Я и Оно в Теории сознания (стр. 1 из 5)

Юрченко Сергей Борисович

В современной философии сознания используется такой мысленный эксперимент. Допустим, что имеется изолированный "мозг в колбе", к которому подключены электроды. В соответствие с принципами современной нейрофизиологии, воздействуя электрическими зарядами на определенные области коры этого мозга, можно имитировать в нем образы, ощущения и реакции. А в более совершенном опыте даже симулировать виртуальную реальность для сознания в этом мозге. Возможные сценарии данного мысленного эксперимента используются в философии скептицизма и солипсизма, утверждая следующее: так как мозг в колбе производит и получает точно такие же импульсы, как если бы он делал это, находясь в черепе, и так как эти импульсы являются для мозга единственной возможностью взаимодействовать с окружающей реальностью, то с точки зрения мозга нельзя утверждать, находится он в черепе или в колбе. В первом случае вера обладателя мозга в объективность своих ощущений будет истиной, а во втором - ложной. И так как невозможно знать, не находится ли мозг в колбе, то и вера в объективную реальность может быть ложной.

В таком эксперименте всегда молчаливо подразумевается, что мозг уже был знаком с настоящей реальностью. И поэтому, раздражая его нейронные сети, можно вызвать у него известные ему образы и ощущения – как воспоминания. Такая виртуальная реальность очень похожа на другое состояние мозга, когда он находится в режиме сна. Именно поэтому предполагается, что определенная последовательность импульсов может ничем не отличаться от восприятия какого-то фрагмента физической реальности. Возможно, импульс А вызовет у обладателя мозга образ морского прилива или ощущение запаха розы. Тут важно то, что этот мозг должен быть уже знаком с морским приливом и запахом розы в своем прежнем опыте.

А теперь откажемся от этого молчаливого условия и представим себе мозг, лишенный всех органов чувств "от рождения". Допустим, что такое возможно и что мозг способен при этом развиваться. Такой мозг вообще ничего не должен знать о физическом мире, и правило ассоциаций больше не будет работать в нем. Мы не в силах представить, чем станет импульс А для такого мозга, ведь ему не с чем сравнивать этот импульс в своем прошлом. Его память будет хранить какие-то иные образы, неведомые в нашем субъективном и общем для нас всех (ведь Вселенная у нас одна на всех!) опыте.

Итак, мы имеем мозг, который даже не догадывается о существовании физической реальности. Он не ведает о существовании других мозгов. Не знает он ничего и о собственной материальной природе. Этот мозг есть абсолютный идеалист и солипсист. Он слеп, глух, бесчувственен и вообще никак не ощущает себя. По сути, сознание в этом мозге есть бестелесный единый бог. И это было бы так, если бы это сознание было чистым Сознанием. Но это сознание знает себя. Сознание, находящееся в абсолютной изоляции этого мозга, должно, по крайней мере, сознавать свое существование. Мышление – это не просто нейрофизиологический процесс. Почему бы тогда электрическому току в проводах не быть мышлением? Мышление – это процесс, необходимо осознаваемый носителем процесса.

Психические процессы – это по определению нейробиологические процессы. С учетом кибернетических представлений в области искусственного интеллекта психическими процессами можно назвать в широком смысле обмен, хранение и переработку информации в любой достаточно сложной системе, обладающей обратными связями. Пусть имеется некий мир Психе, физическая природа которого не уточняется. Нечто подобное предлагал Дж. Сёрль в виде "Китайской комнаты", где некто, не знающий китайского языка, проходит тест Тьюринга на формальное понимание этого языка с помощью алгоритмов. По вопросу, обладает ли "Китайская комната" сознанием, Серль убеждает нас в том, что ответ должен быть скорее отрицательным, чем положительным, заключая: "Программы не являются сущностью разума и наличия их недостаточно для возникновения разума".

Так обладает ли Психе сознанием? Мы этого не знаем, пока находимся снаружи него. Однако если перед этим миром стоит зазывала, который говорит: "Дамы и господа! Загляните в наш балаган и вы обретете сознание", - это не рекламный трюк. Подключившись к этому миру Психе, мы действительно обнаружим его разумность (как обнаруживаем разумность в компьютере, обслуживающем нас). Мы станем свидетелями сознания, но дело в том, что образовавшаяся из нас и Психе пара будет иметь больше, чем сознание. Она будет обладать самосознанием. С появлением наблюдателя Психе становится свидетелем собственной разумности, которую до тех пор некому было подтвердить.

М. Хайдеггер утверждает: "Присутствие есть сущее, которое есть всегда я сам, бытие всегда мое". А другой исследователь сознания Г.Райл здраво замечает: "Когда мы воспринимаем нечто, мы воспринимает неразрывную связь этого нечто с собою". Мы не просто мыслим, мы при этом сознаем то, что мы мыслим и "слышим" собственные мысли. Мышление в этом смысле не монолог, а – диалог. В каждое мгновение своего бытия мы воспринимаем и мир, и себя одновременно. Мы слышим себя, видим себя, обоняем и осязаем себя, как любое другое существо. И самое невероятное – мы можем убить себя, как постороннее существо. Для чистого сознания все это было бы невозможным.

