Итак, в соссюровской версии языкознания разный вес придается: во-первых, соотношению "обозначающее – обозначаемое" в качестве реальных предметов и их свойств; во-вторых, соотношению "обозначающее – обозначаемое" в качестве понятий (или психических образов); в-третьих, соотношению элементов языка внутри последнего. Первое соотношение считается условным и малозначимым. Второе признается более значимым, но опять же условным. Наконец, третьему соотношению уделяется главное внимание, именно ему в отличие от первых двух придается максимальный лингвистический вес: "единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассмотренный в самом себе и для себя" [4,с.269].
Существующие между обозначаемым и обозначающим связи Соссюр ослабил до констатации их произвольности и условности обозначающего. Знак едва касается предметов и мыслей, он находится в языке. Лингвистика зазывает философию к себе в гости, в дом языка. Ниже мы увидим, что французские постструктуралисты воспользовались этой возможностью сполна. Наукообразная лингвистика Соссюра при этом довольно часто дополняется эстетически ориентированной сверхфилологией Фридриха Ницше.
Сравнение идей Маркса и Соссюра показывает, что именно привлекло философов в творчестве последнего. Марксовы структуры жестко привязаны к предметам, они материально тяжеловесны и реализуются в длительных временных периодах. Соссюровский язык в качестве знаковой системы со слабыми связями с обозначаемым условен, подвижен, вездесущ, обеспечивает успешное взаимопонимание людей, зовет к лингвистическому творчеству и даже, быть может, к французскому изяществу.
Наконец, наряду с идеями Маркса и Соссюра, еще одним источником современной французской философии является психоанализ Зигмунда Фрейда, австрийского психолога и философа. Психоанализ – способ анализа психологических феноменов, сферы бессознательного прежде всего. Терапевтический процесс предполагает языковую коммуникацию между пациентом и аналитиком. Первый проговаривает в свободной ассоциации все, что ему приходит в голову во время психоаналитического сеанса. Второй стимулирует разговор вопросами, молчанием и, самое главное, интерпретациями. Задача психоаналитика – создать пациенту условия для узнавания им бессознательных симптомов тревожащих его болезненных состояний, по преимуществу неврозов. Пациент, несмотря даже на его сопротивление, постоянно приглашается на критическое обсуждение.
Фрейд обнаружил различные слои психически бессознательного – от сексуальных расстройств и сновидений до таких явлений культуры, как миф и религия. Для философов, относящихся подозрительно к рационально ориентированной философии Декарта, Канта, Гегеля, бессознательное – предмет особого интереса. Само наличие бессознательного, как они полагают, уже подтверждает правомерность их позиции, в том числе и надежду действительно понять природу самого сознательного. Ничто иное, а именно бессознательное есть ключ к сознательному.
Для философии крайне важное значение приобрела такая главная черта психоаналитического метода, как необходимость проговаривания болезни (а, по сути, и здоровья) словом. Слово, дискурс, а не рентген открывают доступ к бессознательному. Бессознательное в его актуальности есть сказанное, проговоренное бессознательное. Бессознательное дано в слове, они составляют неразрывное существо. Указанное новшество наводит философов на мысль распространить его за пределы психического. Может быть, самостоятельность материальных вещей в их данности человеку – кажущаяся. Не игнорируется ли здесь языковая деятельность человека, в результате чего культивируется старое, некритически воспринимаемое многими философствование? Этот вопрос представляется далеко не праздным.
Итак, предпосылками современной французской философии в первую очередь являются идеи Маркса, Соссюра и Фрейда, а также Ницше. На их основе было развито то, что принято обозначать термином структурализм. Речь идет о поиске и обнаружении структур, устойчивых отношений между элементами целого, проговариваемых в речи или прописываемых в письме. Такие структуры обнаружили: Клод Леви Строе – в системах первобытного родства, Ролан Барт – в литературе, Жак Лакан – в бессознательном [5,с.395-398].
В нашу задачу не входит подробный анализ структурализма. Для французской философской мысли конца XX века структурализм уже не является парадигмальным течением, его влияние существенно ослабело уже в 60-х годах. В дальнейшие наши намерения входит специальный анализ творчества трех ключевых фигур французской философии конца XX века: М. Фуко (постструктуралист, но еще не постмодернист), Ж.Дерриды (постструктуралист и уже постмодернист), Ж.-Ф. Лиотара (уже не постструктуралист, а постмодернист).
