Стивенсон Светлана Абрамовна, кандидат социологических наук, старший преподаватель университета Лондон Метрополитан.
Уличные дворовые компании представляют собой неотъемлемую часть городской жизни. Взросление в дворовой компании кажется естественной частью социализации, и, наверное, мало найдется молодых людей и девушек, которые в дошкольные и школьные годы не играли с друзьями во дворе и не отправлялись вместе погулять после уроков. Однако улица всегда таит в себе опасности, и дворовая среда может оказаться местом, где устои «большого общества» не просто не воспроизводятся, а напротив, подрываются. Так происходит, например, когда на уличной сцене возникает фигура гопника. Гопник в современном понимании – это подросток или молодой человек, как правило, член дворовой команды, всегда готовый к насилию, нападающий на своих сверстников, чтобы побить их, отнять деньги или мобильный телефон. Считается, что гопники могут быть связаны с организованной преступностью, но главное, что их отличает – ненависть к тем, кто носит другую одежду, слушает другую музыку, ко всем, кто не является частью дикой отсталой массы. На многочисленных интернет-сайтах, посвященных гопникам, они изображаются как косные и невежественные личности, не желающие следовать нормам цивилизованной городской жизни[1][119]. Гопники не умеют одеваться, не знают, как себя вести; они сбиваются в стаи и нападают на «нормальных» подростков, если те попадаются им на пути. Их жизненные горизонты ограничены пространством двора и улицы.
Для «цивилизованной» городской молодежи гопники являются объектом эстетического и этического осуждения. Как отмечают В.В. Головин и М.Л. Лурье, территориальные, локоцентрические группы для не входящих в них подростков являются негативной точкой отсчета социокультурной самоидентификации[2][120]. Гопники – девианты, своим видом и поведением подрывающие основы городской жизни, строящейся вокруг ценностей гетерогенности, открытости и терпимости. Кроме того, в изображении гопников почти всегда присутствуют классовые коннотации. Это представители низших слоев, не имеющие культурной компетентности, чтобы вписаться в жизнь большого города и в молодежную субкультурную среду. Однако здесь мы подходим к очень важному обстоятельству. Молодые люди, которые, казалось бы, по всем параметрам подходят под определение «гопников», отнюдь не считают себя ни девиантами, ни деклассированными элементами, лишенными ресурсов, которые позволили бы им вписаться в городское пространство. Часто они даже не знают о существовании термина «гопник» и не используют его в качестве коллективного самоопределения. Напротив, они называют себя «нормальными» (или «обычными») пацанами.
Провозглашая свою «нормальность» и «обычность», пацаны, как представляется, не имеют в виду, что они являются отсталыми и отстраненными от инновационных устремлений «продвинутой» молодежи[3][121]. По сути их «нормальность» означает воспроизводство ими неких ключевых ценностей социума, соответствие тому, каким должен быть мужчина их возрастной категории. В пространстве двора пацаны воспроизводят культуру гегемонной маскулинности[4][122], защиты индивидуальной и коллективной чести, успешного овладения практиками насилия. Это и является нормативным поведением для молодого человека (причем не только в дворовой среде, но и в большом обществе[5][123]). При этом они осваивают и новые субкультурные формы. Являясь членами дворовых команд, многие из них принадлежат к другим группам – скажем, рэперов или футбольных фанатов. Однако территориальная локализация является ключевой для их идентичности.
На территории двора, улицы и микрорайона они поддерживают наиболее значимое для них социальное взаимодействие. Здесь проходят их будни и праздники, здесь, в «моральных схватках» и «состязаниях характеров», строятся их репутации[6][124]. На улице происходят битвы с «врагами», организуются ритуализированные поединки («стрелки»). Здесь подростки познают ключевые смыслы коллективной жизни, здесь они превращаются в настоящих мужчин. Далеко не все дворовые группы применяют практики насилия для построения коллективной идентичности. Лишь для части из них (их и относят, как правило, к «гопникам») защита домашней территории и противостояние тем, кто ее «загрязняет» и кто на нее «покушается» (а стало быть, и насилие) становятся основой того, что определяет их как группу. Такие группы я и рассматриваю в этой статье.
Эмпирической базой статьи являются данные изучения практик молодежного насилия, осуществленного в Москве в 2006 году. В рамках исследования было проведено шесть фокус-групп и 23 углубленных интервью с молодыми людьми (юношами и девушками), являвшимися членами различных московских территориальных групп, в возрасте от 12 до 17 лет. Помимо автора статьи, в исследовании принимал активное участие Рустем Максудов.
