Не-дескриптивисты либо подобно эмотивистам (добро есть эмоция) полностью отказываются от дескриптивизма и переходят на позиции иррационализма (А. Айер и др.), либо, признавая относительную правомерность дескриптивизма, защищают прескриптивизм (сам Хэар и др.).
Хэара не устраивают дескриптивисты тем, что они вообще не смогли найти доказательств своей правоты и явно преувеличивают констатирующую значимость моральных суждений; эмотивисты же ошибочно полагают моральные суждения иррациональными [19,с. 11]. Иррационализм противопоказан прескриптивизму, который как раз и является предметом дальнейшего анализа.
Прескрипция в переводе с латинского означает предписание, именно им она и является. Предписания формулируются в форме повелительных, а не повествовательных предложений императивов: "Закрой дверь", "Не кури в помещении", "Помогай обездоленным". Однако не всякое повелительное предложение является моральным суждением, "должен" предложением. Моральные суждения предполагают наличие общих правил, обязательств в конкретных ситуациях. "Речевой акт тогда прескриптивен, когда соответствие ему означает решимость – в противном случае будешь обвинен в неискренности – выполнить названное в нем действие или же, если это действие востребуется от другого, хотеть его исполнения им" [20,с.14]. Если требование "Не кури!" не подчиняется правилам ("Я, мол, так хочу"), то речевой акт выпадает из сферы морального. Если же "Не кури!" означает следование некоторому правилу ("Не кури, ибо здесь дети!"), то налицо моральные суждения. Моральным правилам должен следовать каждый, кто морален. В этом смысле они универсальны.
Сравним моральные суждения с суждениями науки. Предложения науки подчиняются некоторым правилам, но кто-то вольно или невольно их нарушает, каковы последствия – известно. Нечто аналогичное имеет место в случае моральных суждений. Нарушение правил морали приводит к моральной нерелевантности субъекта, он искаженно репрезентирует мир людей, их целей, ценностей, мотиваций – всего того, что впервые становится действенным в речевых актах.
Само наличие правил моральных поступков открывает возможность для их рационального обсуждения, иррационализм проходит мимо этой возможности. Универсальность моральных правил не означает их всеобщность, ибо они всякий раз соотносятся с конкретной ситуацией. Исключительно в рамках последней эти правила универсальны. Моральные правила могут быть в высшей степени специфическими и сложными, все зависит от конкретной ситуации [20,с.14]. Универсальность прескрипций ни в коей мере не ограничивает свободу человека, ибо сама эта свобода, если она только не злонамеренна, требует соблюдения некоторых правил. Моральный выбор, коротко говоря, требует работы разума человека с тем, чтобы "поступать наилучшим для всех образом" [19,с.20]. Это и есть путь рационального разрешения всех моральных вопросов.
Сама манера, стиль анализа Хэара весьма характерны для аналитических философов. Никаких тайн, все мнимо тайное выводится на свет посредством анализа предложений, речевых актов, сами последние подчиняются правилам, следовательно, они рациональны. Не задавайте лишь на первый взгляд глубокомысленных вопросов типа "Что такое добро?" Обратитесь непосредственно к речевым актам и поступкам людей. Правильный философский метод состоит в том, чтобы рвущихся в метафизические высоты возвращать на твердую почву речевых актов.
Мы рассмотрели идеи, составляющие фундамент аналитической философии. Особенность материала данного параграфа состоит в том, что рассматривается творчество не отдельного философа, а стержневая идея, на наш взгляд, лучше других выявляющая основную направленность вековой эволюции аналитической философии.
Аналитики всегда рассматривали и рассматривают язык в качестве знаковой системы (со всеми ее неоднородностями). Наука о знаках называется семиотикой (от греч. sema – знак). Тремя разделами семиотики являются семантика, синтактика и прагматика. Семантика (от греч. semantikos – обозначающий) изучает значения знаков. Синтактика (от греч, syntaxis – составление) имеет дело с отношениями между знаками. Прагматика (от греч. pragma – дело) рассматривает отношение к знаковой системе ее пользователей в соответствии с их убеждениями, ценностями.
Главная идея данного параграфа следующая: аналитическая философия последовательно осваивала семантику, синтактику и прагматику, преодолевая их былую разобщенность и продвигаясь к семиотической полноте языков. Различие семиотических языков существует, но оно не должно доводиться до противопоставления. Рассмотрим в этой связи дополнительно к уже обсужденным еще две ветви аналитического движения. Речь идет о европейском неопозитивизме и инициированной им американской аналитической философии.