Мишель Фуко: философия дискурсивных практик
Мишель Фуко (1926-1984) прожил сравнительно короткую, но насыщенную яркими биографическими и философскими событиями жизнь [6,7]. Ему довелось быть преподавателем психологии, врачом в психиатрической поликлинике, членом компартии, заведующим кафедрой истории мыслительных систем в знаменитом Коллеж де Франс; кроме Франции работал в Германии, Тунисе, Швеции, США. Он мог позволить себе не откликнуться на приглашение к разговору со стороны французского президента, выступить в защиту заключенных, тайно отвезти в Варшаву предназначенную для "Солидарности" типографию. Наконец, знатоку истории безумия и сексуальности суждено было умереть от синдрома приобретенного иммунодефицита.
Крайне необычно формировалась философская позиция Фуко. Критический талант оставляет его равнодушным к часто постулируемому превосходству науки над другими, ненаучными видами знания. Не теряя из вида перспективу философии и науки, он решительно сдвигается от них в сторону не-философии и не-науки, обращается к анализу таких малоизученных феноменов, как безумие, медицина, сексуальность. Более того, он ищет разгадку интересующих его проблем отнюдь не в достижениях XX века, а в предшествующих ему периодах. В начале своей философской деятельности Фуко чаще всего обращался к материалам XVI–XIX веков, позднее он стал вовлекать во все возрастающем объеме в сферу своего анализа материалы античности и средневековья.
Следует непременно подчеркнуть особую заинтересованность Фуко в реальной работе историков [8,с.82]. Философам работа историков часто кажется рутинной. Фуко, однако, не признает методологического главенства философии над историей, не любит авторитеты. Он не признает доопытное (априори он называет варварским термином [9,с.128]) и предлагает философам спокойно, без грохота войти в историческое поле и уже там приобрести философскую конституцию.
Но с чем встречается философ, равно как и любой другой человек, в историческом поле в первую очередь? С вещами и словами. Вроде бы именно с ними? Ответ на последний вопрос Фуко вырабатывает в целой серии своих книг (одна из них даже именуется им "Слова и вещи" [10]), он оказывается резко негативным. Кажущееся столь очевидным уже на первом шаге анализа стремительное обращение философов к паре слова/вещи (или идеи/вещи) Фуко представляется поспешным и даже ошибочным, формой научной поверхностности. Да, традиционной науке паре слова/вещи придается определяющее значение. Но ведь к этому соотношению как-то приходят, к тому же вполне возможно существование других научных моделей. По Фуко, сами по себе слова и вещи философски инертны, жизненность им придает совершаемый, причем по некоторым правилам, философский дискурс. В дискурсе человек встречается со сказанными вещами и сформулированными в рамках высказываний словами. Вещи и слова философски конституируются в дискурсе. Дайте осуществиться богатству дискурса, и вы придете к словам и вещам (начиная с вещей можно прийти только к вещам). Фуко специально подчеркивает, что в его анализах "слова так же сознательно отсутствуют, как и вещи; любое описание словаря на самом деле не что иное, как возвращение к полноте жизненного опыта" [9,с.49]. Дискурс сближает язык и реальность, но и разрывает жесткие сочленения слов и вещей.
В своих книгах "История безумия в классическую эпоху" и "Рождение клиники" Фуко показал, как на протяжении нескольких веков практика дискурсов вырабатывала врачебные воззрения относительно недуга безумия, но желаемое единство так и не было достигнуто. В дискурсе вырабатывались новые термины и представления о болезни. Дело обстояло не так, что есть болезнь и она изучается. В самом дискурсе создавалось, причем неоднозначными путями, представление о болезни. Согласно Фуко, все, что обладает философскими правилами, приобретает их в дискурсе.
Итак, философия изначально – это дискурсы, причем такие, в которых господствует отнюдь не строгая дисциплина наук. Исторический характер анализов Фуко избавляет его от сциентизма, абсолютизации значения науки. Таким образом, богатство дискурсов – вот где, считает Фуко, философия только и может проявить свою актуальность.
Для дальнейшего целесообразно определить словарь терминов философии Фуко. Как известно, без терминов философствование невозможно. Что касается вышеиспользованных терминов типа дискурс, высказывание, то они нуждаются в уточнении.
Из всех терминов, которые использует Фуко, наиболее всеохватывающим и в силу этого неопределенным является термин жизненный опыт. Речь идет о трансформации человека. Особенность позиции Фуко состоит в понимании субъекта как функции группировки дискурсов и источника их значений [8,с.62-64]. Человек включается в дискурсивные сети, а не творит их из самого себя. Фуко ставит в центр философии дискурсы, а не субъект. На особом философском жаргоне в этой связи часто говорят о "децентрации субъекта" и "смерти человека". Он настаивает на необходимости учета полноты жизненного опыта, всякое его сужение разрушает философский анализ.