Как особый тип реальности историческое должно иметь свою гносеологию, свою теорию познания. В этой роли и выступает философия истории или историософия. Чтобы проникнуть в тайну исторического, философ должен погрузиться в историю и постигнуть ее как свою судьбу. «Настоящий путь философии истории есть путь к установлению тождества между человеком и историей, между судьбой человека и метафизикой истории»[3]. Это тождество достигается через историческую память как некоторое духовное отношение к «историческому» в историческом познании, которое в результате оказывается внутренне, духовно преображенным и одухотворенным. В определенном смысле историческая память обеспечивает победу вечности над забвением и смертью. Она уходит в самые глубины вечности. Поэтому, заключает Бердяев, «истинная философия истории есть философия победы истинной жизни над смертью, есть приобщение человека к другой, бесконечно более широкой и богатой действительности, чем та, в которую он ввергнут непосредственной эмпирией»[4].
Философия истории возможна постольку, поскольку она содержит пророческий момент. Она всегда пытается открыть смысл, который может быть явлен лишь в будущем. На этом основаны все пророчества о «светлом будущем», в форме ли хилиастского ожидания тысячелетнего Царства Божьего на земле или коммунистического рая. Вместе с тем философия истории есть пророчество не только о будущем, но и о прошлом, так как и о нем она судит с позиций идеала будущего. Более того, утверждает Бердяев, никакой другой философии истории, кроме пророческой, быть не может. Пророческой является не только философия истории Библии и Августина, но философия истории Гегеля, Сен-Симона, Конта, Маркса.
Человек есть существо историческое. История – это судьба человека, тот путь, которым он, выброшенный в тварный мир объективаций, должен идти. Он не может сбросить с себя бремя истории. Вместе с тем он ставит перед собой отнюдь не только благие цели и вкладывает в них свою творческую силу и страсть. Но история равнодушна к человеку, поскольку преследует не человеческие цели, а цели цивилизаций, государств, наций, классов и при этом всегда вдохновляется идеалами экспансии и силы. История использует человека в качестве материала для нечеловеческих целей. И в этом смысле вся история делалась и делается как преступление. Она развивается по законам античеловеческой морали. В ней господствует эгоизм, борьба классов, войны между государствами, насилие всякого рода.
Действие рока в истории вытесняет действие Бога и человеческой свободы, порождает свои воплощения, ведет к объективации «рабьего мира», насыщенного враждой и ненавистью. Поэтому между историей и человеком, путями истории и путями человеческими всегда существует глубочайший конфликт. Но несмотря на это мы не можем перестать быть историческими существами. Человек втягивается в историю, подчиняется ее року и одновременно сопротивляется истории, противопоставляя ей ценность личности, индивидуальной судьбы. Однако в пределах земной истории этот конфликт неразрешим. Но у истории, кроме земного пути есть свой сокровенный метаисторический смысл, который прорывается в земную историю, просветляет и направляет ее путь. Этот смысл, согласно Бердяеву, и открывается в движении к Царству Божьему, откровенно обозначившемуся явлением Христа.
Однако переход от истории к метаистории возможен только на основе свободы человека. Свобода, как уже отмечалось, не есть акт творения, она имманентна творческой личности. Погруженная в объективированный, падший мир, личность сознает себя творческой субстанцией, действующим виновником, а не только объектом, тем паче жертвой истории. Она может возвышаться над эмпирическими условиями своего существования, что является доказательством ее не-эмпирической природы. Вместе с тем абсолютная свобода личности предполагает свободу зла, а значит и непредсказуемость исторического процесса. «Если бы не было свободы зла, связанного с основными началами человеческой жизни, если бы не было этого темного начала, - утверждает Бердяев, - то не было и истории»[5]. Таким образом, в абсолютной свободе, совершенно иррациональной – разгадка трагедии мировой истории. Свобода есть метафизическая основа истории, которая рассматривается Бердяевым как драма, или мистерия свободы в отношениях между Богом и Его другим – человеком. Свобода придает напряжение, драматизм его их отношениям. В результате человеческая судьба есть не только земная, но и небесная, не только историческая, но и метафизическая судьба, не только человеческая драма, но и драма Божественная.
С этих позиций Бердяев проводит последовательную критику теории прогресса, с ее верой в светлое будущее человечества.
«В истории нет прямой линии совершающегося прогресса добра, прогресса совершенства, в силу которого грядущее поколение стоит выше поколения предшествующего; в истории нет и прогресса счастья человеческого – есть лишь трагическое все большее и большее раскрытие внутренних начал бытия, раскрытие самых противоположных начал, как светлых, так темных, как божественных, так и дьявольских, как начал добра, так начал зла. В раскрытии этих противоречий и в выявлении их и заключается величайший внутренний смысл исторической судьбы человечества»[6].
