Кузанец пытался преодолеть и тот метафизический отрыв общего от единичного, какой был присущ реалистам, которые, разделяя позиции крайнего реализма, вместе с тем отрывали образец от образов, в соответствии с позициями теизма провозглашая трансцендентность бога по отношению к миру. Абсолют Кузанца, как мы видели, свертывает все вещи, будучи «всем во всем»; он неотделим от вещи, составляя сущность ее бытия.
Крайний реализм Кузанца связан с пантеизмом. Подобного рода реализм вел к ликвидации ортодоксального учения о троице. Каждое из лиц троицы в учении крайних реалистов прекращало «реальное» существование, сливаясь в едином понятии бога. Учение Кузанца о троице соответствовало именно крайне реалистическому, а не номиналистическому решению: в учении о троице как бесконечном треугольнике и бесконечной прямой, которые совпадают в бесконечном, уничтожающем всякие различия единстве, исчезало как представление о личном боге, так и о каждом из трех лиц божества. Крайне реалистическая установка была и теоретической основой для провозглашения Кузанцем идеи общности всех религий в сочинении «О мире веры»; общее по всех религиях оказывалось более существенным, нежели то, что разделяло их.
Известная противоречивость позиции Кузанца относительно проблемы универсалий, сочетание элементов номинализма и крайнего реализма, возможно, объясняется стремлением вырваться из метафизических тисков каждого из направлений. Признав единый образец всех вещей, Кузанец объединяет всю вселенную, разложенную номиналистами на отдельные элементы, в некое целое и отсюда задачей человеческого ума становится не только изучение отдельных предметов, но мировой связи, ведь «все имеет между собой некую связь (nexus), однако ж скрытую от нас и непостижимую, так что из всех вещей происходит единственная вселенная и все вещи в едином максимуме суть само единство» (1, I, II). Это еще не конкретное изучение взаимосвязей между вещами, что явилось делом будущего, а лишь установка на изучение «скрытой от нас» связи; стремление постичь «тайные» связи между вещами вообще характерно для натурфилософии Возрождения.
В противоположность реализму, связанному с пренебрежением к единичному, Кузанец в чисто номиналистическом духе поднимает значение единичного вообще и человеческого индивидуума, в частности.
Итак, рассудок создает понятия о вещах видимого мира. Процесс образования понятий, познание мира Кузанец рассматривает как «измерение», — недаром слово «ум» он пытается связать со словом «измерять». Познание есть измерение, сравнение одного предмета с другим: всякий исследователь начинает исследование с неизвестного, сравнивает его с заранее полагаемым известным. Всякое искание состоит в сравнительном сопоставлении, поэтому бесконечное, ускользающее от пропорций, — неизвестно (11, I, I). Предметом сравнивающего познания, таким образом, служит мир конечных вещей; причем одни вещи более известны человеку, другие — менее. Сравнение выявляет неизвестное, исходя из известного. Измерение умом предметов видимого мира Кузанец связывает, прежде всего, с объективным свойством конечных вещей быть измеримыми; вещи находятся между максимумом и минимумом; одна вещь больше, другая — меньше. Это создает объективную основу для сравнивания вещей. Все вещи измеримы, кроме абсолюта, который постигается мгновенно, мистическим путем. Познание, таким образом, оказывается совокупностью элементов сравнения измеряющего и измеряемого, которые всегда различны. Именно их различие обусловливает тот факт, что всегда существует отношение, которое могло бы быть более точным, чем данное. В этом смысле познание, согласно Кузанцу, относительно, поскольку всегда допускает возможность еще более истинного постижения. Мышление всегда движется от определения к определению, от известного к неизвестному. И это движение, это путь познания посредством рассудка нелегок: Кузанец сравнивает деятельность рассудка с собакой, разыскивающей дичь, — «рассудочное познание отыскивает истину при помощи разнообразного размышления, по следам, петляющим по полю» (5, 16).
В связи с рассмотрением познания как «измерения», составление отношений, пропорций выступает как метод познания. Вот почему Кузанец так часто при исследовании гносеологических проблем обращается к вопросу о числе, его природе, вообще к математическим соотношениям. Кузанец полагал, что математика постигает истину надежнее, чем все другие науки, ибо характеризуется простотой, ясностью, достоверностью. Он видел в математических фигурах сходство с абсолютом, считая их не связанными с материей, движением, чувственным началом, придав отвлеченности математического мышления абсолютный характер. «Геометр занимается не металлическими, золотыми или деревянными линиями и фигурами, а самими этими линиями и фигурами, как они существуют в себе» (25, 1107), т. е. Кузанец полагал, что математик имеет дело с сущностью фигуры, но не чувственным воплощением этой сущности. Математика, по его мнению, позволяет в конечных фигурах выражать бесконечность, что должно приблизить человека к познанию абсолюта.