Природа территориальных компаний
Почему для части молодых людей местная территория становится центром жизненного мира? И почему они столь сосредоточены на ее защите? Ответ на этот вопрос надо искать, как представляется, в уходящих в древность традициях «уличной» юношеской социализации, а также в особом социальном и классовом составе «гопнических» компаний.
Известно, что воинственные практики, связанные с защитой местного пространства были важной частью деревенской жизни. Межгрупповые и межобщинные столкновения между подростками и молодыми людьми, праздничные драки были нормальной частью системы традиционной коммуникации и социализации в деревнях. Драки служили цели выяснения статуса различных групп, определения границ территориальных формирований[7][125]. В деревенских драках молодежи предбрачного возраста передавались культурные нормы осуществления насилия и права на его осуществления. Ритуалы, связанные с насилием, утверждали его легитимность как инструмента защиты прокреативной сферы, женщин и детей[8][126]. Мы увидим позднее, что и в территориальных компаниях культурные нормы, связанные с насилием, утверждают неприкосновенность «домашней» сферы.
Современная городская молодежь может быть лишь на одно-два поколения удалена от деревенских традиций. И некоторые из практик дворовых групп могут восходить непосредственно к архаичным ритуалам, передававшимся от поколения к поколению. Сами эти группы в новых городских кварталах могли формироваться для самозащиты от деревенских парней. Есть свидетельства, например, что известная казанская группировка Тяп-Ляп возникла в шестидесятых годах прошлого века как оборонительное объединение городских подростков, получивших вместе с родителями квартиры в новостройках района Теплоконтроль, в ответ на нападения со стороны деревенских соседей[9][127]. Да и сейчас деревенские традиции во многом живы. В наших интервью с городскими подростками те рассказывали о том, что, оказываясь за пределами города (выезжая на дачу, в деревню к родственникам или просто отправляясь компанией на шашлыки), они нередко сталкиваются с местной молодежью, полной решимости защитить свою территорию от пришельцев.
Казалось бы, историческое наследие, связанное с ритуалами насилия, могло бы отойти в прошлое под влиянием модернизации и вовлечения молодежи в статусные механизмы большого общества, ориентации на социальный успех через систему образования и занятости. Этого, однако, не происходит. Проблема в том, что для части молодежи эти статусные механизмы либо не работают вовсе, либо работают лишь частично[10][128].
Хотя выборка в нашем исследовании была небольшой, в случае членов дворовых компаний, в которых применялись практики насилия, мы явно имели дело со вполне определенным социально-классовым и семейным происхождением. Эти молодые люди в основном происходили из малообеспеченных семей. Более двух третей были из неполных семей. Несколько человек жили с бабушками (поскольку родители были лишены родительских прав). Многие часто не ночевали дома, оставаясь у друзей или ночуя на чердаках или в подвалах домов. Если родительский дом был зачастую местом неустроенности, конфликтов и насилия, то школа и подавно не воспринималась подростками как место, где они бы хотели находиться и чьему нормативному строю они готовы были бы подчиняться. Многим учеба давалась с трудом. В отличие от своих сверстников, «домашних» детей, происходящих из более благополучной социально-экономической среды и из более образованных семей, они воспринимали школу как место, к которому они не могли и не хотели приспособиться, и где они изначально не могли преуспеть (по крайней мере, в соответствии с системой официальных ценностей).
Напротив, в дворовых компаниях, среди таких же пацанов, они могли активно самоутверждаться. При этом надо подчеркнуть, что вопреки распространенным представлениям это самоутверждение происходило не с помощью бессмысленного насилия или корыстных преступлений. Насилие, как я пытаюсь показать далее в данной статье, было для участников вовсе не бессмысленным. Что касается корыстных преступлений, то хотя такие преступления и совершались, но далеко не всеми членами компаний, а средства, добытые преступным путем, шли в основном на поддержание деятельности самой компании – покупку пива, еды, сигарет, походы в залы игровых автоматов, коллективные поездки за город и т.д. Наиболее частым насильственным преступлением являлось вымогательство или грабеж с целью получения мобильного телефона. Некоторые пацаны угоняли велосипеды или машины, чтобы покататься и потом бросить, либо для продажи (как правило, за бесценок местному криминалитету).
Очень многие из опрошенных не воспринимали подобную деятельность как криминальную. Она была неотъемлемой частью уличной жизни, требующей развлечений, совместных приключений и, помимо всего прочего, денег на ежедневные расходы. Лучше всех это, пожалуй, выразил пятнадцатилетний Алексей, ответив на вопрос интервьюера, как назвать то, что его группа отнимала у прохожих подростков мобильные телефоны и вскрывала игровые автоматы: