В такой связи вернемся к нашим аффектациям. Итак, предварительно:
Эмоция – аффект, прошедший фильтр "само-обладания", как и самообладание, обретшее форму искусственно-интенционированного (отложенного) аффекта (или их синтетической связи, "аффективно-эмоционального комплекса").
Эмоция – то, что следует за "остановкой мира" (торможением реакции).
Эмоция – реакция не на непосредственную причину, которая включает спусковой механизм аффекта; эмоция выступает следствием включения контекста, чувством, более зрячим, нежели аффект, чувством, способным угадать в окружении то, что, очевидно, не обладает постоянством признаков – и, тем не менее (или именно в силу того) наиболее по отношению к угадыванию существенно, жизненно значимо, к опознанию предопределено.
Эмоция утрачивает характер непосредственности; интенционированность эмоций и означает прежде всего то, что в мире отсутствуют предметы, вызывающие однозначные (аффективные, "инстинктоподобные") реакции (отсутствуют "стимулы"); мир, на который ориентирована эмоциональная реакция, преображен из "естественного" мира в несколько иной, мир-калейдоскоп, который разбирается и собирается в различные картинки, и в их кружении, в сочетании такого рода узоров и вызывает реакции неоднозначные, готовые к внутреннему следованию за такого рода головоломками, внутреннему движению вслед – или к движению опережающему, в которых, собственно, и рождается "внутренний мир", "мир фантазии и воображения", вне которых "внешний мир", столь на первый взгляд ни- от-чего-независимо-существующий, невозможен (подобное преображение Сартр именует "падением в магическое").
И, поскольку из такого мира исчезают стимулы, эмоции наделяют субъекта неким их эрзацем, альтернативой – мотивом в мире-пребывания.
Вывод, из такого обстоятельства следующий, на первый взгляд очевиден:
Эмоция – осознанный аффект; сознательная реакция – осознанная эмоция.
Он, в свою очередь, задает и последующий:
Исчерпывающее знание ситуации именно и исключает эмоциональность, делает ее ненужной и попросту без-умной, т.е. опасной (соответственно, эмоция – некий "переход" от аффекта к сознательной реакции, уже упомянутое "смутное движение духа" и пр.).
Так именно разум (сознание) обосновывает свои позиции (ранее мы рассмотрели и истоки самонадеянности разума; вкратце, они рождены позитивным мировоззрением в той прежде всего его части, в которой предмет изучения закрепляется в своей неизменности, в совокупности исчерпаемых признаков; гуманитарная диспозиция отталкивается от иных и не менее настоятельных реалий; предмет субъект-субъектного отношения основан своей активностью и, в частности, переменой стратегий, тактик, материальной воплощенности и пр.; предмет познания первого рода суть феномен, второго – весьма своеобразный ноумен – монада, чья "неисчерпаемость" полагается её же активностью-экзистенцией; предметом таких родов познания выступают, разумеется, не только единичные "предметы"; и в таком случае предметом первого рода выступает "система", второго – "общность"; но что значит это различие? Далее мы развернем этот вопрос, но уже здесь отметим: то, прежде всего, что предмет восприятия "второго рода" неуловим при помощи обычного зрения, не "дан" в устойчивой совокупности признаков (которые и закреплены в инстинктивной реакции), и подразумевает иной род восприятия, предполагающий ряд "человеческих" признаков, в частности, "домысливание" (фрагментов до целого), гораздо большую внимательность к составу "признаков" (поскольку они не сложатся в целое-предмет автоматически и могут складываться в различные конфигурации), наконец, эмпатическое вычитывание ситуации, за ней полагающее наличие (гипотетической) связующей инстанции, душевной силы, как выразился бы представитель аналитической психологии, на ситуацию "проецируемой" и в ней обретшей облик маны, богов и демонов; несложно заметить, что вне тысячелетнего развития "познания второго рода" (чувственной интуиции) познание первого рода (рацио-в многообразии "фигур мышления") немыслимо).
И обоснование это на первый взгляд не вызывает никаких нареканий (в рамках уже обозначенного рода познания – но только в таких рамках).
Но такой вывод неверен, и именно это мы намереваемся доказать.
*
Прежде всего, подытожим феноменологический обзор "эмоциональной реакции", и дадим картинку, представляющуюся (в свете здравого смысла) наиболее достоверной.
