М. П. Шубина
В последнее десятилетие все чаще в социально-гуманитарной литературе встречается слово «повседневность». Презираемая ранее философами как неистинная, повседневность сегодня становится объектом и философской рефлексии. Пришедший к нам из обыденного словоупотребления, этот конструкт позволяет «схватить» субъективность – главное, что отличает человека от всех других существ. Это понятие дает возможность преодолеть жесткую субъект-объектную дихотомию и отобразить мир изнутри той или иной человеческой ситуации. И сегодня выражение «повседневность», бывшее ранее просторечным, все более и более претендует на статус философской категории 1 . Так что же следует понимать под повседневностью? На этот счет существует множество точек зрения. Наиболее значимые концепции повседневности хотя и различаются между собой, но все же имеют много сходного в понимании этой проблемы. Все исследователи так или иначе согласны с тем, что повседневность представляет собой особую сферу опыта. Так, Гуссерль отождествлял отчасти жизненный мир с миром нашего повседневного опыта, наивной субъективности, то есть с миром естественной установки, предшествующей научной объективности.
С точки зрения основателя феноменологической социологии А. Шюца, повседневность – это сфера человеческого опыта, характеризующаяся особой формой восприятия и осмысления мира, возникающей на основе трудовой деятельности, обладающая рядом характеристик, среди которых уверенность в объективности и самоочевидности мира и социальных взаимодействий, что, собственно, и есть естественная установка 2 .
Вслед за Гуссерлем и Шюцем современные исследователи повседневности подчеркивают: «В рамках социальной феноменологии жизненный мир предстает как всеохватная сфера человеческого опыта, ориентаций и действий, посредством которых люди осуществляют свои планы, дела и интересы, манипулируя объектами и общаясь с другими людьми» 3 . Е. В. Золотухина-Аболина так и назвала свою книгу: «Повседневность и другие миры опыта» 4 . Итак, повседневность есть мир опыта.
Большой вклад в изучение повседневности и ее определение внесли историки. Прежде всего, конечно, Фернан Бродель, с именем которого и связана непосредственно тематизация проблемы повседневности в историческом познании. Он обращал внимание на то, что условия повседневного существования человека, тот культурно-исторический контекст, на фоне которого разворачивается жизнь человека, его история, оказывают определяющее влияние на поступки и поведение людей. Новое слово в исследовании повседневности принадлежит немецкому социологу Норберту Элиасу, а также французской исторической школе, сложившейся вокруг журнала «Анналы», организованного Марком Блоком и Люсьеном Февром. Они изучали особенности сознания не выдающихся исторических личностей, а массового «безмолвствующего большинства» и его влияние на развитие истории и общества. Они исследовали и ментальность обычных людей, их переживания, и материальную сторону повседневности – социальное пространство, мир вещей.
Элиас первый попытался дать определение повседневности через ее сопоставление с неповседневным. Этот способ определения и сейчас актуален, его активно используют ученые. В 80-е годы ХХ века в Германии интенсивно развивалась история повседневности. Ученые-историки пытались описать и определить термин «повседневность». Их идеи оказали существенное влияние на дальнейшее его исследование не только в исторической, но и в других науках. Немецкая исследовательница истории повседневности Агнес Хеллер подчеркивала, что главное в повседневности – это индивидуальное воспроизводство. По ее определению, «повседневная жизнь есть совокупность деятельности индивидуумов по их воспроизводству, которые соответственно создают условия и для общественного воспроизводства» 5 . Ее идеи были развиты и дополнены другими историками (в частности, П. Боршайдом), и в результате был сделан вывод о том, что повседневность – это мир всех людей, в котором должны исследоваться не только материальная культура, питание, жилье, одежда, но и повседневное поведение, мышление и переживания.
С точки зрения Ю. Хабермаса, повседневный жизненный мир – это некий фон, в котором находятся коммуникативно действующие индивиды. Что же представляет собой этот фон? Это запас «образцов толкования», передаваемый при помощи культурных традиций и организуемый языком.
Повседневность – это целостный социокультурный жизненный мир, предстающий в функционировании общества как «“естественное”, самоочевидное условие человеческой жизнедеятельности», – писала виднейшая исследовательница повседневности Н. Н. Козлова 6 .
