Ст. 21 Конституции РФ выступает своего рода гарантом права человека на осуществление эвтаназии, ведь психические и физические страдания человека умаляют его достоинство. Хотелось бы согласиться с французским теоретиком в области прав человека Ж. Нива: «Права человека мыслимы только в контексте других прав: в частности прав государства. Если не признать по-настоящему автономию каждого человека, то отпущенные ему права будут лишь фикцией» [13]. Вышесказанным, я ни в коем случае не хочу обозначить, что права личности должны растворяться в правах государства, как это было во времена не столь давние, когда понятие права вращалось вокруг понятия государство; личность обладала лишь бесчисленными обязательствами по отношению к нему. Причём, если обязанности эти были безусловными, то права личности неотъемлемыми, увы, не были.
Исходя из вышеизложенного можно натолкнуться на мысль о том, что право на жизнь, не охватывающее право на смерть, на самом деле уже выступает не как правило, а как обязанность жить. Подобный упрёк справедлив. Если допустить, что человек не только имеет право, но и обязан жить, то невыполнение такой обязанности должно повлечь ответственность, как это происходит в других случаях невыполнения обязанностей.
Кроме того, обязанности жить должна была бы соответствовать обязанность подвергаться медицинскому вмешательству в случаях, когда жизнь человека находится под угрозой.
Нет никаких веских аргументов против того, чтобы провозгласить, что человек имеет право на жизнь и на смерть. Оба эти человеческие права настолько тесно связаны друг с другом, что являются как бы двумя сторонами одной медали и отделение одного от другого сразу же влечёт вопросы, и если с правом на жизнь ещё более или менее всё понятно, то с правом на смерть возникает масса вопросов. Что касается суицида, следует понимать, что это область взаимодействия человека со своей судьбой, а не общественные отношения и закрепление права на смерть не решит, на мой взгляд, никаких проблем. Человек не станет сверяться с Конституцией, находясь на грани жизни и смерти, совершая самоубийство. Количество суицидов не изменится, а единственный сдвиг, который произойдёт - это общественный резонанс вокруг этой проблемы. Здесь хотелось бы согласиться с мнением профессора М. И. Ковалева, что данный вопрос требует не правового закрепления, а выработки определённого принципа, неписаного правила. По-моему, роль государства здесь выражается в поддержке и закреплении сущности человека, как совокупности всех общественных отношений.
Все вышесказанное о законном и незаконном является совершенно правильным, но недостаточным в современном споре об эвтаназии.
В медицинском плане утолить боль возможно всегда. Развитие анальгетической фармакологии, лучшее понимание эффектов анальгезии и оптимальных условий ее использования способствуют тому, что сегодняшний врач более оснащен в этом плане.
Часто боль, "стойкая к обезболиванию", возникает вследствие изначально
неправильного болеутоления и недостаточной дозировки. Это может привести к возобновлению боли еще до ее утоления. Сегодня нам известно, что регулярное употребление препаратов опия оральным путем и приспосабливание их к интенсивности и характеру боли может
избавить от появления болевой депрессии, которая увеличивает чувствительность и страдания больного. Часто является возможным получить болеутоляющий эффект с сохранением ясного сознания больного, не вызывая у него наркотической зависимости (чего так опасались врачи в прошлом).
Утолить боль фармакологическим методом возможно, но одного этого недостаточно. Драма раковых больных, как и большинства пациентов, находящихся в терминальном состоянии, носит, в основном, психологический характер: они чувствуют себя покинутыми не только врачом, а, часто, даже и родственниками. И как раз в такой момент
приходит мысль об эвтаназии, просьба о которой, по своей сути, есть крик о помощи. Значит, очень важно по-человечески поддержать больного, создать вокруг него атмосферу доверия и внимания, в которой он может "спокойно умереть".
Жизнь — нематериальное благо, которое находится в полном ведении обладателя, и данное лицо вправе единолично им распорядиться. Задача же законодателя состоит только в том, чтобы оградить человеческую жизнь от посягательств других лиц.
В настоящее время есть профессии, избирая которые, человек подвергает свою жизнь серьезному риску. Следовательно, гражданин, сознательно выбирая такую профессию, потенциально распоряжается своим правом на жизнь, и государство не осуждает подобное поведение, а, наоборот, поощряет, устанавливая систему льгот, компенсаций и специальных выплат. Стоит вспомнить также подвиг Александра Матросова, своей грудью заслонившего амбразуру дота. В таких случаях никто не говорит о самоубийстве. Итак, самоубийство оценивается как акт суицида, когда оно совершается внешне бесцельно. Причем право оценки «бесцельности» дается обществу (и подкрепляется мнением соответствующего врача). Следует оговориться, что самоубийство совершается, как правило, целенаправленно и осознанно. Другое дело, что в этот момент человек дает неточную оценку действительности, неверно формирует представление о себе самом или об окружающих.
