Все эти пять характеристик: точность, непротиворечивость, область приложения, простота и плодотворность – стандартные критерии оценки адекватности теории. Если бы они не были таковыми, я бы уделил им значительно больше места в моей книге, ибо я всецело согласен с традиционной точкой зрения, что они играют действенную роль, когда учѐные должны выбирать между установившейся теорией и начинающим конкурентом. Вместе с множеством других почти таких же характеристик они дают общую основу для выбора теории.
Тем не менее перед тем, кто должен использовать эти критерии, выбирая, скажем, между астрономическими теориями Птолемея и Коперника, между кислородной и флогистонной теориями горения, между ньютоновской механикой и квантовой теорией, регулярно возникают два вида трудностей. Каждый в отдельности критерий смутен: исследователи, применяя их в конкретных случаях, могут с полным правом расходиться в их оценке. Кроме того, используемые вместе, они время от времени входят в конфликт друг с другом; точность, например, может предполагать выбор одной теории, область приложения – еѐ конкурента. Поскольку эти трудности, особенно первая, также относительно известны, я уделю их разъяснению немного времени. Хотя моя аргументация требует, чтобы я лишь кратко проиллюстрировал их, моѐ рассмотрение может быть проведено только после того, как я это сделаю.
Начнѐм с точности, под которой я в настоящем изложении подразумеваю не только количественное согласие, но и качественное. В конечном счѐте из всех характеристик она оказывается наиболее близкой к решающей частично потому, что от неѐ зависят объяснительная и предсказательная силы, составляющие такие критерии, которыми учѐные не склонны поступиться. К сожалению, однако, теории не всегда могут быть различены в терминах точности. Коперниковская система, например, не была точнее, чем система Птолемея, пока она не была более чем через 60 лет после смерти Коперника коренным образом пересмотрена Кеплером. Если бы Кеплер или кто-либо иной не нашел других причин предпочесть гелиоцентрическую астрономию, это улучшение точности никогда не было бы сделано, и работа Коперника была бы забыта. В принципе точность, разумеется, позволяет проводить различение теорий, но не является тем критерием, который обеспечил бы регулярный недвусмысленный выбор. Кислородная теория, например, была общепризнанной теорией наблюдаемых весовых соотношений в химических реакциях. Флогистонная теория, однако, в противовес своей альтернативе могла объяснить, почему металлы весьма подобны рудам, из которых они получены. Одна теория лучше пригнана к опыту в одной области, другая в другой. Чтобы произвести выбор между ними на основании точности, учѐный должен решить, в какой области точность более важна. По этому вопросу химики, не нарушая ни одного из приведѐнных выше критериев и вообще не нарушая критериев, которые могли бы быть предложены, могли расходиться и действительно расходились.
Каким бы важным ни был критерий точности, он, стало быть, редко (или никогда) является достаточным критерием выбора теории. Другие критерии также функционируют, но они не закрывают вопроса. Чтобы проиллюстрировать это, я выбрал два из них – непротиворечивость и простоту, ставя вопрос, как они функционировали в ходе выбора между гелиоцентрической и геоцентрической системами. Как астрономические теории Птолемея и Коперника были внутренне непротиворечивы, но их отношение к родственным теориям в других областях знания было различным. Стационарная Земля, помещѐнная в центре, была существенным компонентом общепризнанной физической теории, компактного скопища доктрин, объяснявших, кроме всего прочего, как действует водяной насос, как падают камни, почему облака медленно движутся по небесам. Гелиоцентрическая астрономия, предполагающая движение Земли, была несовместима с существовавшим тогда научным объяснением этих и других земных явлений. Следовательно, критерий непротиворечивости высказывался в пользу геоцентрической традиции.
