В восприятии красоты могут происходить и более парадоксальные вещи. Например, когда эстетически развитый человек отторгает на только какое-либо выдающееся художественное произведение или творчество конкретных авторов, но и целые жанры и даже виды искусствa.
Эти размышления подтверждают, казалось бы, сугубо субъективный характер эстетического восприятия.
Однако при более внимательном рассмотрении этот подход оказывается не совсем правомерным. Во-первых, чувство удовольствия многолико и проявляет себя в жизни человека на физиологическом, утилитарном, научном и других уровнях, характеризуя отношение к самым разнообразным явлениям, лишенным эстетической окраски. И, следовательно, удовольствие не может являться специфической чертой в определении красоты. Во-вторых, если бы эстетическое восприятие носило личностный, субъективный характер, то вряд ли могло сформироваться всеобщее, устойчивое притяжение к различным явлениям мировой художественной культуры.
Cледовательно, сама природная действительность и реально функционирующая культура противостоят крайнему релятивизму, субъективизму, заключающему в себе опасность деструктивных процессов и бросающему вызов прочности гармонических основ человеческой жизни. [5,52]
3.4 Общественная концепция красоты
В культуре XIX-XX вв. особое значение приобретает общественная концепция прекрасного, представители которой опирались на марксистский подход в понимании духовных явлений.
Красота есть сугубо социальное и даже классовое порождение.
Так, например, Н.Г. Чернышевский обращал внимание на то обстоятельство, что «понятия о красоте у простого народа несходны во многом с понятиями образованных классов общества, ибо простолюдин и член высших классов общества понимают жизнь и счастье жизни неодинаково…».[4,53] С этой точки зрения Чернышевский выделял три типа женской красоты. Идеал сельской красавицы ассоциировался с крепким телосложением, широкой костью, длинной косой, цветущим здоровьем, густым румянцем на лице, что в народе называют «кровь с молоком».
Купеческая красавица олицетворяет собой образ тучной, дородной, пышнотелой девушки.
Светская особа воплощает в себе миниатюрность, хрупкость, рафинированнось; она должна иметь бледное лицо, обладать выразительными томными глазами, проницательным, быстрым умом.
Углубляя общественную концепцию, Ю. Борев утверждал, что «прекрасное – «одухотворенность» предмета. Эта одухотворенность вызвана не абсолютной идеей, не личностью, а обществом его производственной деятельностью. Общественное производство превратило природу в «неорганическое тело человека» и наложило печать духовного облика современного человека на предметы внешнего мира».
Как заметил В. Соловьев, красота алмаза зависит и от игры световых лучей в его кристалле. Из этого следует, что свойство красоты принадлежит не самому алмазу, а преломленному в нем лучу света. Ибо тот же луч, отраженный другим предметом, никакого эстетического впечатления не производит. [4,55]
Следовательно, уровень развития практики «конструирует» красоту не сам по себе, а всегда опирается на объективные свойства предметов, позволяя глубже проникать в эстетическое разнообразие мира, выявляя в бесконечном потоке бытия те или иные качества.
Общественная интерпретация прекрасного, высветив целый ряд важных моментов в эволюции эстетического сознания, способна объяснить лишь незначительный круг как эстетико-теоретических, так и практических вопросов.
3.5 Эстетическая позиция формализма
Успешное развитие точных наук привело к тому, что в истории эстетического познания сформировалась устойчивая тенденция, связанная с верой в возможность «измерить», подвергнуть научному анализу параметры прекрасного, найти идеальную геометрическую основу, «первоэлемент» красоты, придав тем или иным признакам и соотношениям универсальное значение.
Одна из первых и наиболее плодотворных попыток математизации сущности эстетического мироотношения отразилась в понятии античной культуры «золотое сечение», которое включало в себя такое геометрическое соотношение пропорций, при котором целое так относится к своей большей части, как большая к меньшей. Ярким представителем такого подхода был ваятель Поликлет из Аргоса, живший в V в до н.э., написавший сочинение «Канон». Согласно убеждениям Поликлета, в идеальной пропорциональной системе (с помощью нее можно создать возвышенный, гармонический, художественный образ) человеческая голова должна составлять 1/7 всего роста, лицо и кисть руки 1/10, ступня 1/6/. Воплощением этого золотого правила стали статуи юноши копьеносца «Дорифор», «Диадумен», «Раненая амазонка».[4,63]
Особенно большой интерес к возможностям математического исчисления прекрасного, поиску идеальных пропорций проявляется в период подлинного расцвета научных знаний, начиная с эпохи Ренессанса. Так, например, геометризм в художественном творчестве становится более продуманным, научно взвешенным. Если в Античной культуре рост человека делился на семь частей, то Альберти в целях достижения предельной точности в изобразительном искусстве делит его на 600, а Дюрер на1800 частей. Не случайно само понятие «искусство» для Дюрера и многих его современников ассоциируется с научным знанием.