Другой философ повседневности, Б. В. Марков, характеризует ее так: «Слово “повседневность” обозначает само собой разумеющуюся реальность, фактичность; мир обыденной жизни, где люди рождаются и умирают, радуются и страдают; структуры анонимных практик, а также будничность в противоположность праздничности, экономию в противоположность трате, рутинность и традиционность в противоположность новаторству» 7 . На других страницах своей работы Марков подчеркивает, что повседневность – это привычки, стереотипы, правила, мышление и переживания людей, но также и их поведение, деятельность, регулируемая нормами и социальными институтами 8 . В повседневном субъективное переживание противопоставляется объективным структурам и процессам, типические практические действия – индивидуальным и коллективным деяниям, подвижные формы рациональности – идеальным конструкциям и точным методам.
Интересен подход В. Н. Сырова, который обращает наше внимание на то, что повседневность есть прежде всего именно способ конституирования реальности. Это особый код, который возникает в сознании индивида при необходимости практически решить ту или иную проблему. Он подчеркивает, что код повседневности отвечает на вопрос «как?» и основная функция повседневности – это адаптация (полезность). Работа структуры повседневности видится ему как совокупность процедур конфигурации и реконфигурации. Тем самым повседневность предстает в виде своеобразной машины по производству значений, созданию и преобразованию всевозможных объектов 9 .
На функциональный характер повседневности также указывают Касавин и Щавелев. В выводах своей монографии они пишут: «Субстанциональная фрагментарность повседневности объясняется ее функциональным характером. Повседневность – диспозиционный предикат, феномен, актуализирующийся в определенных условиях и неразличимый в других. Повседневность скрепляет собой разные типы сознания, деятельности и общения, существуя лишь в промежутках между ними» 10 .
В пользу сходства многих концепций повседневности свидетельствует и то, что большая часть авторов признает ее первичной реальностью, она представляет собой заранее данную почву всякого опыта, как это следует из Гуссерлева понимания повседневного жизненного мира. Мартин Хайдеггер при всем своем отрицательном отношении к повседневности неоднократно подчеркивал, что она есть «изначальный способ бытия здесь-бытия», то есть истинного бытия; и что «многое мы впервые узнаем в модусе повседневной истолкованности, и есть немало такого, что никогда не поднимается над повседневным посредственным уразумением» 11 . Конечно, уместно здесь упомянуть Шюца, считавшего основой социальной реальности «жизненный мир, т. е. мир донаучной естественной установки, ту интуитивную среду, где мы как человеческие существа среди себе подобных переживаем культуру и общество» 12 . Известно также, что он называл повседневность верховной реальностью.
Наличие в качестве необходимых компонентов повседневности знания отмечают все авторы, причем это знание обладает своей спецификой. Как правило, это знание не об отдельных объектах, а о ситуации в целом, знание типизированных ситуаций и способов их интерпретации по Шюцу, или «образцов толкования» по Хабермасу. Субъекту такое знание кажется чем-то само собой разумеющимся, изначально данным, хотя на самом деле оно представляет собой сложный результат конституирующей деятельности сознания.
Многие, рассматривая повседневный жизненный мир, среди важнейших его характеристик называют такую, как понимание. Хабермас подчеркивает тесную связь жизненного мира с процессами «понимания», в которых он «концентрируется». По Хайдеггеру, здесь-бытие связывается с миром посредством настроенного понимания, хотя в модусе повседневности здесь-бытие обнаруживает дефицит этого понимания. С позиции феноменологической социологии, понимание непременно наличествует в повседневности. Шюц даже специально обосновывает возможность понимания посредством двух основных идеализаций. Интерсубъективный характер повседневности признается всеми.
Хотелось бы подчеркнуть, что понимание достаточно специфично. Понимание повседневности есть узнавание, то, что у Шюца является определением ситуации. Знание-понимание повседневности ситуативно, прагматично, ему недостает рефлексии, повседневное знание не эксплицировано.
Повседневность является такой сферой опыта, которая формируется на основе практической деятельности – труда. Шюц прямо на это указывает. Даже у Хайдеггера «Dasein» как модифицированная повседневность – это мир озабоченного делания, способ, посредством которого существует здесь-бытие. У Хабермаса труд наряду с языком входит в триаду культурных универсалий, характеризующих общество. Воспроизводство символического содержания повседневного жизненного мира, по Хабермасу, поддерживается материальным воспроизводством, которое совершается в «медиуме» целерациональных действий. В феноменологии Гуссерля жизненный мир непосредственно не связывается с трудом, но подчеркивается, что субъективность жизненного мира проявляется в модусе практики, целей, потребностей, интересов.