Простота, однако, тогда покровительствовала Копернику, правда, тогда она оценивалась совершенно специальным способом. Если, с одной стороны, две системы сравниваются с точки зрения того реального вычислительного труда, который надо вложить, чтобы предсказать положение планеты в некоторый момент времени, то они, оказываются, в сущности эквивалентны. Такие вычисления как раз и делались астрономами, и коперниковская система не располагала какими-либо методами, позволяющими уменьшить их трудоѐмкость. В этом смысле она не была проще птолемеевской. Однако если, с другой стороны, вопрос возникал о сложности математического аппарата, требуемого не для того, чтобы дать количественное объяснение деталей перемещения планет, а лишь для того, чтобы качественно объяснить важные свойства этого движения – ограниченные элонгации, попятные движения и тому подобное, то, как знает каждый школьник, Коперник предполагал только одну окружность на планету, а Птолемей – две. В этом смысле теория Коперника была проще, и этот факт был жизненно важен для Кеплера и Галилея и, таким образом, для грандиозного триумфа коперниканства. Но этот смыл простоты не был единственным, и, более того, он не был наиболее естественным для профессиональных астрономов, тех, кто, собственно, и занят расчѐтами положения планет.
Так как времени мало и мне ещѐ придѐтся приводить примеры, я здесь ограничусь лишь утверждением, что эти трудности в применении стандартных критериев выбора типичны и что они встают в ситуациях науки ХХ в. не менее явственно, чем в тех более ранних и лучше известных, примеры которых я привѐл. Если стоит проблема выбора между альтернативными теориями, два исследователя, следующие одному и тому же набору критериев выбора, могут прийти к различным заключениям. Возможно, они по-разному интерпретируют простоту или у них разные убеждения о масштабах тех сфер знания, в которых критерий непротиворечивости должен удовлетворяться. Возможно, они в этих вопросах согласны, но расходятся, приписывая различные относительные веса этим или другим критериям, когда последние применяются вместе. В отношении оценки подобных расхождений ещѐ не использовался какой-либо выделенный набор критериев выбора. Можно объяснить, как объясняет историк, используя приѐмы своей науки, почему конкретные люди делают конкретные выборы в конкретное время. Однако при таком объяснении приходится выходить за пределы списка критериев, разделяемых учѐными, обращаться к характеристикам индивидов, совершающих выбор. Надо, следовательно, работать с характеристиками, меняющимися от одного учѐного к другому, ни в малейшей степени не стесняя себя их соответствием тем канонам, которые делают науку наукой. Хотя такие каноны существуют и могут быть выявлены (несомненно, среди них и критерии выбора, с которых я начал), они недостаточны, чтобы детерминировать решения отдельных учѐных. Для этой цели каноны, разделяемые учѐными, должны воплотиться в человеческие реалии, изменяющиеся от одного учѐного к другому.
Некоторые различия, которые я подразумеваю, возникают из предшествующего индивидуального исследовательского опыта учѐных. В какой подобласти науки он работал, когда столкнулся с проблемой выбора? Сколько времени он в ней работал и насколько преуспел, насколько его работа зависела от тех понятий и методов, которые ставит под сомнение новая теория? Другие факторы, влияющие на выбор, лежат вне пределов науки. Предпочтение, отданное Кеплером коперниканству, протекало частично из его вовлечѐнности в неоплатонические и герменевтические движения его времени, немецкий романтизм предуготовлял тех учѐных, которые оказались под его влиянием, к признанию и принятию закона сохранения энергии; общественная мысль Англии ХIХ в. подобным же образом сделала доступным и приемлемым дарвиновское понятие борьбы за существование. Кроме того, в качестве факторов выступают индивидуальные особенности учѐных. Некоторые учѐные более, чем другие, склонны к оригинальности и соответственно более настроены рисковать, некоторые же предпочитают более широкие объединяющие теории точным и детальным решениям задач в относительно узкой области.
Студенту предлагается для изучения фрагмент английского историка науки и философа Томаса Куна, в котором он анализирует пять характеристик научной теории, или пять критериев научности знания: точность, непротиворечивость, область приложения, простоту и плодотворность. Это стандартные критерии оценки адекватности научного знания. Далее студенту необходимо хорошо уяснить суть приводимых Куном примеров из истории науки, когда впервые выдвигались эти критерии.
Следует также понять, что ни один критерий сам по себе не был еще достаточным. Кроме того, изучая происхождение того или иного критерия научности, историк приходил к необходимости изучать личность ученого, предложившего эти критерии. В том числе необходимо анализировать вненаучные условия открытия нового научного критерия, это, например, немецкий романтизм или общественная мысль Англии 19 века. Итак, выделенные пять критериев научного знания были открыты учеными в результате сопоставления теорий и концепций, в зависимости от продолжительности и характера работы с той или иной теорией, а также вследствие влияния на них общественной атмосферы времени