Если возникает необходимость представить себе силуэт красивого мужчины, то следует взять тысячу изображений мужчин, наложить их друг на друга. Наиболее затемненная часть и будет служить этим эталоном. Этот идеал красоты можно и просто вычислить, найдя средние показатели размеров тех или иных частей тела.
Немецкий философ Г.Т. Фехнер утверждал, что законы красоты должны быть подтверждены экспериментально, подвергнуты тщательной проверке точно так же, как законы, открытые физиками в области движения тел. Именно эксперимент был для него признаком объективности и научной точности в этике. Фехнер попытался даже вывести коэффициент красоты, проведя собственные опыты и стараясь понять, каким геометрическим фигурам тот или иной испытуемый отдает предпочтение.[4,66]
Формалистическую позицию в понимании прекрасного отстаивали Л. Уитмер, В. Вундт, О. Кюльпе и др.
Заслуги представителей этого направления заключались в том, что они сосредоточили внимание на объективных характеристиках эстетического объекта, которые доступны измерению, выявили определенные типы идеальных соотношений, пропорций, которые позволили перевоссоздать мир по законам красоты, «управлять» эстетическими формами.
Вместе с тем математическое мышление оказалось не в состоянии постигнуть сущность прекрасного, обосновать основные закономерности функционирования эстетического сознания. В рамках формалистического направления происходила абсолютизация роли количественных соотношений, внешних признаков, мира «чистых форм»; недооценивались содержательные аспекты, смысловая насыщенность, глубина, эмоциональность, что приводило к подмене всеобщих, универсальных закономерностей частными проявлениями мировой гармонии.[4,67]
Таким образом, исследование основных концепций красоты показывает, что эстетическое сознание как одно из самых сложных, интегративных духовных явлений невозможного вывести из одного источника. Феномен прекрасного – это проблема не только функционирования личностного сознания, но и особенностей строения космоса, конкретных природных объектов, законов общественного развития. В целом, несмотря на острую полемику, представителей различных подходов объединяло понимание прекрасного как меры, симметрии, пропорциональности, целесообразности, ритмичности, гармонии.
4. Роль личности в формировании эстетического мироотношения
В истории культуры восприятие красоты всегда вызывало противоречивые, нередко полярные суждения. Известно, что один и тот же человек в разные периоды своей жизни может иметь противоположные аксиологические приоритеты. Такая метаморфоза произошла с Л.Н. Толстым. «То, что прежде казалось мне хорошо, показалось дурно, и то, что прежде казалось дурно, показалось хорошо… Добро и злое переменилось местами».[4,83]
Более того, красотой не только восхищались, возлагая на нее надежды по спасению мира, но и подвергали осуждению, старались разоблачить. Серьезные обвинения в адрес прекрасного выдвигал Л.Н. Толстой. Он был убежден, что «понятие красота не только не совпадает с добром, но скорее противоположно ему, так как добро большей частью совпадает с победой над пристрастиями, красота же есть основание всех наших пристрастий. Чем больше мы отдаемся красоте, тем больше мы удаляемся от добра». Не случайно в одном из своих стихотворений Ш. Бодлер вопрощает:
Ты рождена от звезд или пришла из ада?
О красота, ответь: ты бес иль божество?
Ты к злу или добру влечешь…[4,83]
Что же срывается за этой двойственностью, противоречивостью в восприятии гармонии?
Известно, что гармония конкретного явления включает широкую гамму как внутренних, так и внешних особенностей, качеств, которые далеко не всегда совпадают. Поэтому способность к эстетическому восприятию означает оценку предмета в единстве формы и содержания, сущности и явления, особенного и всеобщего, частного и универсального. Так рождается поэтическое видение мира.
Вот почему процесс восприятия красоты предусматривает неразрывное единство чувственного и рационального, интуитивного и логического отражения действительности. Эти уровни постижения гармонии, грани эстетического восприятия взаимообусловлены, хотя и обладают относительной самостоятельностью. Если чувственному опыту отводится важное место в научном познании, то для эстетического восприятия значение принципа наглядности, непосредственно погружение в мир форм, цветовых гамм, звуков, открывающих неисчерпаемые оттенки внешнего бытия, несоизмеримо возрастает. Тем более, что о чувственном отражении все больше утверждается мнение как о сложном поисковом механизме, когда ощущения и восприятия являются необходимым фундаментом для развития эстетических представлений об окружающем мире. Как заметил американский философ Н. Гудмен, чистый факт и незаинтересованный глаз – просто мифы. Глаз отбирает, отталкивает, организует, ассоциирует, классифицирует, анализирует и конструирует. Он не столько отражает, сколько собирает и разрабатывает. Не случайно уже Леонардо да Винчи считал, что потерять глаза, значит «потерять красоту мира… Глаз, посредством которого красота Вселенной отражается созерцающими, настолько превосходен, что тот, кто допустит его потерю, лишит себя представления обо всех творениях природы… Кто потеряет глаза, тот оставит душу в мрачной тюрьме, где теряется всякая надежда снова увидеть солнце, свет всего мира». [4,85]