Эмоция – итог некоего предваряющего (ре-акцию) проигрывания ситуации, "сумма аффектов", вступивших "по поводу ситуации" в некое взаимодействие. Смысл удержания реакции – в таком предварении; оно же выступает эмпирическим обоснованием осознания как работы ума, подменяющего непосредственность реакций опосредованностью умных, в виду имеющих цель, последовательность и последствия, схем реагирования. В противном случае подобную задержку трудно объяснить и ещё труднее оправдать – в самом деле, она не может быть оправдана ничем иным, кроме как большей эффективностью в сравнении с реакцией инстинктивной; следовательно, "задержка" необходима исключительно в видах "анализа" ситуации; в противном случае "сознательная" реакция проигрывала бы реакции непосредственной, инстинктивной (а поскольку человек суть homosapiens, круг замкнут в абсолютной очевидности причинно-следственной связи; правда, впечатляющая на первый взгляд убедительность подобных доводов невольно вызывает мысли о подгонке, подмене реальной картины ее абстрактным суррогатом, например, готовой божественной машиной "адекватного реагирования", кантовскими Deus ex machina, ein hoheres Wesen).
Таким образом, пусть приведенная аргументация и звучит достаточно связно, но в ней проступают и узлы нестыковок. Например.
Выбор цели действия – дело инстанции, явно к разуму не относящейся. "Разум" не мог определять желание, исполнение которого он всего лишь оптимизировал, по крайней мере, на "заре истории" (чрезвычайно сомнительна его роль в этом деликатном деле и в настоящее время).
Но какова природа самого такого "желания" (насколько, например, оно разумно? И каковы критерии его разумности, если оно в онто- и филогенезе разуму предшествует, каковы причины эволюции разума, обслуживающего неразумные страсти, сокрушающие в понимании Спинозы сам разум и разве что только самим Спинозой и образумливаемые)?
Поскольку оно предшествует "разуму", оно не может не совпадать с "природой как таковой"; именно в силу того и Маркс (нужда), и Фрейд (подсознательное влечение) его, и вполне логично, мыслили как самою "естественность" (Маркс связывал "человечность" подобной "природы" с необходимо-общественным способом удовлетворения "нужды"; Фрейд противопоставлял ей достаточно мистическое "супер-эго", также олицетворяющее общественную природу человека).
Но и в конструкции Маркса (уже не говоря о Фрейде) Deus ex machina присутствует весьма зримо.
В самом деле, поскольку живое существо руководствуется в своих действиях их самым естественным основанием - инстинктом - оно подлинно знает, чего хочет, вместе с тем располагая готовым аппаратом удовлетворения своего желания; собственно, инстинкт по сути всегда представлен единством потребности и механизма ее удовлетворения; в нем нет разрыва между "принципом реальности" и "принципом желания" – и, следовательно, в нем не может возникнуть некоего потенциала "подтягивания" первого ко второму.
И вот именно это самое естественное знание животного сознание то начисто и исключает, иначе, попросту не востребует.
Поскольку животное знает, чего хочет, оно не может желать того, чего оно никак не в силах "знать"; у него нет никаких стимулов к развитию желания – и, вот странность, в силу того оно не развивает и инструментов его удовлетворения (между ними – желанием и инструментом его удовлетворения – попросту нет "зазора", в силу чего животное и не может преобразовать подобный "инструмент" в предмет своей деятельности; оно "и есть" такой инструмент, и сама деятельность – оттого именно эволюция живого связана с видо-образованием, но не с индивидуальным совершенствованием особи).
Все это вроде бы и достаточно понятно, но из такого рода предварений не делается естественно из них вытекающих выводов. А именно:
В человеке подобное единство нарушено; именно разрыв желания и возможности, реакции и ситуации в отношении человека оказался не только возможен, но и необходим – в противном случае природа вряд ли взялась бы за коррекцию столь эффективных своих механизмов. Человек прежде изменил природу собственного желания (свою природу), в силу чего и вынужден был осуществить столь существенную корректуру "механизмов его исполнения", механизмов, в том числе включающих в себя животный интеллект, в таких именно обстоятельствах вынужденный развиться в неестественной, внеприродной логике, иначе, вообще развиться, обслуживая обессмысленные, лишенные предмета, страсти, в целях ориентации в ином, "неправильном", мире, ставшими эмоциями, чувствами, не в привычных "данных" стимулах находящими опору для действия, но за ними, в узлах их со-четаний угадывающими свои новые предметы и из них собирающими новый мир – как единственный "мир" человека (единство и многообразие человеческих миров), вместе с тем со-обществом, которое готово восприятие такого мира "удерживать", тем самым придав ему устойчивость существования.
Но.
Человек неживотным образом реагирует на происходящее, и тем самым он лишен традиционных биологических стимулов действия; человек иначе стимулирован, вынужден создавать подобные стимулы самостоятельно (в форме мотивов), вводить их в мир как их (мотивов и ими рождаемых миров) собственное разнообразие.