Конституирующая роль символа в социокультурной реальности
И.И. Квасова, Ю.Б. Кондратьева, Российский университет дружбы народов
Положение о том, что мир носит знаковый характер, является очень распространенным в современной социальной науке. Человек существует в мире созданных им самим значимых форм, и его познание не ограничено феноменальной данностью. Основным и универсальным структурообразующим элементом процесса познания, «создания» мира является символ. Повседневная жизнь человека и все социокультурное пространство наполнены символами, а символическое мышление, обращение к символам и символике - одно из древнейших свойств человеческой культуры. Символика зарождается вместе с возникновением человечества, с появлением того социокультурного поля, в котором зарождавшееся сознание означало «собирание мира воедино» (А.Ф. Лосев), т.е. удержание многообразия ощущений и впечатлений, которое приносит с собой каждое мгновение настоящего, чтобы не только привести в соответствие с окружающим миром «для деятельного присутствия», но и удержать прошедшее от уничтожения и превращения в ничто. Но чтобы это обозначить и сохранить, понадобились новые механизмы – знаки и символы, которые, с одной стороны, оказались необходимыми для удержания прошлого в человеческой памяти, а с другой, – способом определенного регулирования в контексте социальной реальности. С этого, собственно говоря, и началась культура – в таких феноменах, как мифология, религия, архаичные формы искусства, начальные проявления философии и т.п.
Физическая реальность как бы отступает пропорционально продвижению символической активности человека. Вместо того, чтобы иметь дело с самими вещами, человек как бы беседует с самим собой. Он настолько опутал себя лингвистическими формами, художественными образами, мифологическими символами, религиозными ритуалами, что может видеть и знать только посредством этого искусственного медиума. У символа нет действительного существования как части физического мира, у него есть значение. В первобытном мышлении трудно разграничить сферы бытия и значения. Они постоянно сливаются, и на символ смотрят так, словно он наделен магической или физической силой. С прогрессом человеческой культуры различие между вещами и символами ощущается все более явственно, а это означает, что и различие действительного и возможного, реального и идеального становится все более отчетливым. И оказывается, что человек живет не просто в расширившейся реальности, а в ее новом измерении – символическом (Э. Кассирер).
Первые шаги от общего анализа символизма как явления культурной жизни общества, прежде всего искусства, мифологии (Дж. Вико, Ф. Крейцер, Шеллинг, Гегель), к анализу его социального значения сделали антропологи и этнографы. На то, что в первобытном обществе утверждается и функционирует своя символическая система, указывают многие исследователи. Среди них Л. Леви-Брюль, К. Леви-Стросс, Дж. Фрейзер, В. Тэрнер и др.
Однако переработку этнографического материала, который был ориентирован преимущественно на психологию, в социологическом плане впервые осуществили представители французской социологической школы: Э. Дюркгейм и Л. Леви-Брюль.
В книге «Элементарные формы религиозной жизни» Э. Дюркгейм показывает, что символические формы выступают именно как социокультурное средство интеграции [17]. Символический характер объектов, которым поклоняется то или иное социальное объединение (клан), обусловлен, по Дюркгейму, реальной необходимостью объединяющего центра для членов клана. Таким образом, символические формы выполняют функцию объединения. Он показывает, что тотемическая система моделирует родовую организацию и служит ее самосохранению. Тотем - это символ группового единства. Это знак, посредством которого одно социальное объединение отличается от другого. Мыслитель считал, что символизация общественных отношений, социальных связей вообще присуща любому обществу. Основываясь на концепции «коллективного представления» (коллективного сознания), развитой в трудах Э. Дюркгейма, Л. Леви-Брюль утверждает, что коллективные представления в символической форме заменяют общие понятия.
Заметное место в анализе интересующего нас феномена занимает учение З. Фрейда. По его мысли, символика, а особенно символика сновидений, помогает расшифровать содержание подсознательных процессов. Стремление Фрейда свести природу символических форм к сексуальным потенциям как движущим силам бессознательного было критически переосмыслено его учениками и, в частности, К.Г. Юнгом. Слово и изображение символичны, если они подразумевают нечто большее, чем их очевидное и непосредственное значение, считал он. Они имеют более широкий бессознательный аспект, который всякий раз точно не определен или объяснить его нельзя.
