В свою очередь, когда человек думает лишь посредством необходимости, когда он полагает, что все детерминировано, тогда все становится неизбежно необходимым, то появляется также безнадежность, реальная безнадежность... Свобода имеется только при наличии необходимости и в соответствии с ней, но реальность имеется только в борьбе за свободу, и это истинно как для отдельного индивида, так и для социального тела: будучи самим собой – он необходимое, а перед лицом становления – он возможное.
Так вот, эта диалектическая игра была основательно потрясена, я сказал бы даже разрушена универсализацией техники на двух уровнях. Прежде всего техника стала тем, что позволяет делать все. Она – возможность в одно и то же время универсальная и абсолютная. Она позволяет человеку шагать по Луне... Она делает возможным скорость, мгновенность, непосредственность, мощность и т. д. Все, о чем человек думает или чего желает, он может реализовать, и современному человеку кажется, что скандальным является встреча с препятствием. Когда имеется что-то, что современный человек не может сделать, то он считает это ненормальным. Например, лечить рак еще не могут или не могут изготовить жизнь из ничего... Но тут же следует радикальное суждение, претендующее на то, что если все возможно, то ничего невозможного нет. Ничего нет невозможного для «Я», потому что объект – возможное.
...Нет более никакой реальности, потому что реальность есть синтез возможного и необходимого, но уже нет (в видимости, иллюзии, фантасмагории) никакой необходимости. И это – одна из причин бесконечной тоски современного человека.
Если техника делает все возможным, то она становится сама абсолютной необходимостью. Тридцать лет тому назад я писал, что техника стала фатальностью – судьбой современного человека. Полагаю, что это с лихвой подтвердилось. Техники не избежать. Все области, все виды деятельности, все реалии схвачены техническими средствами и больше не осталось никакого «резерва» вне ее досягаемости. И она сама по себе предстает причиной себя. Но вот эта народная формула превратилась в последний абсолют во всех рассуждениях по этому поводу. Идет ли речь об опасностях, ценах и т. д., по исчерпании аргументов, ученый или техник заключает дискуссию фразой: «Во всяком случае прогресс не остановить».
Следовательно, предполагается что-то абсолютное, неоспоримое, против чего ничего не поделаешь, чему человек должен просто подчиниться, это технический рост (так как безусловно в нашем обществе прогресс сводится к этому росту...). Иначе говоря, для человека не имеется никакой возможности. Не имеется никакой свободы по отношению к технике, так как свобода здесь состоит просто в том, чтобы сказать «да» или «нет». А вот... кто скажет «нет» космическим зондам или генной инженерии? Именно здесь и только здесь мы обнаруживаем абсолютный детерминизм для человека (а не в его генах или в его культуре). Это и есть причина, ключ фундаментальной безнадежности современного человека. Он безнадежен, потому что ничего не может, а смутно ощущает это, не осознавая. Это причина наркомании и некоторых аспектов движения хиппи.
Но последний шаг еще не сделан: он осуществляется тогда, когда... человек осознает и начинает обосновывать ситуацию. Но в этом случае осознают только один из аспектов явления. И тогда вы будете иметь теоретиков абсолютной свободы, предоставляемой человеку техникой. Теоретики не только отрицают другую сторону, но, более того, пытаются раздавить человека ответственностью, полностью нечеловеческой: если правда, что техника делает меня суверенно свободным, если правда, что я могу сделать все, тогда я становлюсь ответственным за все. Значит, и за резню в Аргентине или в Афганистане, за голод в странах третьего мира и т.
д. Другого выхода, нежели самоубийство, тогда не существует. Точно так же обстоит дело и с теми, кто не хочет видеть ничего, кроме обратной стороны: абсолютного детерминизма истории и механической интерпретации политики и экономики при отрицании любой возможности, любого вмешательства свободного акта. Это происходит, когда трансформируют тяжеловесную императивную необходимость техники в долг-бытие. Подобный детерминизм имеет достаточно воображения, чтобы превратить в безнадежность возможное, однако и достаточно возможности, чтобы открыть невозможность. Тогда человек заговаривает «дубовым языком», выражая исчезновение сознания. И нет другого выхода, нежели рабство (в роскоши или нищете, в конформизме или в концентрационном лагере). В обоих случаях человек, философ, осуществляя это осознание, намного усиливает тяжесть подобного человеческого условия, подчиненного технике и переходящего от экзистенции к метафизике.
Но нужно сделать еще один шаг. Что происходит, когда вместо осознания (и оправдания) либо освобождения от техники или детерминизма осознается и то и другое одновременно? То есть без того, чтобы наблюдалась диалектическая связь одного с другим, без того, чтобы имелось напряжение, конфликт, а, напротив, наблюдалась бы идентичность, а значит, когда понимают, что то, что могло бы освободить человека, предстает как раз тем, что стало его фатальностью... Если в этой технической среде поймут, что возможность является необходимостью, а необходимость становится единственной возможностью для человека, тогда достигают как раз абсурда. Но абсурда отныне – без выхода. Теперь уже не в философской диссертации, не в случайном примере (поскольку можно всегда найти противоположный пример), а в самом сердце ситуации. Таким образом, присоединяются другим путем к философскому абсурду, о котором я говорил вначале, но который не имеет более ничего метафизического, который превратился в своего рода онтологию мира, сформированного техникой. Таким образом, начиная с этого момента, примеры, приводимые здесь, перестают быть «частными» случаями, превращаясь действительно в показательные и непротиворечивые. Таковым мне кажется значение абсурда в технической вселенной.