И поскольку история не имеет смысла в себе, а имеет метаисторический смысл, постольку неизбежен конец истории и суд над ней, представленный в мифологеме апокалипсиса. Вопреки догматическому истолкованию апокалипсиса как «страшного суда», Бердяев, исходя из своих персоналистических установок, полагает, что это будет суд во имя человеческой личности и конца бесчеловечной истории. Это будет своего рода персоналистическая революция во имя реализации полноты жизни человеческой личности. В этом смысле апокалипсис – это не только откровение конца истории, но и откровении конца зла внутри истории.
Таким образом, проблема отношения человека и истории разрешима только на почве эсхатологии, т.е. философия истории как учения о конце земной истории и ее завершении в Царстве Божием. Но наступление его не придет само собой или милостью Божией. Оно «уготовляется человеком», зависит от его творческих усилий. Но и Бог не безучастен в этом процессе, он направляет творческие силы человека к созиданию высших ценностей, концентрация которых способна прорвать жесткие законы необходимости объектированного, «падшего» мира и послужить зародышем нового эона, или нового просветленного цикла существования вечности. История, таким образом, есть Богочеловеческий процесс.
Если следовать посылкам Бердяева, то нельзя не придти к самым пессимистическим выводам, поскольку ни одна из задач, которые ставились в историческом процессе, не может быть разрешимой внутри потока исторического времени. В этом смысле история есть неудача духа. Однако ее сокрытый смысл состоит в том, что она есть путь к иному миру и подготовление к нему человечества. И в заключение своей философии истории Бердяев прибегает к откровенному пророчеству:
«Разрывается связь времен, замкнутый круг мировой действительности перестает существовать; в него сливаются энергии иных ступеней действительности, история нашего мирового времени кончается и потому только и приобретает смысл»[7].
Таким образом, хотя история – это трагическая судьба человечества, не разрешимая в пределах исторического времени, она должна иметь свой последний всеразрешающий акт. Неразрешимое в пределах истории, разрешается за ее пределами. А потому неизбежно прохождение через очищение и смерть во имя воскресения человечества и его возвращения в Царство Духа. Торжество духа означает конец феноменальной истории и ее переход в качественно новый эон ноуменального мира вечно обновляющегося Абсолюта.
Тема судьбы России является сквозной для историософских исканий и публицистических раздумий Н.А. Бердяева. В «Судьбе России» он прогнозирует мессианскую роль России в мировом историческом процессе. В духе своих апокалиптических настроений эту надежду он связывал с войной, в ходе которой Россия, пройдя через суровые испытания, обретает, наконец, мужество преодолеть свой провинциализм и «вечно бабье терпенье» и выйдет на поприще международной жизни, более того, собравшись с духом, сумеет реализовать свою идею на благо всего человечества. Дело в том, что по убеждению Бердяева, Россия еще не вошла по настоящему в жизнь европейского человечества. «Великая Россия все еще оставалась уединенной провинцией в жизни мировой и европейской, ее духовная жизнь была обособлена и замкнута»[8]. Поэтому военная встряска необходима для России, чтобы она наконец обрела себя, очистив свою душу от «темного вина» стихийного своеволия и мракобесия, и стала вровень с мировыми европейскими странами. Но, главное, Бердяев надеялся, что «великий раздор войны должен привести к великому соединению Востока и Запада», что «творческий дух России займет, наконец, великодержавное положение в духовном мировом концерте»[9].
К сожалению, мировая война и связанные с ней потрясения не оправдали ожиданий и надежд Бердяева. Возвращаясь после тяжелого поражения России в войне и подписания позорного Брестского мира к данной теме, он с великим прискорбием констатирует: «Русский народ не выдержал великого испытания войны. Он потерял свою идею». Более того, он пал жертвой «земного, коммунистического рая». Значит ли это, что идея России оказалась ложью? – задается он мучительным вопросом и с надеждой, переходящей в уверенность, отвечает на него: «Идея России остается истинной и после того, как народ изменил своей идее, после того, как он низко пал. Россия, Божья мысль, осталась великой, в ней есть неистребимое онтологическое ядро"[10].
Позднее, обращаясь к русской идее, Н.А. Бердяев заявляет, что в основе исторической судьбы России заложен и движет ею сокрытый смысл истории, выводящий ее из ограниченного во времени и пространстве провинциального мира исторических задач на простор космического мышления. Он предрекает, что Россия, преодолев соблазны земной истории, дойдет до осознания идеи космической общественности. В связи с этим он намечает целую экологическую программу. Перед человечеством встанет проблема овладения и управления всей поверхностью земного шара с его океанами и материками, проблема сближения Востока и Запада, причем не только в привычном значении – России и Европы, - но и с подключением в мировой процесс Индии, Китая и мусульманского мира. В решении этой универсальной задачи на долю России выпадает великая миссия выступить «с благой вестью о наступлении Царства Божьего» с верой в осуществление иного мира на основе радикального преображения этого мира. Бердяев умер с уверенностью, что «Россия и русский народ могут сыграть в этом большую роль в силу нашего эсхатологического характера. Но это дело свободы, а не необходимости», - заключает он[11].