К неопозитивизму (или логическому позитивизму) обычно относят представителей "Венского кружка философов" (М. Шлика, Р. Карнапа, О. Нейрата и др.) и берлинского "Общества научной философии" (Г.Рейенбаха, К.Гемпеля и др.). Представителей этих двух групп объединял интерес к научному постижению мира на основе данных логики, математики, физики. Приближение второй мировой войны вынудило неопозитивистов эмигрировать в США, где они продолжали работать исключительно продуктивно. Американская аналитическая философия – это прежде всего прямое продолжение европейского неопозитивизма.
Лидерами венских философов были Мориц Шлик (1882-1936) и Рудольф Карнап (1891-1970). Шлик, по преимуществу семантик, – ученик знаменитого физика Планка. Карнап, синтактик, – ученик логика Фреге. Оба стремятся максимально четко отделить друг от друга семантику и синтактику. Прагматика находится за пределами их философских интересов. Шлик даже заявляет, что "наука не служит более задачам жизни и научное знание не ищется с целью его практического использования" [21.С.46].
Суть новой философии Шлик видит не в логике, а в природе самой логики. Ключ к пониманию логики "следует искать в том факте, что всякое познание есть выражение, или репрезентация. А именно познание выражает тот факт, который в познании познается" [22,с.29]. Главная идея Шлика кажется очевидной: данные наблюдений позволяют ученому сформулировать предложения (их называют протокольными предложениями), на основе которых осуществляются предсказания; если последние подтверждаются экспериментальными фактами, то это переводит протокольные предложения из разряда гипотетических в разряд достоверных; эксперимент верифицирует (проверяет) науку на подлинность, достоверность [21,с.45].
Карнап намного внимательнее, чем Шлик, относится к синтактике, разработку которой он считает одним из важнейших дел своей жизни. Он выясняет логический характер синтаксиса языка [23]. Чтобы построить логический язык, надо задать характеристики знаков и правила преобразования одних высказываний в другие. Для него синтактика не менее автономна, чем семантика у Шлика. все богатство синтактики находится в ней самой и имеет логический характер. Относительно числа логических языков нет никаких запретов: каждый волен строить и использовать языки (принцип толерантности, т.е. терпимости). Важно одно: язык должен быть построен правильно.
Взаимная автономность семантики и синтактики привела Шлика и Карнапа к убеждению, что истинность аналитических и синтетических предложений определяется принципиально по-разному. Синтетические предложения обладают фактическим содержанием, а аналитические – нет [24,с,242-243]. Чтобы определить истинность синтетического предложения "Луна вращается вокруг Земли", необходимо обратиться к фактам. Истинность аналитического утверждения "Единорог имеет один рог на голове" содержится в нем самом и определяется значением его терминов, "единорог" по определению обладает одним рогом. Истинность всех предложений логики и математики заключена в них самих. Истинность предложений физики требует опоры на факты. Аналитические предложения относятся к языку неэкспериментальных наук. Синтетические предложения относятся к языку семантики, аналитические предложения входят в состав языка синтактики.
Отправимся теперь в Америку. Как здесь ведущие философы, а все они учились у европейских неопозитивистов, смотрят на обсуждаемую проблематику? Существенно по-другому. Уиллард Куайн (р. 1908) в своей статье "Вещи и их место в теориях" не менее Шлика захвачен пафосом эмпиризма, но выводы у него другие. Он толкует не просто о вещах, а о необходимости "рассуждать в рамках той или иной теории" [25,с.341]. От этого не уйти, следовательно, "даже наши изначальные объекты – тела – уже являются теоретическими" [25,с.340], "все объекты я считаю теоретическими" [25,с.339]. Это означает, что аналитические и синтетические предложения, семантика и синтактика объединяются в единое целое. Знаменитый пример Куайна гласит: аналитическое утверждение "Всякий холостяк не женат" не совпадает с чисто логическим суждением "Всякий х есть х". В отличие от х выражение "всякий холостяк" обладает обозначающей функцией. Предложение "Всякий холостяк не женат" не чуждо фактам.
Относительно науки Куайн сторонник холизма (от греч. holos – целое). "Холизм соединяет различные гипотезы, теории, убеждения, истины, и даже когда имеют в виду что-то одно, другие элементы тоже получают поддержку" [26.С.46]. Частью холистского пучка являются в том числе и законы математики, которые предполагают экспериментальный результат. Отстаивая холистский характер экспериментального контроля, Куайн опирается на прагматизм: значение предположений выясняется в практической деятельности, в поведении людей [27,с.40-47].