Эти не совсем строгие, но приниципиально важные рассуждения показывают, по крайней мере приблизительно, различия и сходство координационных механизмов, основанных на нормах и рынках. Мы показали также, насколько им-THESIS, 1993, вып. 3 118 плицитные образы человека в каждом случае соответствуют механизму упорядочения общества. Теперь мы наверняка уже не так удивимся тому, что социологи и экономисты имеют столь различные взгляды на общество и сталкиваются с большими трудностями в дискуссиях между собой "об оптимальном выборе из числа несуществующих альтернатив". Ведь если начать с действия или взаимодействия как фундаментального понятия, то это ставит нас на путь, ведущий к координации действий через нормы и к исчезновению человека из теоретических конструкций: упорядочению подлежат сами действия и взаимодействия. Если же, наоборот, начать с самого человека, то приходится давать его изображение и обосновывать его действия: необходимо упорядочить избираемые человеком действия. Координация с помощью норм и избыточный homo sociologicus, с одной стороны, и координация с помощью рынков и свободно действующий homo economicus – с другой, являются конструкциями, логично следующими из описанных нами различных концепций. Поэтому, чтобы подготовить почву для совмещения обоих подходов, нам необходимо рассмотреть не только взаимодействия с точки зрения норм, но и самого человека. Этому и посвящен следующий раздел.
3. САНКЦИИ, ЦЕНЫ И ИНДИВИДУАЛЬНЫЕ ДЕЙСТВИЯ Homo sociologicus и homo economicus воплощают собой две крайности: homo sociologicus полностью интернализирует внешние, внеиндивидуальные нужды и ценности, они становятся его первым "Я" и определяют его благополучие; homo economicus обладает внутренней способностью к оцениванию, которая совершенно независима от оценок других людей. Критерием деятельности homo sociologicus является реакция других людей на его действия. Критерий деятельности homo economicus – его собственная функция полезности. Можно было бы также сказать: homo sociologicus действует в соответствии с усвоенными им нормами общества, homo economicus – в соответствии с собственными внутренними нормами1. Почему homo economicus ничего не интернализирует, а homo sociologicus не имеет никаких собственных представлений о своих предпочтениях?
Причина кроется в различных функциях, которые приходится выполнять соответствующим типам человека. Homo economicus взаимодействует с себе подобными только через рынки и цены, другие взаимные влияния отсутствуют, действия определяются как обмен товарными квантами и согласовываются с помощью цен. Каждый отдельный homo economicus упорядочивает свои действия, т.е. спрос и предложение товаров, на основе своей шкалы предпочтений; она позволяет дать действиям, уже охарактеризованным с помощью цен, субъективную оценку. Можно было бы также сказать, что люди принуждают друг друга, наносят ущерб или осуществляют власть друг над другом только через посредство цен, а не самими своими действиями. В то же время влияние товаров ограничивается тем, что благодаря их полезным функциям люди отдают им предпочтения. В противоположность этому homo sociologicus взаимодействует с себе подобными более сложным образом: он ждет от других людей определенных действий, дает им это понять и настаивает на том, чтобы 1 Здесь обсуждаются только наиболее общие человеческие образы двух социальных наук, а не те мысленные существа, которые создаются ad hoc для решения определенных частичных задач и по мере необходимости обозначаются как изобретательные, зрелые, сложные, альтруистические и т.д. Ничего принципиально не меняет и то обстоятельство, что экономист оставляет в функции полезности свободную клеточку для учета поведения других людей, а социолог с помощью интеракционной теории ролей объясняет распространение общественных ценностей.
эти действия предпринимались. С помощью подобных взаимодействий и осуществляется давление, которое определяет поведение homo sociologicus. В то время как homo economicus воспринимает определенные действия как товары и осуществляет свободный обмен, homo sociologicus подвергается проникающему ситуационному давлению.
Если он проявит слабость, то последует реакция со стороны других, ведь его поведение измеряется их ожиданиями. Различия в реакции зависят от значимости допущенных им отклонений для каждого из "оценщиков". Если речь идет об обычном поведении, к которому все привыкли, и если допущенные отклонения причиняют другим лишь незначительный ущерб, то другие люди могут быть шокированы, возмущены или просто удивлены необычным поведением, но не прилагают более серьезных усилий для того, чтобы вернуть отступника на правильный путь. В подобном случае точнее было бы говорить о привычке, этикете, условности, обычае, но ради простоты я объединяю все эти понятия под рубрикой нормы. Если соблюдение нормы имеет существенное значение для других, то они усилят свою ответную реакцию и в какой-либо форме накажут нарушителя.