Если исходить из права человека самостоятельно распоряжаться своей жизнью, вплоть до отказа от нее, то эвтаназия является просто одним из средств осуществления этого права. Проблемным вопросом становится переложение функции по обрыванию жизни на другое лицо — врача.
Любой медицинский работник направляет свою деятельность на облегчение страданий пациента, на борьбу за его здоровье и жизнь. Однако ситуация, в которой эти составляющие начинают противоречить друг другу, то есть когда сохранение жизни неминуемо порождает и усугубляет тяжелые страдания, становится для него трудноразрешимой нравственной проблемой.
Что касается отрицательных сторон, то эвтаназия, как подчеркивалось выше, предполагает принудительное возложение на врача фактически роли пособника самоубийства, что может противоречить его психологическим особенностям. Кроме того, фактор неизлечимости болезни, который и определяет такой радикальный выбор, как эвтаназия, весьма относителен в эпоху открытий и достижений в области медицины.
Тревожным фактом представляется также то, что процедура применения эвтаназии, требующая для своего осуществления только выраженное в определенной форме согласие пациента на уход из жизни, может облегчить совершение преступлений путем оказания физического или психологического давления на больного, подкупа медицинского персонала, злоупотребления должностным положением, мошенничества и т.д.
В 2009 г. независимый исследовательский центр «РОМИР» провел опрос на предмет отношения россиян к проблеме эвтаназии. Было опрошено 1500 респондентов в 94 населенных пунктах РФ. Как показали данные исследования, 18,7% россиян считают эвтаназию оправданной всегда; 20,4% считают ее оправданной в большинстве случаев; не оправданной в большинстве случаев эвтаназию считают 12,5% граждан. 20% респондентов заявили, что эвтаназия не оправдана ни в каких странах. Затруднились с ответом 12,8% россиян. Остальные опрошенные полагают, что в одних случаях эвтаназия оправдана, а в других — нет [14].
Таким образом, голоса россиян в отношении возможности применения эвтаназии разделились примерно поровну. Это свидетельствует о том, что проблема эвтаназии в России не менее актуальна, чем в других государствах мира, и нуждается в дальнейшем изучении.
6. Для эвтаназии есть альтернатива. Паллиативная помощь
Паллиативная помощь - активная всеобъемлющая забота о больных, болезнь которых не поддается излечению, а также контролирование боли и других симптомов, решение психологических, социальных и духовных проблем. Цель паллиативной помощи - обеспечить максимально возможное высокое качество жизни для больного и его семьи.
Многие не получают оптимального лечения из-за того, что в ближайших больницах нет нужного оборудования, или медицинский персонал не имеет необходимых знаний и навыков, чтобы осуществлять уход за неизлечимо больными пациентами. Решать эту проблему нужно не эвтаназией, а путем более широкого обучения правильным и эффективным методам ухода.
Неизлечимо больные люди очень ранимы. Они часто мучаются от страха перед будущим и беспокоятся о том, как их болезнь сказывается на окружающих. Такие люди подвержены депрессиям и ложному ощущению собственной бесполезности, и это может повлиять на здравость суждений. При этом, неизлечимо больные люди постепенно привыкают к ограничениям своего нового состояния и начинают ценить то хорошее, что у них осталось в жизни.
В наше время многие старики считают себя обузой для семьи, для сиделок и для общества, которое стремится экономить на всем и с трудом расстается с деньгами. Это заставляет их "добровольно и без принуждения" просить об эвтаназии. Такие пациенты хотят слышать, что мы ценим и любим их такими, какие они есть. Они должны знать, что забота об их благополучии стоит для нас на первом месте.
Нельзя говорить об этой проблеме, не упомянув о "Движении приютов"
врача Cicely Saunders из St.-Christopher's Hospice, организованного ею в Лондоне для того, чтобы ухаживать за умирающими от туберкулеза и рака (1967). Сегодня это движение имеет многих последователей в целом мире, среди которых, в первую очередь, нужно отметить St.-Victoria Hospital в Монреале и служение врача Sebag-Lanoe из клиники Paul-Brousse в Villejuif, которые являются образцом ухода за пожилыми
людьми вплоть до их смерти. В этих центрах врач, в основном, не борется за жизнь, но облегчает страдания. Результат тридцатилетней работы этих центров исключительно позитивен: если наша цивилизация способна к достойному отношению к смерти, она будет способна и к достойному отношению к жизни и любви.