Е.П.Никитин
Говоря о рациональности, основной акцент нередко делают на ее конкретно-историческом характере. Причем иногда этот акцент оказывается настолько сильным, что создается впечатление, будто что-либо определенное можно сказать лишь о ее частных разновидностях, но не о рациональности как таковой, будто последняя вроде бы и вовсе не существует. Мы не будем обсуждать здесь такую постановку вопроса, однако, забегая вперед, заметим, что, если дело действительно обстоит так, то удел феномена рациональности не вызывает и не может вызывать никакого оптимизма.
Вводные замечания
Спецрациональностью будет называться особая разновидность рациональности, присущая той или иной специализированной форме духовной деятельности. В свою очередь последним термином обозначается такой вид духовной деятельности, который выполняется посредством некоторого социального института и, как правило, не выходит за рамки одного из фундаментальных начал духа - познавательного, нравственного, эстетического. В отличие от начал, которые трансисторичны, формы имеют конкретно-исторический характер (таковы, например, наука, право, политика, искусство)2. В данной статье предпринимается попытка поставить и рассмотреть некоторые общие вопросы, касающиеся спецрациональности, хотя сделано это будет в разговоре лишь об одной ее разновидности, представленной к тому же только одним историческим примером. Речь пойдет о трактате Н.Макиавелли "Государь". Следует особо подчеркнуть: то обстоятельство, что этот трактат и его автор будут постоянно находиться в поле нашего внимания, ни в коей мере не означает, будто данная статья относится к дисциплине, именуемой "макиавелливедением". Избранный исторический пример нужен лишь для того, чтобы предоставить, с одной стороны, то, что Ефим Копелян называл информацией к размышлению, а с другой - иллюстрации к результатам этого размышления.
Загадка "Государя"
Вот уже почти полтысячелетия люди ломают головы над загадкой "Государя", вернее, над загадкой самого Никколо Макиавелли. С одной стороны, перед нами - блестящий исследователь: историк ("История Флоренции" и многое другое) и, как бы мы теперь сказали, политолог и социолог, сочетающий остроту и ____________________ 1 У человека, выросшего в социальной системе, где на словах превозносилось "общее", а на деле властвовали всякого рода "спец", "особ" и прочие "чрезвычайности" (от ВЧК и ОСО до спецраспределителей), этот термин может вызвать коннотации не лучшего свойства; и единственное утешение связано с тем, что обозначаемый им феномен наделен не одними только достоинствами и что как раз его не-достоинства здесь будут рассматриваться в первую очередь.
2 Подробнее об этих сюжетах см.: Никитин Е.П.
Духовный мир: органичный космос или разбегающаяся вселенная? // Вопр. философии. 1991. N 8.
49 широту опытных наблюдений с глубиной и мощью теоретического анализа ("Государь", "Рассуждения на первую декаду Тита Ливия" и другие сочинения, в том числе несколько тысяч отчетов, докладных записок и писем, написанных Макиавелли за четырнадцать с лишним лет его работы в должности канцлера второй канцелярии Синьории Флорентийской республики и канцлерасекретаря Совета десяти3).
С другой стороны, Макиавелли - безусловно прекрасный писатель: драматург (его "Мандрагора" считается лучшей комедией итальянского Возрождения) и новеллист ("Сказка. Черт, который женился" - произведение, обычно именуемое "Бельфагором"). Писал Макиавелли и стихи, хотя они по своей художественной ценности существенным образом уступают этим произведениям.
Но, с третьей стороны, - этот ужасный макиавеллизм! Эти советы: "...государь, если он хочет сохранить власть, должен приобрести умение отступать от добра и пользоваться этим умением смотря по надобности"4; "...нет способа надежно овладеть городом иначе, как подвергнув его разрушению"5; "...все вооруженные пророки побеждали, а все безоружные гибли"6; ...обиды нужно наносить разом: чем меньше их распробуют, тем меньше от них вреда..."7; "...государь не должен иметь ни других помыслов, ни других забот, ни другого дела, кроме войны, военных установлений и военной науки..."8; "...лишь те совершили великие дела, кто прослыл скупым, остальные сошли неприметно"9; "если ты ведешь войско, которое кормится добычей, грабежом, поборами и чужим добром, тебе необходимо быть щедрым... И всегда имущество, которое не принадлежит тебе или твоим подданным, можешь раздаривать щедрой рукой..."10; "...государь... не должен считаться с обвинениями в жестокости"11; "...разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию... А благовидный предлог нарушить обещание всегда найдется. Примеров тому множество: сколько мирных договоров, сколько соглашений не вступило в силу или пошло прахом из-за того, что государи нарушали свое слово, и всегда в выигрыше оказывался тот, кто имел лисью натуру. Однако натуру эту надо еще уметь прикрыть, надо быть изрядным обманщиком и лицемером, люди же так простодушны и так поглощены ____________________ 3 Из этого множества трудов следовало бы выделить прежде всего такие как "О природе галлов", "Памятка тому, кто едет послом во Францию", "Картина французских событий", "Доклад о положении дел в Германии", "Рассуждение о положении дел в Германии и о германском императоре" и "Картина германских событий".
4 Макиавелли Н. Избр. соч. М., 1982. С. 345.
5 Там же. С. 314.
6 Там же. С. 317.
7 Там же. С. 328.
8 Там же. С. 342.
9 Там же. С. 346.
