедур приводят философию и культурологию в этом поиске к обращению к эпохе раннехристианской цивилизации Ближнего и Среднего Востока как к той полосе в истории человечества, которая и откристаллизовала, и конституировала два принципиально различных мироотношенческих типа, которая и задала всю последующую логику исторического процесса, сформировав различающиеся типы личности, типы культуры, стили мышления и философствования. Именно идейное столкновение герметико-гностического и православного мировоззрения и выражающих их учений, столкновение, которое, конечно же, не было только случайным эпизодом духовной жизни той эпохи, и стало той «предельной» точкой, которая во многом и определила сюжет последующей драмы человеческой истории.