Именно в этом заключается смысл знаменитого афоризма Декарта: "Я мыслю – следовательно существую". Что значит – существовать? Кажется, нет более простого вопроса, чем этот, но подразумеваемый нами ответ всегда оказывается тавтологией. "Существует все, что имеет физическую природу, т.е. существует реально", – заявляем мы. Но как мы узнаем эту реальность? И что значит реальное существование? Что может послужить в нашем понимании реальным критерием существования какой-либо вещи или явления? Очевидно, некий свидетель, который подтвердит их существование. В конечном счете, всякое существование, включая существование камня, кванта или Вселенной, требует наблюдателя. Если у чего-либо, сколь бы реальным оно не являлось, в принципе не может быть свидетеля, то оно, конечно, может существовать как ему угодно, но для нас это в принципе не имеет значения. Реально для нас только то, что может быть так или иначе нами воспринято (пусть даже через хитроумные технические приспособления, которыми пользуется экспериментатор для обнаружения волн, галактик, атомов, генов и т.д.).

Этот мост от физической реальности к нам, какие бы объективные опоры под него не ставились, полностью упирается в нашу субъективность. У всякой вещи должен быть свидетель. Если этой вещью является сознание, то его объективные свидетели могут быть обнаружены только в коммуникации с другими сознаниями. Иначе говоря, кто-то другой должен подтвердить существование вашего сознания, признать, что вы мыслите. Но мышление отличается от общения только тем, что в общении (диалоге) эти внешние свидетели могут присутствовать или отсутствовать, но для мышления (монолога) этот гамлетовский вопрос вообще не возникает. Тот, кто мыслит, и есть свидетель этого мышления. Если вы "не слышали" собственных мыслей, откуда вам знать, что вы вообще думали? Возможно, вы и думали, но это неизвестно даже вам. А уж всем остальным и подавно. Именно поэтому ваше сознание в каждом акте своего бытия есть самосознание.

Рис. 1

И вот что говорит по этому поводу мистик С. Кьеркегор: "Я – это отношение, относящее себя к себе самому... то есть Я – это не отношение, но возвращение отношения к самому себе". Совершенно верно! А вот замечание еще одного мистика П. Тейяр де Шардена: "С точки зрения, которой мы придерживаемся, рефлексия - это приобретенная сознанием способность сосредоточиться на самом себе и овладеть самим собой как предметом, обладающим своей специфической устойчивостью и своим специфическим значением, - способность уже не просто познавать, а познавать самого себя; не просто знать, а знать, что знаешь". Совсем уже не мистик С.Прист подходит еще ближе к пониманию этого: "Я есть индивидуальность, осознающая саму себя". Можно привести десятки подобных цитат из сочинений тех, кто занимался и занимается сознанием. Но все они оставляют без внимания очевидный вывод из собственных слов: это сознание есть всегда самосознание! При этом акт самосознания есть в действительности акт самоотчуждения. Вот я смотрю на внешний для меня мир. Сознаю ли я при этом свое существование? Иначе говоря, сознаю ли я самого себя, разглядывая, например, книжку с пьесами Шекспира? Очевидно, да. Нет никакого обособленного Шекспира (это мог бы подтвердить только сам драматург как свидетель собственного сознания). Для каждого же из людей есть Шекспир и он, его свидетель. А теперь я обращаюсь в рефлексии к собственным чувствам и мыслям, абстрагируясь от внешнего мира и напрочь забывая английского драматурга. Быть или не быть, спрашиваю я себя. Сознаю ли я себя при этом? Очевидно, опять – да.

Умозрительный эксперимент с изолированным мозгом приводит нас к очевидному выводу. Тут важно понять раз и навсегда: то, что принято в философии, психологии, антропологии, социологии и любом другом словоупотреблении называть сознанием, есть в действительности самосознание. Всякий раз, когда мы говорим о сознании, мы подразумеваем сознание, которое знает себя, т.е. самосознание. Это может показаться на первый взгляд терминологической казуистикой: ведь как вещь не назови, она от этого не изменится. Но это не так. Присваивая одному феномену имя другого, мы тем самым делаем безымянным этот второй феномен. На онтологическом уровне, называя фактическое самосознание сознанием, мы игнорируем и теряем в своем анализе то, что действительно является сознанием. Человек, который когда-либо размышлял о природе своего "я", знаком с ощущением, что в классической общепринятой теории чего-то не хватает. Это чувство вполне выражено фразой Мамардашвили: "Всякий, кто глубоко занимается сознанием, входит в сферу парадоксальности, к которой невозможно привыкнуть".