10 Там же. С. 347.
11 Там же. С. 348.
50 ближайшими нуждами, что обманывающий всегда найдет того, кто даст себя одурачить"12;"...обладать... добродетелями и неуклонно им следовать вредно..."13.
Как это возможно? Как мог написать такие чудовищные вещи художник, тонко чувствующий красоту, глубокий мыслитель, проницательный исследователь, да, наконец, просто умный человек?! Возможно ли, чтобы человек, достигший самых высоких вершин в науке и искусстве, оказался в нравственном отношении на дне самой глубокой пропасти?
Версия первая. Государь против "Государя"
Сначала, естественно, в голову приходит самая простая версия: мы имеем дело с глубоко расщепленным духовным миром - настолько глубоко, что его начала существуют абсолютно независимо друг от друга. При такой независимости замечательная одаренность человека в одном (скажем, эстетическом) отношении ни в коей мере не гарантирует соответствующей одаренности его в другом (например, нравственном) отношении. Увы, знаменитые слова о несовместности гения и злодейства слишком красивы, чтобы быть правдой. Жизнь множество раз опровергала их.
Эта версия в толковании "Государя" была исторически первой и наиболее распространенной. Ее выдвигали очень разные люди - и простые смертные, и сами государи. В числе последних был, например, прусский король Фридрих II, написавший резко критический трактат "Анти-Макиавелли", в котором столько же глав, что и в "Государе", и называются они в большинстве своем так же. Главная установка трактата состоит в том, что Макиавелли просто злодей ("злость Махиавелева возбуждает омерзение"14), который вполне сознательно "о злодеяниях и бесчеловечии проповедовать предприял"15. "Оная (книга "Государь". - Е.Н.) почитается весьма усердным его трудом, в котором Махиавель столь был бесстыден, что он даже и самому гнуснейшему извергу, некогда на земле дышущему гегенною, приписывает похвалы (речь идет о Чезаре Борджиа, в борьбе за власть не знавшем практически никаких нравственных запретов.
- Е.Н.), и сие прямо значит подвергнуть себя... ненависти рода человеческого"16. Общий приговор прост и суров: "Махиавель, приведши в нестроение науку правления, такое предприял учение, кое здравое нравоучение превратило в
____________________ 12 Там же. С. 351-352.
13 Там же. С. 352.
14 Фридрих II. Анти-Махиавель, или Опыт возражения на Махиавелеву науку о образе государственного правления. СПб., 1779. С. 34. Интересно отметить, что русский читатель познакомился с "Государем" лишь через два с половиной столетия после выхода в свет его первого итальянского издания и лишь через этот критический разбор. Сам же труд Макиавелли вышел у нас еще спустя девяносто лет.
15 Там же. С. 2.
16 Там же. С. 57.
51 ничто"17. И посему следует "защитить человечество от такового супостата, который оное упразднить стремится..."18 Однако эта версия вряд ли верна. Прежде всего духовный мир "флорентийского секретаря" если и расщеплен, то не столь глубоко и не по всем составляющим, как может показаться на поверхностный взгляд. Этот мир отнюдь не лишен способности к самоинтегрированию. Так, по крайней мере одно обстоятельство, скорее напротив, указывает на ту устремленность к внутренней гармонии, которая, как принято считать, столь характерна для "титанов Возрождения". Имеется в виду, что Макиавелли-художник и Макиавелли-ученый подчас очень тесно сотрудничают и притом ко взаимной выгоде. Это можно усмотреть, например, в "Истории Флоренции", во многих местах которой видна рука не только скрупулезного историка, но и блестящего новеллиста. Правда, не всегда этот паритет сохраняется, и не всегда, стало быть, выгода оказывается взаимной. К примеру, в "Жизни Каструччо Кастракани из Лукки" Макиавелли дал такую волю своей художнической фантазии, измыслил столько лиц и событий, что в результате получилась не столько научная биография знаменитого кондотьера, сколько новелла, сработанная "под биографию".
Но главное в другом. Сохранившиеся многочисленные свидетельства - письма Макиавелли и письма к нему, воспоминания и т. д. - дают устойчивый, яркий и детализированный облик этого человека. Это была незаурядная личность. Незаурядная и неоднозначная, амбивалентная. На приятельских вечеринках Никколо весел и остроумен, он - душа общества. Но у него нет ни одного друга, настоящего друга. Окружающие в общем-то недолюбливают его. Однако это, как говорится, - факт не только и, может быть, даже не столько его биографии. "Такой, каким он был, для своей среды он был непонятен и неприятен... Он был не такой, как все, и не подходил ни под какие шаблоны. Была в нем какая-то нарочитая, смущавшая самых близких прямолинейность, было ничем не прикрытое, рвавшееся наружу даже в самые тяжелые времена, нежелание считаться с житейскими и гуманистическими мерками, были всегда готовые сарказмы на кончике языка, была раздражавшая всех угрюмость, манера хмуро называть вещи своими именами как раз тогда, когда это считалось особенно недопустимым"19. Философствуя, он не раз высказывал свое весьма невысокое мнение о роде людском. И вместе с тем он "по своему характеру отнюдь не был жестоким человеком, и те трагические события, которыми изобиловала в то время действительность как во Флорентийской республике, так и в других государствах, где ему довелось побывать, вызывали в нем мучительные переживания. Это ясно видно из его писем... в которых часто за внешне шутливым тоном сквозит негодование и