Норма ставит каждого перед альтернативой: вести себя согласно предъявляемым требованиям или идти на риск ответной реакции. Этот риск состоит в том, что потерпевшие и другие члены общества могут подвергнуть нарушителя санкциям. Но одновременно каждый человек является членом реагирующей группы, если норму нарушает кто-то другой. Поэтому индивид оказывается в двойной роли. Он ожидает и требует как соблюдения норм, так и санкций в отношении их нарушителей2.
Какие мотивы и причины делают вероятным соблюдение норм? Здесь прежде всего надо сказать о чувстве неуверенности и мотиве подражания. В неопределенной ситуации человек не знает ни всех альтернативных действий, ни их последствий; он учится, ищет и повторяет вновь и вновь действия, наиболее подходящие для данной ситуации; так формируется грамотное, привычное, рутинное поведение. Одновременно он наблюдает за другими людьми и перенимает их лучшие действия. Когда подобные индивидуальные действия перерастают в единый для общества тип поведения при определенной ситуации, то этот тип поведения уже является нормой. Подражание самому себе и другим повышает, таким образом, вероятность определенных действий в отношении других, нормирует эти действия и тем самым одновременно увеличивает цену отклонений в поведении.
Далее следует мотив реакции на действия человека: другие реагируют либо одобряя их, либо осуждая; ожидаемые последствия этих реакций побуждают индивида либо соблюдать норму, либо не соблюдать. И наконец, есть мотив интернализации: ценность одобряемых всеми действий завышается, и они вводятся в душевное пространство человека в качестве морали; теперь он считается не только с ожидаемыми последствиями нарушения нормы (мотив реакции), но и испытывает чувство стыда при неправильном собственном поведении, даже если нет никакой реакции со стороны кого-либо другого (см., например: Elias, 1977).
Человек, следовательно, может действовать в согласии с нормой, потому что предписанное действие, согласно его функции полезности, вообще является выгодным (норма как необязывающее ограничение); потому что он автоматически всегда так действует (норма как привычное рутинное правило); потому что он боится санкций (норма как принудительное ограничение); потому что он считает это своим долгом или ощущает необходимость действий (норма как 2 В больших обществах санкции в важнейших случаях обычно институционализированы и монополизированы, вследствие чего норма становится правом.
Вытекающие отсюда альтернативные издержки не дают нарушать нормы.
В чем же различие между санкцией и ценой? Обе они увязывают действия с альтернативными издержками; в этой общей констатации не найти никакого различия. Однако норма говорит: "Это действие запрещается" или "Это действие рекомендуется", и угрожает санкцией за невыполнение запрета или рекомендации. Санкция, таким образом, есть назначенные альтернативные издержки совершения неразрешенного действия. В противоположность этому цена есть назначенные альтернативные издержки осуществления разрешенного действия, т.е. совершить действие можно, если будет уплачена требуемая цена. В первом случае ожидается, что определенное действие не будет совершено (или, наоборот, будет совершено); для придания веса этому ожиданию за ослушание грозят санкциями. Во втором случае действие в принципе разрешено; его можно осуществить, если заплатишь определенную цену. Для санкции первичен ее эффект устрашения, для цены – ее эффект возмещения.
Это различие, однако, слишком тонко для такого экстремального человеческого типа, как homo economicus3. Поскольку он как бы изолирован от остальных людей, поддерживает с ними только отношения обмена и располагает совершенно независимой от других людей функцией полезности, то все ограничительные моменты сводятся для него к издержкам, которые он сравнивает со своей личной выгодой. Он подсчитывает ожидаемые стоимостные значения соответствующих показателей и принимает рациональные решения: совершать или не совершать такие действия, как нарушение обязательств, обман, воровство, развод, уклонение от налогов, оскорбление, убийство и т.д.4 На его взгляд, это совершенно корректно, поскольку он не имеет никаких внутренних оценок, возникающих из социальной взаимозависимости: чувства стыда и страдания чужды ему. Мораль – фетиш, проповедуемый философами; этика – ограничение, налагаемое на простофиль; социализация в детстве – осталась в далеком прошлом; мир – огромный универмаг. Однако, стоп! Как оценивает homo economicus действия других людей? "Все наносящие ущерб действия других людей не должны иметь места"! А как этого достичь? "Все товары и действия должны быть защищены точно сформулированными правами собственности, чтобы всегда было гарантировано полное возмещение ущерба"! Но оба эти тезиса справедливы только тогда, когда каждый полностью придерживается прав собственности, читай – норм, т.е. не видит никакого увеличения выгоды в убийстве и воровстве. Тем самым подобные действия сразу же вычеркиваются из поведенческого репертуара, т.е. четко определяются ситуационные условия совершения действий5.