В XII—XIII вв. высоко подняли значение математики в деле познания природы Роберт Гростет и Роджер Бэкон. Гростет высказал мысль о том, что математика — единственная надежная основа для познания, что все природные действия можно изобразить посредством линий, углов и фигур. Вслед за ним Р. Бэкон провозгласил математику основой всех наук. Но от действительного познания природы математика была фактически оторвана, хотя математические занятия средневековых философов и ученых были преддверием математических методов исследования природы.
Приближение математики к эмпирической действительности, широкое применение ее в различных отраслях знаний начинается с XV в. Математический мир в этот период включается в сферу практической деятельности человека. Развитие техники, торговли, мореплавания побуждало ученых к поискам точных методов исследования природы. Математические методы познания в эту эпоху приобретают все большее значение, главным образом в среде художников, инженеров, архитекторов; для изучения эмпирической действительности с помощью математических методов. Была высказана мысль о том, что математика является общим основанием искусств и науки. XV в. дает примеры применения математики в самых различных отраслях знания — в анатомии, оптике, живописи, механике.
Стремление обнаружить причины каждого явления, выявить его внутреннюю закономерность приводило к выводу, что эти закономерности чаще всего выражались в форме чисел. Мера, число, пропорция приобретали значение всеобщего ключа к познанию истины и красоты. Учение о пропорции в XV в. становится к тому же принципом для измерения человека и природы, пропорция — «мать и царица» всего. В основе всей эстетики Возрождения, опиравшейся на математику, лежала мысль о гармонии как пропорциональной соразмерности частей.
Вот это стремление передовых мыслителей Возрождения осознать явления природы с точки зрения математики с большой силой выражено Николаем Кузанским. «Мы ничего не имеем достоверного в нашей науке, кроме нашей математиконцепции» (4, 315).
На естественнонаучные и, в частности, математические занятия философа оказали воздействие, как потребности его эпохи, так и изучение им философских систем прошлого, в той или иной степени связанных с математикой. Особенно высоко ценил Кузанец Прокла, полагавшего, что математика — «единственная истинная наука, благодаря которой мы способны познать все сущее» (51, 143). Кузанец заплатил дань, довольно значительную, неоплатоновско-пифагорейской мистике чисел. Вместе с тем внимание ученого к исследованию соотношения чисел выходит далеко за границы этой мистики. Об этом говорят его многочисленные математические сочинения. Математика становится для него методологической основой человеческого познания. Точность, вот что привлекает Кузанца в математике. В этом он видит сходство математики с абсолютом. Ведь недаром абсолют неоднократно определяется Кузанцем как «точная мера всех вещей». Провозглашая бога точностью всех вещей, Кузанец теологию привлекает для обоснования необходимости точных методов в познании вещей. «Бог создал мир при помощи арифметики, геометрии, музыки и астрономии»,— говорит Кузанец, выражая в теологической форме мысль о господстве в природе закономерностей, подчиняющихся математическим определениям,— «...бог все сотворил в числе, весе и мере» (1, II, XIII).
Числу он придает чрезвычайно большое значение, именно число выражало наличие пропорций в явлениях природы, позволяло «измерять» вещи. «Отнимите число, и не будет тогда возможности различать вещи, не будет порядка, пропорции, гармонии и даже самой множественности бытия» (1, I, V).
Кузанец приписывает единице атрибут божественности, рассматривая ее как начало всех начал, как «простой минимум», который совпадает с максимумом, т. е. как абсолют. «Она есть, следовательно, абсолютное единство» (1, I, V). Здесь мы вновь сталкиваемся с использованием принципа свертывания и развертывания применительно к числу. Единица развертывается во множество чисел, или вещей, а числа свернуты в единство: «ведь в любом числе содержится единство, а любое число содержится в единстве. Ибо любое число есть одно: двойка, тройка, десятка и вообще все; любое как число есть одно». В то же время число рассматривается философом как принцип вещи и «первый образец вещей» (9, I, IV). Кузанец даже высказывает мысль о том, что «число вещей есть сами вещи» (2, VI). Эти положения, безусловно, гипертрофируют количественную определенность вещей, превращают ее в абсолют.
Исходя из понимания числа как онтологической основы вещей, Кузанец строит и гносеологию на принципе числовых соотношений. Ведь понятийный мир, создаваемый рассудком, оказывается не чем иным, как образом числа; ведь «образцом понятийного мира, созданного нами по сходству с вещами, является число нашего рассудка» (9, I, IV). Рассудок начинает познание мира с создания числа. «Рассудок вначале развертывает из себя число и пользуется им при образовании своих предположений» (9, I, IV).