Прежде всего, студент должен усвоить исторический взгляд на технику и соответственно на философию техники: справедлива мысль автора, что сказанное о технике в 1950 г. не соответствует технике 1980 года. Можно с уверенностью сказать о технике лишь то, что она стала судьбой человечества и что технический прогресс нельзя остановить. Особенность современной культуры автор видит в том, что она стала культурой образа, где также имеют значение и привлекательность для человека техногенные шумы и распространение информации через всемирную сеть. Это создает невозможное для философских спекуляций положение. Современный человек очарован культурой образа и живет в полностью искусственном мире. Однако субъективная способность принятия решения всецело за человеком, а не за техникой.
Общество и человек становятся абсурдными в философском смысле, потому что философии техники как таковой не существует: она не способна описать постоянно возникающее новое в технике. Автор открыто декларирует свой отказ от создания философии техники или технической культуры. Что касается человека, то он дезориентирован ростом техники и активно ищет компенсации в иррациональном. Здесь есть диалектика между ростом рациональности в виде роста техники и в то же самое время иррациональностью как следствием этого роста. Интересно обоснование абсурдом: «ничто не имеет смысла, значит, развитие техники приемлемо, как и все остальное», это своего рода квиетизм техники. Далее студент должен усвоить диалектику свободы и необходимости, необходимости и возможности, роль свободы в жизни человека, чтобы понять абсолютные возможности техники. Техника позволяет делать все, так что девизом современного общества стало «чтобы все было удобным». Техника становится абсолютной необходимостью, охватывая все виды деятельности. Тем самым человек лишается свободы в отношении техники (1) и свободы в отношении своих действий (2), так как бремя ответственности за все происходящее слишком велико, откуда следует вывод об отказе от техники. Другой стороной является технологический детерминизм в истории. И то и другое может мыслиться одновременно, диалектически. Взаимный переход возможности и необходимости (как единственной) приводит к окончательному абсурду в самой ситуации. Итак, «философский абсурд – это онтология мира, сформированного техникой».
Контрольные вопросы
1. Какие изменения в искусство внесла новая техника последних десятилетий?
2. Сопровождается ли технический прогресс прогрессом гуманности?
3. Что означает очарованность видеообразом, музыкальными шумами и рассеиванием информации? Насколько они препятствуют созерцанию и размышлению? Приведите примеры из вашей практики.
4. Почему современное общество становится абсурдным в философском смысле?
5. Что имеется в виду автором под названием двух тенденций современного развития человека – «поиска компенсации и поиска обоснования»?
6. Каков смысл философии техники? Что означает обоснование абсурдом?
7. Каково значение свободы в жизни человека?
8. Какие возможности предоставляет человеку техника? Каков девиз современной цивилизации?
9. Онтология мира, сформированного техникой, – это философский абсурд. Поясните эту мысль автора.
Домашнее задание
1. Составьте реферат по теме «Философия техники и современность».
2. Сравните точки зрения по вопросу о связи и отношении философии с техникой Париса и Элюля.
3. Составьте вопросы к данному тексту.
От ночи бессознательности пробудившись к жизни, воля видит себя индивидуумом в каком-то бесконечном и безграничном мире, среди бесчисленных индивидуумов, которые все к чему-то стремятся, страдают, блуждают; и как бы испуганная тяжелым сновидением, спешит она назад к прежней бессознательности. Но пока она не вернется к ней, ее желания беспредельны, ее притязания неисчерпаемы, и каждое удовлетворенное желание рождает новое. Нет в мире такого удовлетворения, которое могло бы утишить ее порывы, положить конец ее вожделениям и заполнить бездонную пропасть ее сердца. И при этом обратите внимание на то, в чем обыкновенно состоит для человека всякое удовлетворение: по большей части, это не что иное, как скудное поддержание самой жизни его, которую необходимо с неустанным трудом и вечной заботой каждый день отвоевывать в борьбе с нуждою, а в перспективе виднеется смерть. Все в жизни говорит нам, что человеку суждено познать в земном счастии нечто обманчивое, простую иллюзию. Для этого глубоко в сущности вещей лежат задатки. И оттого жизнь большинства людей печальна и кратковременна. Сравнительно счастливые люди по большей части счастливы только на вид, или же они, подобно людям долговечным, представляют редкое исключение, для которого природа должна была оставить возможность, как некую приманку. Жизнь рисуется нам как беспрерывный обман и в малом, и в великом. Если она дает обещания, она их не сдерживает или сдерживает только для того, чтобы показать, как мало желательно было желанное. Так обманывает нас то надежда, то ее исполнение. Если жизнь что-нибудь дает, то лишь для того, чтобы отнять. Очарование дали показывает нам райские красоты, но они исчезают, подобно оптической иллюзии, когда мы поддаемся их соблазну. Счастье, таким образом, всегда лежит в будущем или же в прошлом, а настоящее подобно маленькому темному облаку, которое ветер гонит над озаренной солнцем равниной: перед ним и за ним все светло, только оно само постоянно отбрасывает от себя тень. Настоящее поэтому никогда не удовлетворяет нac, а будущее ненадежно, прошедшее невозвратно. Жизнь с ее ежечасными, ежедневными, еженедельными и ежегодными, маленькими, большими невзгодами, с ее обманутыми надеждами, с ее неудачами и разочарованиями – эта жизнь носит на себе такой явный отпечаток неминуемого страдания, что трудно понять, как можно этого не видеть, как можно поверить, будто жизнь существует для того, чтобы с благодарностью наслаждаться ею, как можно поверить, будто человек существует для того, чтобы быть счастливым. Нет, это беспрестанное очарование и разочарование, как и весь характер жизни вообще, по-видимому, скорее рассчитаны и предназначены только на то, чтобы пробудить в нас убеждение, что нет ничего на свете достойного наших стремлений, борьбы и желаний, что все блага ничтожны, что мир оказывается полным банкротом и жизнь – такое предприятие, которое не окупает своих издержек; и это должно отвратить нашу волю от жизни.