Центральное место в построениях представителей символического интеракционизма - теоретико-методологического направления в современной западной социологии и социальной психологии - занимает анализ социальных взаимодействий преимущественно в их символической форме. Дж. Г. Мид отмечал важную роль, которую играют символы в обществе. Но изучение символических феноменов осуществляется им только в связи с языком, вербальными феноменами. Символ для Мида - «голосовой жест». «…Для того, чтобы мышление существовало, необходимы символы, голосовые жесты вообще, пробуждающие в самом индивиде отклик, который он вызывает в другом, причем такой, что с точки зрения этого отклика он может направлять свое последующее поведение» [10, с.218.].
Более четко данную теорию сформулировал Г. Блумер - видный представитель второго поколения интеракционистов. Основные положения его теории изложены в работе «Символический интеракционизм: перспективы и метод» [16]. По Блумеру, человеческая деятельность осуществляется в отношении объектов на основании тех значений, которые они им придают. Эти значения являются продуктом социального взаимодействия (интеракции) между индивидами. Они изменяются и применяются посредством интерпретации - процесса, используемого каждым индивидом в отношении знаков (символов), его окружающих.
Символ, таким образом, является следствием человеческого стремления к достижению практических результатов в кооперации друг с другом и имеет договорную (контрактную) природу. Знаки-символы способствуют отделению человека от мира физических вещей, помогают ему «сохранять дистанцию» по отношению к предметам, позволяя оперировать ими без прикосновения. Весь социальный мир состоит из «внутреннего» и «внешнего» общения. Первое суть процесс символизации, т.е. процесс наречения, обозначения мира, а второе - интерпретация.
П.А. Сорокин множество страниц своей работы «Система социологии» посвящает этой проблеме, описывая, в частности «символы-проводники» [12]. Определяя социальное явление как психическое взаимодействие, он пишет о том, что это взаимодействие необходимо принимает экспсихическую - «символическую форму». «Любая мысль, любое психическое переживание невыразимы в их чисто психическом бытии и могут объективироваться лишь посредством тех или иных «непсихических» посредников или проводников. …Экстеоризирование психики требует ее воплощения в «материальных вещах» [13, с.42.]. Они и служат символами психики. Значение такого проводника-символа состоит в передаче реакции одного индивида другому. В качестве проводника могут выступать язык, письменность, живопись, обряды, традиции, предметы быта и т.п.
Далее, после описания влияния символических проводников на психологию человека, Сорокин начинает анализировать явления «фетишизации символических проводников». Он считает, что многократное употребление символического проводника может делать его «чем-то самоценным, святым и самодовлеющим». Его материальная реальная сущность заменяется символической.
Символы – идеальное измерение человеческого существования, представляющие собой условие и возможности дистанцирования от всего вещественного, телесного, предметного. В связи с этим уже в античности возник вопрос: способен ли символ указывать на то, что, безусловно, другое, чем он? Символ у Аристотеля не только не изображает символизируемое, но, наоборот, как правило, ему совершенно не подобен. Например, дружба, по его утверждению, не обязательно должна быть между похожими, непохожие стремятся друг к другу как противоположные, как две половинки целого, «ради добра», ради полноты целого. Мужское и женское – символы друг друга, потому что противоположны и только вместе составляют целое [1].
Исследователь античного символизма А.Ф. Лосев, определяя символ как «субстанциональное тождество бесконечного ряда вещей, охваченных одной моделью», пишет: «Отождествлять можно только то, что различно. Отождествляется то, что по своему непосредственному содержанию не имеет ничего общего между собою» [5, с.51.]. Существом тождества оказывается различие настолько, что если я буду отождествлять одно и то же с ним же самим, отождествление станет другим. Именно это и подчеркивает Лосев: «Смысл вещи есть, таким образом, сама же вещь, но только взятая в тождестве сама с собой, а поскольку отождествлять можно только то, что различно, то смысл вещи есть сама же вещь, но взятая в то же время и в различии с самой собой» [5, с.51.]. Символ – субстанциональное объединение идеального и реального. Это сама вещь в ее сути.
И у Аристотеля символ есть указание не на подобие, а на ту цель, до которой символу «недостает». Чего? Другого – противоположного. У Гуссерля есть понятие «оповещение» (Anzeige), означающее, что нечто наличное отсылает к другому. То есть то, что есть, говорит о том, чего здесь нет. Например, ткань флага не существует как ткань. Здесь дано бытие государства. Оповещение есть особое существование, в котором бытие получает свое есть через нет. В нем бытие и небытие тождественны. Конечно, не в абстракции, не в гегелевской логике, а в реальных обстоятельствах деятельности человека, его активности, сплетении актов действий человека в один акт деятельности.